Журнал «Вокруг Света» №01 за 1980 год - Вокруг Света

Но журналисты прознали — и это, если сопоставить с предыдущим, едва ли уже покажется случайностью, — например, о том, что полиция не сфотографировала никаких следов катастрофы, так что в течение нескольких часов исчезли даже следы колес устроившей аварию автомашины, и что в полиции «позабыли» спросить у Стефаса, что он делал накануне автокатастрофы целый день в том же здании, где находилась контора Панагулиса. Между тем ее отгораживала стеклянная стенка, и Стефас мог, удобно расположившись, наблюдать за каждым движением Панагулиса.

Когда шофера-гонщика спросили, почему он не заявил обо всем этом, Стефас ответил: «А меня никто об этом не спрашивал. И вообще мне нечего скрывать, я всегда знаю, что делаю».

После всего этого не приходится удивляться выводам миланского журнала «Эуропео», который, проделав широчайшие расследования, писал: «Исследования деятельности ЦРУ в недавнем прошлом показали, что эта организация использует широкую шкалу убийств, начиная с яда, кончая авариями на автострадах».

Как выяснилось, в ЦРУ было создано подразделение, которое получило название: «Группа изменений в здоровье». Более циничного названия и не придумаешь!

Эта группа занималась быстроубивающими, отравляющими веществами (ядами) и средствами, с помощью которых можно было их вводить в организм объекта, то есть человека, подлежащего убийству. Значительную часть таких ядов и средств их введения в организм показали сенатской комиссии, которая вела расследование, и рядом с их списком бледнеет воображение фантастов и авторов детективов. Выяснилось — подробности сообщил директор ЦРУ Колби, — что под условным названием «план Наоми» была выработана программа стоимостью в 3 миллиона долларов по созданию такой «комплексной группы ядов», которые способны вызывать все заболевания, начиная с тяжелого поноса, шизофрении и потери памяти до полного паралича и смерти. Наибольшую сенсацию вызвала пропавшая со склада ЦРУ в конце 1975 года пробирка, в которой находился химический материал, получивший название «ракушечный яд», который в микроскопических дозах способен вызывать гибель всего живого. Сенатской комиссии было показано также действующее с помощью простой карманной батарейки и потому совершенно бесшумное оружие, которое выстреливает отравленную ядом стрелу — иголку. И яд и наконечник стрелы растворяются в организме так, что не остается никакого следа. Далее упоминали о прогулочных тростях и зонтиках, которые также пускают стрелы; об электрической лампочке, которая, когда ее зажигают, выделяет в воздух комнаты ядовитый газ; о пуговице, которая, пришитая на одежду, может странствовать из одной страны в другую, но на самом деле не пуговица, а ядовитая таблетка огромной силы; говорилось также об «остроумном» аппарате, который в момент запуска автомобиля впрыскивает в салон машины ядовитый газ. Шла речь и о «невидимом дорожном знаке», а на самом деле аэрозольном устройстве, которое систематически опрыскивает шоссе и железнодорожные рельсы возбудителями болезней, и проходящие мимо транспортные средства увозят на своих колесах опасные бактерии на большие расстояния...

Юриспруденции известно понятие «презумпции невиновности», иначе говоря, то, что всякий подозреваемый считается невиновным до тех пор, пока не доказано противоположное, то есть его вина. В данном случае кажется более оправданным обратное — руководители ЦРУ признавались комиссии сената только в том, от чего уже нельзя отпереться, зато ни слова не говорили об остальном.

Петер Вайда Перевел с венгерского Г. Лейбутин

«Синяя птица» живет за облаками

П осле затяжных морозов и метельных дней пришла оттепель. Словно закрыли в доме все двери и затопили печь... Быстрая Теберда взлохматилась пенными гребнями на перекатах; распахивая снежные воротники, закачались на пригреве сосновые ветки, да в полдень густо, подземно стал раскатываться гул первых лавин.

Олег Анатольевич глядел на сплетение вершин, остро подпирающих горизонт, прислушивался к сходу лавин и в который раз обдумывал этапы предстоящей, уже знакомой работы: поиски токовищ — сначала на Малой, а потом на Большой Хатипаре, когда приходится день за днем осматривать горные склоны; транспортировка оборудования в горы, установка его и создание хотя бы минимальных удобств для работы, после чего и начнутся собственно наблюдения, которые, как финишным взмахом флажка, должны завершиться научным отчетом. Отчет — этап самый трудный, но не менее интересный, чем наблюдение. Сотни собранных фактов рассказывают о том, что происходило там, наверху, у скал и ледников, и надо оценить, осмыслить, сопоставить их друг с другом и с тем, что уже известно науке, чтобы сделать свои выводы. И в этом для Олега Анатольевича Витовича, старшего научного сотрудника Тебердинского заповедника, было свое непреходящее очарование, которое испытывает открыватель и первопроходец, нарекающий своей волей и властью только что открытые земли.

Долгие годы посвятил Витович изучению обитателя горных высот — кавказского тетерева. Многое из прошлого стерлось, поизгладилось в памяти, но самое важное, яркое осталось, устояв против времени, как и эти отточенные солнцем и ветром пики. Он хорошо помнил, как произошла его первая встреча с этой птицей...

Тогда он был еще мальчишкой, ушел с отцом-зоотехником в горы. Пока отец сидел с чабанами и внимательно слушал старшего — пожилого черноусого пастуха-черкеса, Олег решил побродить один... Тропа тихо лилась вниз, почти неразличимая среди белых стволов в свете затихающего майского дня. Потом пошли поляны, за ними глухим забором встал с обеих сторон ельник и пихтач, лишь кое-где прошитый березовой светлиной. Солнце быстро, как всегда в горах, село, ушло за лес. Последний луч уперся в острый гранитный клык на восточном краю неба, и такая вдруг наступила, состоялась тишина!

Неожиданно из-под нависшей рыжей глыбы выскочил кабан. Мгновение смотрел он на подростка тяжелым упрятанным в щетину глазом, и Олег с напряженной отчетливостью увидел жесткую шерсть на крутом хребте с приставшими к ней сухими иголками хвои. Он попятился, ожидая, что сейчас секач бросится и ударит желтоватым, надколотым у основания клыком. Но кабан только шумно дохнул и, пробив куст орешника, ушел вверх по склону.

То и дело оглядываясь, Олег повернул назад. Выйдя на опушку, он растерянно остановился. Из-за перевала белым водопадом хлестал туман. Он шел по ущелью, накрывая высоким валом лес, луга, путая тропы. Еще немного — и несколько рябин, стоявших недалеко на взгорье, пропали, растворились в зыбком мареве. Олег нерешительно потоптался на месте, не зная, как быть. Он подумал об отце, который, наверное, уже поднимал чабанов на поиски, и прислушался. Где-то далеко ухнул филин, под соседним деревом испуганно и тонко пропищала мышь — начиналась ночь. В темноте что-то быстро перебегало, таилось, шуршало, ползло, и

Олегу становилось не по себе от этих звуков ночной жизни.

Наконец он решился. Выломал сук потяжелее, бросил отцовскую плащ-палатку на сухую траву под каменным выступом, сел и настороженно осмотрелся. Со всех сторон из-за деревьев на него бесшумно надвигались зеленоватые огни. Они двигались по прямой, то фосфорно вспыхивая, то пропадая...

Олег не успел вскочить, как пульсирующая зеленая струя ударила ему в грудь. Он вскрикнул и хотел подняться, но запутался в плащ-палатке. Потом снова увидел подрагивающий огонь у себя на груди, и до него вдруг дошло: светляк!

Проснулся Олег уже утром. Небо приметно светлело, обнажая то тут, то там голубые промоины. В одну из них скользнул первый солнечный луч и дымным брусом повис над ущельем. Туман к утру опустился и загустел. Чувствуя, как быстро промокают от росы парусиновые туфли, Олег вышел на опушку и тут... увидел их.

Три краснобровых красавца черныша, взбивая поредевший туман ударами темных, с белым подбивом крыльев, возбужденно кружили среди весенней травы. Четвертый, серый, неуверенно повторял в стороне их движения, то и дело останавливаясь и взглядывая на черных. Вдруг один из них, угрожающе подняв перья, повернулся к серому, и тот, прекратив свои неуверенные взлеты, бросился бежать вниз по склону. А «виновница торжества» стояла за большой кочкой и словно не замечала этого праздника в ее честь.

Но вот поле тумана сместилось, придвинулось — и все исчезло за его белой стеной: и птицы, и луч солнца. Олег завороженно смотрел на поляну, и было у него такое чувство, будто коснулся наяву крыла Синей птицы...

Долго вспоминал, где же он видел этих залитых смоляной чернотой птиц? Уже доносился от коша лай собак и пахло сосновым дымом, когда обожгла догадка: «Кавказский тетерев!» Эту редкую птицу с длинным, разделенным надвое хвостом он приметил у деда в старой, 1895 года издания, книге профессора Московского университета М. А. Мензбира «Птицы России». Только на рисунке там не все было правильно, но Олег об этом еще не знал, как не знал и того, что с этой встречи завяжется узелок, потянется ниточка, которая через десять лет приведет его снова в эти горы, и кавказский тетерев станет предметом его постоянных исследований...