Самая длинная ночь - Сандра Мэй

Она нежно гладила золотые кудряшки и шептала орущей девочке на ухо:

– Это твой дядя Арман, маленькая…

– Опустите ее на пол.

Арман нахмурился, но Джессика больше не боялась. Она спокойно и очень тихо произнесла:

– Если я сейчас опущу ее на пол, она описается и начнет биться об пол, хватая меня за руки и за ноги. Вы этого хотите? Вы должны понять, Арман, что это не капризы и не избалованность. Это – болезнь, и на ее излечение требуются тонны, километры, моря любви, а не рациональный подход к воспитанию!

Арман поджал губы, но смолчал. Джессике было его жаль. Нелегко прирожденному лидеру оказаться в такой ситуации.

Он тихо и недовольно заметил:

– Все идет не так гладко, как я думал.

– Я вас предупреждала. Сами видите, ее нельзя просто забрать, когда она в таком состоянии.

– Да. Нельзя. Можно, я кофе выпью?

– Конечно. Только не делайте резких движений. Арман?

– А?

– Не расстраивайтесь. Дайте ей время.

– И сколько? Час? Неделю? Год, вечность?

Джессика опустила голову. Может быть, и так. Однажды Арману наскучит это, он признает свое поражение и уедет, а они с Элли останутся вместе. Ничто не будет им угрожать.

Очень жаль Армана Рено, но правде надо смотреть в глаза.

– Я не знаю, Арман. Правда, не знаю.

7

Он все-таки настоял на скором отъезде, и единственной победой, которую Джессика смогла одержать, было согласие Армана Рено взять ее с собой. Он согласился, потому что Элли все-таки описалась, когда он протянул ей конфету, а потом, вечером того же дня, когда он попытался просто присесть перед ней на корточки, исцарапала ему руки, визжа и урча при этом, как дикий котенок.

После этого Арман переехал в гостиницу и за два дня выправил документы для Джессики, поменял билеты на самолет, закупил все необходимое для Элли и о чем-то долго разговаривал с Парижем, а потом с Бордо.

Вечером у них состоялся тяжелейший разговор с Джессикой

– Я не полечу! Как вообще можно предлагать лететь на самолете людям, которые только что потеряли в автокатастрофе самых близких!

– К вашему сведению, я сам не переношу самолеты!

– К ВАШЕМУ сведению, меня вообще не касается, чего именно вы не переносите. Я не лечу.

– Вы мне надоели, мадемуазель. Не летите? Значит, мы с Элизой летим вдвоем.

– Бесчувственный, жестокий человек!

– А вы – капризная и вздорная!

– Не орите, разбудите девочку.

– Если она и проснется, то именно от вашего визга.

Некоторое время на кухне царит тяжелое молчание. Примерно такое же молчание повисало, вероятно, над полями сражений, когда воюющие стороны перезаряжали пушки.

Наконец выкидывается белый флаг.

– Джессика, послушайте… Ну ведь мы же никак больше во Францию попасть не можем. Поезда туда из Чикаго не ходят.

– Есть лайнеры.

– В это время года Атлантику штормит. И во время катастроф на воде погибает гораздо больше людей, чем…

Арман Рено прикусил язык, потому что рыжая кошка с отвратительным характером и прекрасной фигурой заплакала. Тоненько, по-девчоночьи, закрыв лицо ладонями.

Он растерянно пробежался по кухне, потом налил ей вина в бокал, подошел, присел на корточки и тихонечко тронул ее за руку.

– Не надо, пожалуйста. Давайте вообще не будем больше говорить об ужасах и катастрофах. Мы с вами напьемся успокоительного, погрузимся в самолет, хлопнем снотворного – проснемся уже в Париже.

Молчание, но плач затихает. Потом из-под ладоней неожиданно доносится хихиканье, и заинтригованный Арман силой отводит ее руки от зареванного лица. Джессика шмыгает носом и улыбается.

– Я представила, что подумают стюардессы. Элли вопит, как резаная, а мы с вами с просветленными улыбками шествуем на свое место, чокаемся рюмками с донормилом и мирно засыпаем. Элли разносит салон и изводит пассажиров, командир корабля запрашивает политического убежища в Африке, угоняет самолет – и мы просыпаемся не в Париже, а в Кейптауне.

Он тоже улыбнулся.

– Да, это я не подумал. Элль тоже придется налить рюмочку.

– Арман, я… Я ужасно себя веду, простите меня.

– Я тоже хорош, так что мы квиты.

– Бож-же, какое благородство!

– Бож-же, какой характер…

Слово за слово, и вот через полчаса перед нами та же кухня. По ней мечется высокий, красивый светловолосый мужчина. Он вне себя, это видно невооруженным глазом. Пожалуй, от рычания и вырывания волос на голове его удерживают только поколения аристократических предков да рациональный ум, говорящий, что это все равно ни к чему не приведет. За окном темнеет.

Проверив спящую ангельским – на удивление – сном Элисон, Джессика устало вернулась на поле боя и на мгновение застыла на пороге. Медная грива разметалась по плечам, под изумрудными глазами залегли ярко-синие тени, лицо бледное и какое-то прозрачное. И при этом она улыбалась. Арман подумал – и осторожно улыбнулся в ответ, хоть это и было нелегко.

– Выпьешь вина?

– С удовольствием. Поухаживаешь?

– Естественно!

Джессика устало присела возле стола, а Арман протянул ей бокал. Переход на «ты» совершился на удивление естественно и мирно.

– На сегодня бои закончены, да? Элль спит?

Она устало кивнула и посмотрела прямо на Армана. Он нервно вцепился в столешницу. Эти изумрудные глаза заставляли его… нет, даже не нервничать, а просто сгорать. Он мечтал о ней, хотел ее, жаждал, но боялся нарушить то хрупкое равновесие, которое только что установилось в их отношениях.

Ее губы влажно блестели от вина. Кораллы и жемчуга…

– Мне показалось, или она сегодня не сразу пряталась от меня?

– О да! Целых пять минут. Впрочем, ты прав. В нашем случае это тоже победа.

Изумруды, кораллы и жемчуга, натура античной героини – и она скоро начнет падать на ходу. Она истощена и замучена. Ничего, виноградники Руайя славятся лучшим в мире лекарством от малокровия…

Потом Арман вспомнил Элисон – и нахмурился. Ничего не помогало, ни роскошные куклы, ни мороженое. Единственной реакцией были слезы. Слезы и страх. А если Джессика пыталась отойти – дикий истерический крик. Крик, от которого разрывалось сердце Армана Рено.

– Я слабее, чем ты, Джессика. Я впадаю в отчаяние, а ты держишься.

– Я люблю ее, Арман. Это все, что ей сейчас нужно. Любовь и терпение, терпение и любовь.

– О да!

Он не хотел, чтобы его голос звучал так сардонически, но выходило само собой. Дело было не только в малышке Элизе.

Каждый взгляд на Джессику Лидделл раздирал душу и тело Армана на части, и сотни маленьких демонов терзали его и без того исстрадавшуюся душу.

– Я говорила с доктором. Он велел показаться хорошему неврологу и детскому психологу через три месяца, если ничего не изменится, а пока ждать. И любить. Ты найдешь ей врачей?