Могикане Парижа - Александр Дюма

– До того верно, что я чувствую себя уничтоженным.

– А больше этого он не сказал вам ничего?

– Вы вошли именно в тот момент, когда он сказал мне, что помнит свою рану и при случае, наверно, узнает и того, кто ее нанес ему. Рассказать же мне все остальное, я попрошу уже вас.

– К сожалению, я и сам знаю не больше вашего.

– Неужели?!

– Да. Лет пять тому назад я охотился в окрестностях Парижа…

– Охотились в окрестностях Парижа?!

– То есть, вернее, браконьерствовал… Ведь комиссионерам прав на охоту не полагается. Я нашел этого пса в канаве, он был прострелен навылет, лежал весь в крови и едва дышал. Красота его меня просто поразила. Мне стало жаль его. Я донес его до ручья и обмыл ему рану водой с водкой. От этого он точно ожил. Мне подумалось, что если хозяин решился оставить его в таком положении, то значит, не особенно дорожил им, и мне захотелось взять его себе. Мимо проезжала телега на рынок, я уложил его на нее и отвез домой. С того же вечера я стал лечить его так, как лечили у нас в Валь-де-Грасе раненых людей; мне удалось его вылечить, и вот и все, что я сам знаю о Роланде. Впрочем, нет, виноват, я забыл прибавить, что с тех пор он относится ко мне с беспредельной преданностью и готов дать убить себя за людей, которые мне дороги. Так ведь, Роланд?

При этом обращении пес весело залаял и опять оперся передними лапами на плечи хозяина.

– Ну, хорошо, хорошо! – сказал Сальватор. – Ты у меня хороший, честный пес! Я это знаю, знаю! А теперь лапы долой!

Роланд покорно опустился на пол, отошел и улегся на прежнее место вдоль дверей.

– Хотите отправиться со мной сейчас же? – спросил Сальватор, обращаясь к Жану Роберу.

– С радостью! Хотя, право, я боюсь стеснить вас.

– Это чем?

– Мадемуазель Фражола хотела идти куда-то сегодня утром, и, стало быть, вам нужно проводить ее.

– Нет! Ведь вы же сами слышали, что она не может даже сказать мне, куда идет.

– И вы не боитесь так отпускать ее совершенно одну, да еще в такие места, которых она не хочет даже назвать? – смеясь, спросил Жан Робер.

– Дорогой поэт, знайте, что там, где нет доверия, нет и любви. Я люблю Фражолу всеми силами моего сердца и, кажется, скорее заподозрю мою родную мать, чем ее.

– Прекрасно, но для молодой девушки вообще опасно выезжать так рано за город с одним только кучером.

– Совершенно верно, но ведь с нею будет Роланд, а под его защитой я отпущу ее одну хоть на край света.

– Вот это другое дело.

Жан Робер не без некоторого щегольства закутался в свой плащ.

– Ах, да, кстати, – сказал он. – Мне показалось, что мадемуазель Фражола упомянула имя Регины.

– Да.

– Это имя необыкновенное. Я знал дочь маршала Ламот Гудана. Ее тоже звали так.

– Да это она и есть подруга Фражолы… Отправимся.

Жан Робер молча пошел за своим проводником.

Этот человек удивлял его все больше и больше.

XI. Душа и тело

В те несколько минут, которые Сальватор провел в спальне, он полностью переоделся.

Теперь вместо оригинального и изящного черного бархатного костюма на нем был белый косматый казакин, пестрый жилет, застегнутый доверху, и темные панталоны. В этом костюме невозможно было бы определить, к какому классу он принадлежал. Это можно было узнать по тому, как он надевал шляпу: если он надвигал ее на ухо, то казался принарядившимся ремесленником, а если надевал ее прямо, то имел вид небрежно одетого светского человека.

Жан Робер, пристально наблюдавший за всем, за метил и этот тонкий оттенок.

– Куда хотите вы отправиться? – спросил Сальватор, выходя на улицу и запирая дверь своего дома.

– Куда вы полагаете лучше. Ведь вы обещали быть моим проводником сегодняшней ночью.

– Так поступим же, как поступали древние, – ответил Сальватор, – бросим перо по ветру и, в которую сторону он отнесет его, туда мы и направимся.

Сальватор вырвал листок из своей записной книжки и подбросил его на воздух. Ветер подхватил его и понес в сторону улицы Пупе.

Следуя за ним, друзья дошли до улицы Ла-Гарп.

Здесь они бросили вторую бумажку, и она привела их к улице Сен-Жак.

Они шли, сами не зная куда, полагаясь на случайность, без цели, без направления, обмениваясь мыслями и впечатлениями еще свежих и сильных душ.

Жан Робер несколько раз пытался проникнуть в тай ну жизни странного молодого человека, но Сальватор каждый раз ловко увертывался от него, как лисица увертывается на охоте от преследующей ее гончей.

Наконец, когда Жан Робер поставил свой вопрос прямо, он сказал ему:

– Ведь мы вышли с вами искать роман, – не правда ли? А то, до чего вы доискиваетесь теперь, есть роман уже оконченный. Если бы я уступил вашей просьбе, то это значило бы, что я веду вас назад. Так лучше пойдемте вперед.

Жан Робер понял, что он твердо решил остаться неизвестным, и перестал настаивать.

Кроме того, мысли их приняли скоро другое направление, благодаря одной случайности.

Несколько мужчин и женщин толпились около какого-то человека, лежавшего на мостовой.

– Он пьян! – говорили одни.

– Нет, он умирает! – возражали другие.

Человек продолжал хрипеть.

Сальватор растолкал толпу, опустился возле него на колени, приподнял его голову, заглянул ему в лицо и, обращаясь к Жану Роберу, сказал:

– Это Варфоломей Лелон. У него прилив крови к мозгу, и если я сейчас же не пущу ему кровь, то он умрет. Здесь должна быть где-то аптека, сходите туда. Аптекари должны вставать в любое время.

Жан Робер осмотрелся. Сами того не замечая, они дошли до середины предместья Сен-Жак и были невдалеке от больницы Кошен.

Напротив госпиталя красовалась вывеска:

До имени аптекаря ему, впрочем, не было никакого дела, – лишь бы он поскорее открыл. Он громко и сильно постучался.

Минут через пять дверь со скрипом отворилась, и в амбразуре появилась фигура Луи Рено в ночном бумажном колпаке.

Он спросил Жана Робера, что ему нужно.

– Приготовьте таз и перевязок, – ответил тот. – Там на улице лежит человек, которому грозит удар. Ему необходимо пустить кровь.

В это время внесли больного, который был совершенно без сознания.

– А есть с вами доктор? – спросил Луи Рено. – Я пускать кровь не умею, и вообще, я, скорее, травник, чем аптекарь.

– Об этом не беспокойтесь, – возразил Сальватор. – Я учился хирургии и сделаю все, что будет нужно.

– Да у меня и ланцетов нет.

– У меня мой футляр с собою.

Толпа мало-помалу заполнила аптеку.

– Господа, хотите вы быть полезны этому человеку? – спросил Сальватор.

– Известное дело – хотим, господин Сальватор, – отвечали зрители, протягивая руки.

– Тогда у меня к вам просьба: пока я стану пускать ему кровь, сходите в больницу, достучитесь там и предупредите, что сейчас принесут больного.

Трое или четверо из толпы ушли с человеком, с которым разговаривал Сальватор.

Между тем остальные с помощью аптекаря развязали галстук бедного Жана Быка, сняли с него казакин и стащили с одной руки рукав рубашки.

Жилы на шее были до того напряжены, что казалось, они вот-вот лопнут.

– Нужно перевязать руку? – спросил Жан Робер.

– А есть готовые перевязки? – обратился Сальватор к аптекарю.

– Пойду поищу, – ответил Луи Рено.

– Сожмите руку покрепче над локтем, мосье Робер, – сказал Сальватор. – Я надеюсь, что и этого будет достаточно.

Робер нагнулся и сделал то, что ему поручили. Один из толпы взял руку за кисть, другой держал таз, третий – лампу.

– Смотрите, не потеряйте из виду артерию, – про говорил Жан Робер с тревогой.

– О! Не беспокойтесь! – ответил Сальватор. – Мне не раз приходилось пускать кровь по ночам при одном свете луны или уличного фонаря. Эти вещи очень часто случаются с бедняками, особенно, когда они выходят из кабаков.

Он еще не договорил, как прикоснулся к руке Жана Быка ланцетом, и из нее хлынула кровь.

– Черт возьми! – продолжал он, покачивая голо вой, – чуть-чуть не опоздал!

Всю операцию он произвел с быстротой и ловкостью привычного практика.

Жан Бык вздохнул.

– Скажите мне, когда крови выйдет достаточно, – проговорил возвратившийся аптекарь.

– У него ее можно выпустить сколько хочешь, не жалея, – ответил Сальватор. – Он на малокровие пожаловаться не может. Оставьте, оставьте, пусть течет.

Когда крови натекло около двух тазов, Жан открыл глаза.

Поначалу взгляд его был мутным и как бы бессознательным, но затем глаза его мало-помалу прояснились и уставились на хирурга-любителя.

– А! Господин Сальватор! – проговорил он. – Это хорошо! Бог мне свидетель, я рад вас видеть.

– Тем лучше, тем лучше, мой милый! – ответил молодой человек. – И я тоже рад вас видеть! А ведь чуть было не лишился я этого удовольствия навсегда.

– Гм! Значит, это вы пустили мне кровь? – спросил Жан, все больше и больше приходя в себя.

– Да, да, я, – говорил Сальватор, тщательно выти рая ланцет и укладывая его обратно в футляр.