Плывущий медведь - Фруде Грюттен

Мы не отвечали.

Полицейский сказал:

— Если вы не голодные, дайте нам поесть спокойно.

Он отправился к «ВГ», «Дагбладе», «НТБ» и «Народной газете». Склонялся над различными автомобилями и разговаривал с журналистами. Мартинсен был прав. В черной сумке оказалась пицца. Полицейские накрыли на стол и приготовились есть. Некоторое время мы сидели молча.

— Ну уж дудки, — сказал Мартинсен. — Что нам — смотреть на это?

Я развернулся и поехал обратно в город. Эрик Бодд сказал, что у него от вида полицейского пикника разыгрался аппетит. Ему захотелось в «Макдоналдс». Мартинсен отказался. Он не ходил в «Макдоналдс» из принципа. Бодд спросил, с каких пор у Мартинсена появились принципы.

Я предложил поехать в «Чайнатаун». В каждом уважающем себя провинциальном городке должен быть китайский ресторан. Теперь он был и в Одде. Но готовили там действительно хорошо. Никто не возражал. Я припарковался у церкви, и мы пошли к «Чайнатауну», который находился на первом этаже бывшего «Веселого уголка». Кстати, бывший владелец назвал танцевальный зал на втором этаже «Хард он», даже не подозревая, что это значит по-английски. Основной упор заведение делало на караоке и стриптиз. Пока не разорилось.

За стойкой улыбалась Мумуки. У нее была японская прическа и красное платье с узорными драконами. Я спросил, как прошло утро и все ли в порядке. Она поблагодарила меня за помощь. Я сказал, что если еще что-нибудь понадобится, пусть только даст знать. Она кивнула и снова улыбнулась.

— Хотите лучшей в мире еды? — спросила она.

Бодд отвел меня в сторонку:

— У нас что-то назревает?

Мы сделали заказ и сели. За соседним столиком обсуждали подробности убийства. Мужчина в солнечных очках доказывал, что молодого Педерсена убил кто-то из знакомых. Они знали, кто он, и той ночью преследовали его. Это не могло быть случайностью. Обязательно кто-то из знакомых. Другой мужчина доказывал обратное. Я подумал, что они обсуждают убийство так, как будто это футбольный матч.

Над стойкой висел плакат: Одда с высоты птичьего полета. На панораму были наложены портреты неумытых рабочих времен пятидесятых. Внизу — текст: «СУРОВЫЕ ВРЕМЕНА ПРОХОДЯТ. СУРОВЫЕ ЛЮДИ ОСТАЮТСЯ». Частью работы столичного рекламного бюро было составление слоганов. По слухам, этот обошелся коммуне в триста тысяч крон. Позже «Хардангерская народная газета» написала, что слоган был нагло украден из подобной кампании в Детройте, штат Мичиган.

Не успели нам принести еду, как позвонила завотделом. Велела проверить, была ли у молодого Педерсена собака. Якобы есть сведения, что парень был очень привязан к своей овчарке.

— В сюжет надо добавить человечинки, — сказала завотделом. — Собака, потерявшая любимого хозяина.

— Ясно, — сказал я. — Хочешь, чтоб я у собаки взял интервью?

Бодд заржал. Мы продолжили есть. Он сказал, что слышал историю про нашего нового главреда. Отправился он на азиатскую конференцию журналистов, а летели через Бангкок. Главреду пришлось побегать, и он слег с болью в спине. Нашел институт массажа, и там его по всем правилам натерли маслами и кремами. Массаж становился все более и более интимным, и главред уже начал беспокоиться, но сказать боялся. Наконец тайка спросила его с улыбкой: «Mistha, you want happy ending?»[10]

Бодд захохотал:

— И главред говорит, что не успел он ничего ответить, как его просто изнасиловали. Так и сказал: изнасиловали!

— Но он ведь некрещеный?

— Нет, он некрещеный, но боевое крещение прошел! — ответил Бодд. — А боевое крещение в Бангкоке — это штука основательная.

Мартинсен посмотрел на часы. Пора на демонстрацию. Бодд сказал, от завотделом поступили четкие указания: в случае ареста сербов сообщить их имена. Она обсуждала это с главредом, и они пришли к согласию. Бодд спросил, какие у меня на этот счет соображения. Я ответил, что не вижу смысла в том, чтобы называть имена.

— Правда? — удивился Бодд. — А разве сербы не оставили тут столько дерьма, что самое время их в него ткнуть?

Я промолчал.

Бодд спросил, почему я никому не сказал, что прямо под нами — лучший в мире источник нужной информации.

— Ты можешь немного подоить своего брата? — спросил Бодд.

Я сказал, что не понимаю.

— Ну, подоить… Разговорить его, — пояснил Бодд.

И добавил, что в журналистике и в любви все средства хороши.

— Не пойдет, — отозвался я.

— Почему? — спросил Бодд.

— Мой брат — не корова.

~~~

В парке камней я подумал, что в каждом городке мира есть определенный процент дураков. И теперь этот процент Одды собрался на демонстрацию. У фонтана расположились «ополченцы». Вот — мой старый учитель физкультуры в спортивном костюме — скручивает папиросу. Вот местный взяточник выступает перед ТВ-2, размахивая написанным от руки плакатом: «Схватить виновных!»

Журналистов было даже больше, чем собравшихся, раза в два. Все суетились в поисках объектов и углов съемки. Энтэбэшник разговаривал с Хансом Петтером Матре. «НРК» сосредоточился на Эгиле по прозвищу Хинин. Бородач из «Народной газеты», вооружившись блокнотом, брал интервью у Джонни-99.

Надрывался мегафон. На белый пластиковый стул взгромоздился толстый парень. Трулс Тронсен из местных «прогрессистов». Я знал его еще с тех пор, когда он занимался спутниковым телевидением во «Фьорд-центре». До того как разориться, он успел поставить «тарелку» и мне. Я был ему искренне благодарен. Теперь у меня есть пятьдесят семь каналов — а смотреть абсолютно нечего.

Эрик Бодд подошел и сказал мне, что хорошо бы побыть на этом сборище и потом — на минуте молчания. И если что-нибудь случится — черкануть строчек сорок. Если мы не бросим это дело. Ведь митинг был устроен «ВГ». Людей собрали вместе, чтобы те выразили негодование. Все — по указке «ВГ». Они подготовили даже плакаты для демонстрантов. Я спросил, не шутит ли он.

Трулс Тронсен кричал в мегафон:

— Случившаяся трагедия и горе семьи погибшего — не повод блистать красивыми словами. Но молчать мы не можем. Мы говорим: «Хватит! Достаточно! Цена за интеграцию стала слишком высокой».

Жидкие аплодисменты.

В Интернете я читал, что некоторые руководители Партии прогресса собирались приехать в Одду. Не приехал никто — перетрусили, когда их обвинили в том, что они превращают трагедию в политическую игру. И теперь настал звездный час Трулса Тронсена. В Одде его называли Трусо-Трулс, потому что он воровал женские трусики с сушилок в прачечной. Сейчас на нем был черный костюм, который ему явно жал. По лбу струился пот. Гигант с забитым шлаками организмом. Интересно, а под костюмом у него женские трусики?

— Это борьба ценностей, — надрывался Трусо-Трулс, — борьба против всего, что бросает вызов христианскому культурному наследию. Более двадцати лет мы не предъявляли никаких требований к тем, кто приезжал к нам. Время пришло!

После его речи из парка камней по пешеходной улице вышла процессия демонстрантов. Прохожие провожали их взглядами. В воздухе повисло ожидание, какая-то полуугроза. Впереди шел Трусо-Трулс с плакатом: «Преступники, убирайтесь!» За ним шли остальные смельчаки. Вокруг шествия сновали журналисты. Не помню, когда в последний раз к нам в город приезжало столько прессы. Наверное, когда коммуна наняла профессионального кошкодава из Хёугесунна, потому что бездомные кошки были просто бедой. Кошкодав расставлял силки, а потом пристреливал кошек в затылок в песчаном карьере. Тогда журналистов тоже понаехало. Я наблюдал процесс охоты вместе с ТВ-2. И именно в тот вечер шел дождь и ни единая кошка не лезла под прицел. ТВ-2 уже ждал самолет, пора было уезжать. И репортер ныл с заднего сиденья: «Черт, нам нужна всего одна кошка!»

Мы прошли Ласарон-парк, и я удивился, насколько органично журналисты вписываются в общую картину. Почти все одеты неряшливо, в футболках и шортах хаки или джинсах. У одной девушки были и зонтик от солнца, и солнечные очки на макушке. Смотрелось презабавно. У современных журналистов понятия о стиле отсутствует начисто. Вот в сороковых, к примеру, Виджи, когда фотографировал, всегда был в костюме, галстуке и шляпе. В своей биографии он писал, что можно потерять дом или работу, но жизнь без костюма — это не жизнь.

Шествие остановилось у церкви. Один фотограф толкнул другого. «ВГ» толкнул «НТБ» плечом, чтоб протиснуться в гущу событий. «НТБ» ответил, и это уже выглядело как провокация. Они чуть не подрались, но тут вмешались коллеги. Другие фотографы на какое-то время повернули свои камеры на этих двух петухов и сняли крышки с объективов.

Я не сдержался. Я стоял и улыбался. Все это было до того комично. Фотограф из «ВГ» увидел мою улыбку и подошел ко мне. Вплотную. И посмотрел исподлобья. У него была бородка и блестящая от пота лысина.

— У нас проблемы? — спросил «ВГ».