Оплодотворитель - Дементий Толли

ты, Эдуард – учёный, а значит решения должен принимать, опираясь только на размышления и логику. Ты вот сомневаешься: должен ли становиться отцом ребёнка Виктории, которого она намерена родить от другого мужчины. Но, кажется, невозможно отрицать, что природа твоих сомнений именно ревность. Она – ревность рисует тебе картины близости твоей женщины с другим мужчиной; и в глубине твоего естества сразу просыпаются, грозно рыкая, далёкие звериные предки. Тебе необходимо оставаться глухим к их зову на битву за самку. В человеческом обществе нет самок и самцов, а есть, всё-таки, люди, пусть и с множеством недостатков, но и с достоинствами, отличающими их от животных. Ну, вот скажи: разве мало примеров из жизни, когда мужчины женятся на женщинах с детьми? И разве в таких случаях чужие дети, являясь постоянным физическим напоминанием об интимных близостях этих женщин с другими мужчинами – их биологическими отцами, становятся источником ревности? Отнюдь нет! Если мужчина любит женщину, если она ему дорога, он может переступить через многое! В конце концов соитие мужчины и женщины, в сущности, есть просто физиологически необходимый для деторождения процесс. В языческие времена – он не был столь интимным, каким его сделало христианство. Язычники относились к соитию также естественно и обыденно, как к спариванию животных. Да что там языческая старина. Всего сто лет назад в любой крестьянской семье половая близость супругов не проходила потаённо. Все мало-мальски подросшие дети могли видеть и прекрасно понимали, чем занимаются в постели их родители – папка покрывает мамку, чтобы родился ещё один братик, или сестрёнка, точно также: как бычок покрывает коровку, чтобы коровка принесла телёночка, и чтобы у коровки было молочко; как хрячок покрывает свинку, чтобы у свиноматки появились поросятки; как жеребчик – кобылку, чтобы кобылка ожеребилась жеребёночком. Это я всё к тому, Эдуард, что тебе следует отринуть глупую ревность и отнестись философски к идее Виктории – сознательно пойти на связь с мужчиной – оплодотворителем. Родит она здоровенького сына – её и твоего наследника; и слава Богу! Вот такое моё мнение, сынок, но решать тебе! И знай: я приму, как мать, любое твоё решение и понесу свой материнский крест до конца.

Дарья Алексеевна, державшаяся на протяжение всего долгого вразумляющего монолога уверенно и ровно, на последней завершающей фразе расчувствовалась и не сумела удержать слёз, покатившихся вдруг по щекам, покрытым заметной уже сеточкой морщин, а Эдуард приблизился на своей коляске вплотную к матери и, уткнувшись лицом в её подрагивающие лежащие на коленях руки, стал их многократно целовать, отрываясь от тёплых дорогих ладоней лишь для того, чтобы, подняв голову навстречу материнскому ласковому взору, сказать ей самое главное.

– Мама, родная, спасибо тебе за твои мудрые слова. Я всё услышал и всё для себя понял. Прости меня за мою слабость. Я люблю тебя, мамочка!

Назавтра рано утром, тепло попрощавшись с престарелыми родителями, Эдуард Николаевич уехал к себе домой, к жене, которая обязательно родит ему замечательного сына.

***

После первого «радужного» свидания Род Муромский очень хотел продолжения отношений с Викторией, хотя в её записочке, обнаруженной на телефонном столике, никаких конкретных предложений с её стороны на сей счёт не содержалось. Родославу почему – то казалось, что ждать счастливой встречи ему не придётся слишком долго. Более того – у него было предчувствие, что Вика вскоре даст о себе знать; и действительно предчувствие его не обмануло. Вика позвонила через пять дней. Когда раздался вечерний звонок Род чуть ли не бегом бросился к телефону и не снял – сорвал трубку.

– Алло, я слушаю.

– Здравствуй Родослав! Узнал?

– Спрашиваешь, конечно узнал! Привет Вика. Ты даже не представляешь, как я рад тебя слышать.

– В таком случае, может быть, ты будешь рад и увидеть меня?

– Вика, последние пять дней я так сильно не желал ничего, как новой встречи с тобой. И, если ты не против, давай, как в прошлый раз, сначала в «Радугу», а потом…

– Нет! – Перебила его желанная женщина – Я предпочла бы приехать сразу к тебе, если не возражаешь.

– Ну, что ты такое говоришь? Как я могу возражать? Давай я тебя где-нибудь встречу.

– Это лишнее. Я уже, практически, в пути. Впрочем, будет хорошо, если ты меня встретишь у подъезда минут через сорок.

– Договорились!

Род положил трубку. Всё его существо наполнилось щемящим чувством в предвкушении близкой сладкой встречи, мысль о которой рождала безбрежные эротические фантазии. Каждая оставшаяся до свидания минута тянулась необычайно медленно, очень неохотно уступая очередь следующей. Так и не выждав нужного времени, Муромский, выйдя из квартиры, не стал дожидаться лифта, а побежал по лестнице. Разумеется, у подъезда Вики ещё не было. Стоять на одном месте Род не любил, поэтому единственное, чем он сейчас мог заняться – так это ходить туда – сюда, заложив руку за руку на груди. Виктория, на удивление, оказалась точна. Узнав её по изящной фигурке и грациозной походке, он стремительно пошел ей навстречу с не сходящей с лица белозубой улыбкой. Подойдя же вплотную, взял её в охапку и попытался поцеловать в губы; но Вика ловко увернулась и с наигранной укоризной сказала:

– Родослав, держите себя в руках! Не устраивайте такую явную публичную демонстрацию чувств! Лучше скажите: как здоровье мамы.

– Мамы? С мамой всё в порядке! Она, кстати, вернулась из дома отдыха.

– Так она дома?

– Да дома, но тебе совершенно не о чём беспокоиться. Она будет очень рада с тобой познакомиться. У неё, видишь ли, главная мечта – это женить меня и дождаться внуков. Поэтому в любой девушке, которые у меня иногда гостят, видит мою потенциальную жену и с полным пониманием относится к моим постельным утехам.

Между тем любовники вошли в знакомый Вике подъезд; и через минуту оказались в лифте, где немедля кинулись друг – другу в объятья, но, в отличие от прошлого раза, инициатива в ласках была в руках у Виктории. Своей шаловливой ладошкой она сначала будто бы невзначай, словно бы случайно прошлась по выпуклости в зоне брючного гульфика. Затем, нащупав на нём замочек молнии, решительно сдвинула его в крайнее нижнее положение, и, не разъединяя сомкнутых в поцелуе губ, вознаградила свои тонкие чуткие пальчики возможностью ощутить сжимающими и тянущими движениями налитую энергией желания твёрдую упругость «гордого упрямца». Вика проделывала всё это с «гордым упрямцем» так страстно, что у Рода возникло лёгкое опасение за целостность его молодого сильного тела. Но, лифт замедлил скорость вертикального перемещения, предупреждая о скорой остановке на десятом этаже; и до того, как двери лифта открылись,