Письма Ефимову - Сергей Довлатов

Ваш Игорь.

Довлатов — Ефимову

3 июня 1980 года

Дорогой Игорь!

Приношу Вам свои извинения. Ваши поправки несколько запоздали. Все было уже заверстано. Надо было много резать и клеить. Принципиальные вещи я исправил. Вкусовые же пришлось оставить. Менять «сороковой год» на «1940-й» было уже затруднительно. Не сердитесь.

Кроме того, есть опечатки. Мало. Но все равно — обидно…

Мы намерены тиснуть еще одно Произведение Соловьева. Хоть он мне и противен. Я помню Ваши соображения. И даже нахожу в этих соображениях моральную ошибку. Вы говорили: «Можно защищать легальную проституцию. Это не значит, что можно устраивать дома бардак». По-моему, это неправильно. Человек, выдвигающий нравственную установку, обязан развивать ее применительно к себе. И к своим дочкам. (Упаси Бог Катю, Лену и Наташу от такой судьбы). Лично я не одобряю проституцию. Особенно теперь, когда не пью.

Нельзя говорить: «Пусть будет свобода мнений, но только в другой газете». Это не демократично. Надо истребить Соловьева каким-то другим путем.

Простите за мысли.

Мои дела так хороши, что просто не верится. Или я не привык. «Нью-Йоркер» вышел. Есть и другие предложения. Иосиф очень много помогает. И относиться стал получше. Старая истина — кому сделал добро, того начинаешь любить.

Лену выгнали с работы. Это не страшно. С августа мы ее берем. Если не лопнем. А чтобы не лопнули, пишите нам. Нельзя ли все-таки опубликовать кусочки из гришиной рукописи (забыл, как называется)? С указанием, что полностью это будет в «Части речи»? Подумайте.

Гришин альманах вышел. Кажется, очень неплохой. Особенно в ретроспективной части. Он Вам пришлет экземпляр.

Игорь, напишите хотя бы кратко. Ибо все комплексы на месте. Напишите, как прошла лекция. Нельзя ли опубликовать ее русский вариант?

Как последние номера газеты? Вроде бы, получше?

Обнимаю всех.

Довлатов.

P.S. Огромное спасибо (видимо. Карлу) за вырезку из журнала «World Literature Today». Это маленький отзыв на «Нев. книгу» в Оклахомском издании.

С.

Ефимов — Довлатову

14 июня 1980 года

Дорогой Сережа!

Не могу найти Вашего последнего письма и поэтому отвечаю вразнобой и, наверное, не про все.

Газета, действительно, в последних номерах расцвела — и тексты, и оформление. Местный русский народ тоже хвалит. Рассказ в «Нью-Йоркере» прочел наш сотрудник Фред, сказал, что очень смеялся. Так что реальных причин для комплексов остается все меньше, и тем яснее выступает их беспричинно-глубинно-душевная сущность. Чтобы показать, что Вы не один мчитесь по дороге славы, вкладываю фотографию: я в Вашингтоне между Поповским и Михайло Михайловым на вечеринке, данной в нашу честь.

Отрывки из «Дневника книгочея» в газете печатать не надо. Буду присылать постепенно кусочки из того, что готовится у нас к печати — это лучше для всех. В Вашингтоне мне сказали, что Игорь Бирман — человек со странностями, но жена его подходила ко мне после лекции и говорила комплименты. Да, еще для хвастовства: в «Посеве» № 4 хорошая рецензия на «Метаполитику» (Катя Брейтбарт), а из Парижа пришло письмо, в котором поклонник моей прозы некто Гурвиц пишет, что провел со студентами занятие на тему: «Любовь в изображении Толстого, Достоевского и Ефимова».

Всего Вам доброго, приветы семье, Грише, редакции, а Вайлю и Генису скажите, что, несмотря на все их замечательные статьи, скоро прокляну, если не вернут ксерокс Аксенова.

Ваш Игорь Ефимов.

Довлатов — Ефимову

23 июня 1980 года

Дорогой Игорь!

Спасибо за фотографию. Поповского досадливо отрезал. Остальных приколол к стенке. Михаилу я тоже знаю. Сидели рядом в президиуме. Я принял его за обычного еврея. И даже стряхивал пепел в его ладонь. (Там у него лежала специальная бумажка.) Свое выступление он начал так:

— Не представляю себе, о чем я должен говорить…

Потом мне сказали, что он начинает так все свои выступления…

Поздравляю с успехами.

Петя и Саша (бандиты и алкаши) копию «Ожога» выслали. Волнуются, насколько ценны их замечания. Помните, что их самый любимый гений — Мамлей [Ю. Мамлеев]. Я как-то раз шел с ним и с женой Вайля по 42-й улице. И меня толкнул негр. Я стал ему объяснять, что он плохой. Собралась толпа. А Мамлеев ходил вокруг и повторял: «Хорошо-то как…»

У Гриши, естественно — просьба. Бобышев отдал Вам рукопись Юры Кублановского. А Бродский сейчас везде говорит, что Кублановский — гений. Гриша же своей вязкостью добился общения с Бродским. Вырвал у него два стихотворных автографа. Так вот, Гриша хочет дать его подборку в след. номере. Просит штук двадцать. На Ваше усмотрение. Бобышев не возражает.

Гришин альманах публике нравится. Есть даже проблески сенсации, которые я намерен искусственно развить. Бродский отнесся сложно, но положительно. Изъявил готовность украсить нашу фиктивную редколлегию. Неизвестный, который пишет лучше, чем рисует и ваяет — тоже. Вместо плейбоя Шмакова.

Газета вроде бы — улучшается. Хотя даже уровень «Недели» пока метафизический идеал.

Осенью у меня, вероятно, будет контакт с приличным издательством. Я скроил из шести рассказов — повесть, дописав авторский лист.

И даже пережил вспышку некоторого чрезмерного благополучия. А именно, две женщины (Фридман и О'Коннор) рассорились, борясь за право над этой книжкой трудиться. Аня сказала Кате: «Вы — Макиавелли!». Катя же ответила: «Но мой перевод — люче!»

Рассказ в «Нью-Йоркере» похвалили многие знаменитости. Я дал им еще один.

Дочь уехала на лето в провинцию. Настроение хорошее.

Всех обнимаю.

С.Д.

P.S. Деньги Карлу пошлю чуть ли не завтра.

С.

Довлатов — Ефимову

8 июля 1980 года

Дорогой Игорь!

Здравствуйте!

Грише все передал. За Кублановского — спасибо. Дадим в ближайших номерах.

Игорь Бирман дал рецензию… на книгу Поповского. (Что касается — на Вас, то ждет реакции Максимова. Не дождется.)

Могу Вас утешить — рецензия ничтожная, кокетливая и глупая. Тем не менее ее дадим, в ожидании экономических шедевров. Этот Бирман, вроде бы, манерный самоуверенный дурак. Прочтите — убедитесь. Хуже Кузьминского.

Игорь! Я послал Карлу деньги, все, кроме 212 долларов за 100 «Невидимых книг». Эти 212 отошлю на днях. Ему же послал заказ, опять 200 штук, 20 названий, по 10 экз.

Очень жду, потому что идут заказы вовсю.

Не помню, хвастал ли я, что дал 2 интервью по-английски. Для 13-го канала телевидения и для какой-то третьестепенной радиостанции. Женщина с телевидения так хохотала, что упала на пол. Клянусь. И дальше разговаривала, лежа на полу. И все потому, что я сказал ей, что в Ленинграде у меня было больше знакомых американцев, чем в Нью-Йорке.

Книги продаются быстро. Но, как Вы догадываетесь, деньги я сразу же трачу. Потому и расплатился лишь сейчас. И то — укладываюсь в срок.

У нас все, как будто, хорошо. Некий Габи Валк, израильский книжный деляга, собирается к Вам. Может, я приеду с ним.

Всем большой привет.

Да, у нас поселился абсолютно сумасшедший Глезер. Все засыпал пеплом. Наводнил жилище картинами, вызывающими у мамы гадливый ужас. Домой звонил в Париж (не хуже Рейна). Наконец сказал Лене: «Едем со мной во Францию. Я увезу тебя из этого болота!» Из кармана у него постоянно вываливается большой французский пистолет.

В редакции обстановка хорошая. Вайль и Генис — замечательные работники. Боря Меттер говорит, что в Нью-Йорке его мучают два кошмарных сновидения. Первое — что он снова в Ленинграде. Второе — что Женя Рубин вернулся в редакцию.

Я закончил две книжки. Одна — про мою родню («Свои»). Вторая — про низы российского общества. Она составлена из 28 радиопередач. Ее, наверное, будет переводить Лиза Таккер, дочка какого-то знаменитого Таккера.

Где печататься — совершенно не знаю. На Максимова обижен. Глезера презираю. Своя же газета воспринимается как самиздат. Не доставляет удовлетворения.

Нельзя ли опубликоваться в «Глаголе»? Или у вас там одни подсоветские авторы?

Всех обнимаю.

Ваш С. Довлатов.

Довлатов — Ефимову

Июль 1980 года

Дорогой Игорь!

Книга получил. На этот раз все точно. Оставшиеся деньги — 212.50 вышлю завтра, клянусь! Честное слово, времени нет.

Передо мной внезапно извинился Дар. Сожалеет, что наводнил Ленинград призывами меня избить. Это было. Два года назад ко мне подошел богатырь Холоденко и сказал:

«Дар велел ударить тебя по физиономии. Только не пишет, за что».

В общем, Дар извинился. Я был очень растроган. Теперь мы переписываемся. Посылаю ему газеты и книжки. Он довольно бедный. Но по-прежнему вздорный. В академический Гришин альманах дал эссе о похоти. Печатать нельзя. Я взмолился, чтобы прислал другое. Умоляю его написать мемуары о Твардовском или Абрамове.