На проклятом пути Великого Шута - Эйрик Годвирдсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эарниль был достаточно опытным и зрелым странником, чтобы открыто признаться себе — да, еще немного, и он готов был бы сказать, что этим пыльным, горьким воздухом ему больно даже дышать после увиденного в Святилище. Вряд ли кому-то из его соратников сейчас легче. Уж точно не Арталиону, во всяком случае.
Двое старших разведчиков дождались остальных и двинулись к кораблю. «Покоритель Солнц» покидал овеянную ржавыми ветрами планету — но вряд ли когда-то шестеро странников забудут увиденное здесь. Время проходит — но оно никогда не стирает до конца самые сложные и важные переживания, это было так же верно, как и то, что солнце дарит свет, а ночью темно.
Странники, вернувшиеся на борт, сбросившие пыльные плащи и развесившие снаряжение на положенные места, расположились на отдых. Вкушали короткую трапезу все вместе, но проходила она, по обыкновению, в тишине. Илани снова попробовала заговорить про погибший корабль, но Арталион только отрицательно мотнул головой, добавив:
— Я уже ответил. Ты предпочла быстрый ответ, но немедленно. Это было очень давно, все, что я могу добавить.
— Но ты же не был всю жизнь странником!
— Нет, конечно, не был, — усмехнулся Арталион и отбросил от лица длинные темные пряди. — Я много кем побывал, это правда. Но я не настроен про это болтать, уж извини.
— Арталион… — Отстань от него, — буркнул Эарниль, до того не вмешивавшийся. — Просто отстань — бывает же, что кто-то не хочет говорить?
— В точку, — невозмутимо подытожил Арталион — а после просто отправился к себе в каюту.
Почему-то в памяти его всколыхнулось давнее, казалось, уже совсем забытое время — точно так же его друзья препираются меж собой, а он только отмалчивается… правда, тогда он не то что бы не хотел — не мог ответить внятно. Это было давно. Арталион был предельно честен, когда сказал Илани, что родился не на мире-корабле.
* * *
— Арталион! Да ответь уже, дракон тебя заешь!
— Отстань от него, Мори. Что тебе нужно?
— Понять, живой он или нет… Арталион! Да ответь ты!
А он бы и рад был ответить, но даже дышать было больно. Воздух с хрипом втягивался в легкие, в голове мутилось от боли, а тело налилось неподъемной каменной тяжестью. Раны нестерпимо горели. И было почему-то холодно. «Крови потерял много, ага. Вот и холодно» — отстраненно заметил про себя драконий рыцарь, которого снова окликнули по имени. Два голоса — Морваэн и Лиранар, драконья всадница и стрелок.
— Да живой, живой, не видишь, что ли — дышит, значит живой. Вон присмотрись, грудная пластина доспеха поднимается.
— Не вижу, — огрызнулась Морваэн. — Это не доспехи, а крошево, Лиранар. Что я, по-твоему, должна рассмотреть? Арталион, драконова кровь, отзовись уже!
— Живой, отстань. Вы от меня… кхах… так просто не отделаетесь, — хрипло проворчал раненый.
Морваэн отозвалась восторженным восклицанием, Лиранар — хмыканьем. По тому, как поверхность, на которой Арталион лежал, неровно покачивалась, он сообразил — его куда-то несут боевые товарищи. Последнее, что он помнил — удар противника, после которого резко потемнело в глазах и из легких выбило весь воздух. Но вокруг тогда еще кипел бой, во всю — экзодитские миры не самое тихое место, даже если со стороны кажется иначе.
Он сам одно время считал подобным же образом — но это было давно. Рейды комморритов, атаки инородцев, да даже короткие, но обычно довольно жестокие стычки между воинами разных городов — мечу, копью и винтовке некогда скучать на оружейной стойке, если ты драконий всадник. В этот раз, например, на них напали пираты. Наверное, просто походя, без особого плана, просто не удержавшись, чтобы не пощипать подвернувшийся на пути мир — они не слишком тщательно грабили, ограничились бы вообще одной деревушкой, если бы та не послала зов о помощи.
Арталион неловко двинулся, и резкая боль снова прошила грудь. Хотел было спросить — отбили ли нападение и чем все кончилось, но не успел — сознание снова ускользало, и уже словно через густую туманную пелену он слышал обрывки фраз:
— Клянусь, ты дрался так, точно в тебя демон все… Эй, Мор, больно же! — звук затрещины невежливо оборвал вдохновенное описание.
— Лир, думай, что несешь, дурак! Кто вообще тебя надоумил подобное ляпнуть? — Морваэн явно сердилась.
— Да я что, так оно и выглядело. А может, эти черные так и решили, ха-ха! Струхнули, как есть струхнули — я никогда не видел, чтобы целый отряд Темных отступил перед одним воином. Да, подмога подтянулась тоже вовремя, но я не я буду — а все уже решилось к их прибытию, точно говорю… — затараторил Лиранар снова, торопясь и комкая фразы.
Морваэн что-то говорила еще тоже — но слова сливались в равномерный гул, не разобрать. Ответил ли что после Лиранар, тоже осталось загадкой.
Лир и Мор. Единственные, пожалуй, кого Арталион мог бы назвать друзьями — если бы задумался сам об этом. Вертлявый болтун, равно хорошо стреляющий как из древнего лука, так и из винтовки Лир — ловкий малый, главным достоинством которого было, кроме боевых навыков, умение вовремя заткнуться. И Морваэн, в настроении изменчивая, как небо в ветренную погоду, но надежная и простая в своей сути, как корни Мирового Древа, не меньше.
Мор была вообще первым жителем поселения, которое Арталион теперь звал своим домом, кто отважилась с ним заговорить просто так еще до того, как он, бывший комморрит, отправился за своим камнем духа в Мировой Храм. У тебя столько шрамов — она уселась рядом и беззастенчиво указала на бледные застарелые метки, оплетающие его руки, пересекающие висок, и тонкую яркую нитку совсем недавней отметки на скуле. Ты много сражался, да? Помнится, он что-то невнятно проворчал — вопрос ему тогда показался глупым, а темноволосая дева в простом светлом платье с зеленой вышивкой, подпоясанная пучком красных и зеленых же лент — наивной дурочкой, едва вышедшей из поры детства.
Про себя Арталион только с досадой подумал — какой ур-гуль его дернул пойти торчать под этим деревом, где вечно снует столько народу? Хотел присмотреться к новому окружению, ага. Решить, стоит ли… жить дальше, ага, как тогда сказал Кирвах. Точнее — а сможет ли он жить здесь. Надел местные тряпки — непривычно широкие у запястий рукава нижней рубашки мешались, раздражали — и он подвернул их повыше, почти
