( Не)нужная жена дракона (СИ) - Углицкая Алина

Женщины недоверчиво зашумели, но дарг втолкнул Нериль в молитвенный зал и потащил за руку вдоль лавок.

Рей уже занял им место возле амвона. Увидев мать, приподнялся и помахал рукой. Через минуту Нериль и Ник упали на лавку с двух сторон от него.

Вскоре и остальные прихожане расселись. Младшие жрецы встали у символа Двуликого – большого деревянного обода, прикрепленного к трем перекрещивающимся жердинам. Этот символ означал непрерывность жизни и смерти, света и тьмы, добра и зла – всего, что сочетал в себе двуликий бог Радус. В четыре руки они толкнули обод, и колесо закрутилось. Жрецы запели гимн двуликому богу. Паства с готовностью его подхватила.

Пели, пока колесо не перестало крутиться. Затем старший жрец откашлялся и начал читать с листа проповедь. Причем читал он из рук вон плохо: постоянно причмокивал губами и протирал очки, вследствие чего забывал, где прервался, и начинал с начала абзаца.

Рей крутился, выискивая в толпе других мальчишек, Нериль шикала на него, в зале кто-то уже храпел, кто-то тихо ругался, выясняя, кому принадлежит теленок, родившийся на меже, и сколько местный пьянчуга задолжал в кабачок.

– Похоже, народ не слишком обеспокоен, что Двуликий разгневается за такое неуважение, – хмыкнул Ник, обращаясь к  Нериль.

Та возмущенно глянула на него.

Их взгляды столкнулись. И женщину охватило забытое чувство. Будто внутри появилось тепло: тягучее, сладкое. Оно влажно плеснулось, затуманивая разум, и растеклось по коже мурашками.

Вздрогнув, Нериль поспешно перевела взгляд на жреца и зашептала  молитву.

Глава 7

Наконец, с официальной частью было покончено, и народ начал поспешно покидать храм. Дома всех ждали дела: в своем хозяйстве нет выходных.

Нериль в сопровождении Ника  и Рея тоже направилась к выходу. И почти нос к носу столкнулась с Бьернаром Даберсоном. Тот надел сегодня лучший костюм: песочного цвета штаны и дублет из тонкой шерсти, украшенный барсучьим мехом. Его тщательно причесанные рыжеватые волосы украшала неизменная шапка, а в окладистой бороде краснел праздничный шнурок.

Увидев Нериль, мужчина сдернул шапку с головы и поклонился:

– Доброй седмицы, госпожа Эрисса.

– Доброй седмицы, господин Даберсон, – улыбнулась она и нахмурилась. – Кажется, вы хотели о чем-то поговорить?

Бьернар стал пунцовым, как шнурок в его бороде. А Нериль перевела взгляд ему за спину, где стояли его четверо сыновей: двадцатилетний Сигурд, семнадцатилетний Вальдур и тринадцатилетние близнецы Олаф и Олсо. Младшие исподлобья посматривали в сторону Рея и Ника, Вальдур с независимым видом жевал травинку, а Сигурд держал в руках слегка потрепанный букет из полевых колокольчиков и ромашек.

– Отец! – шикнул он, но из-за низкого басовитого тона шепот не получился.

Бьернар, словно опомнившись, приосанился:

– Да, госпожа Эрисса. Есть важное дело. Его святость сказал, что мне лучше обсудить этот вопрос с вашим братом.

Нериль оглянулась на Ника. Тот стоял со странным выражением на лице. Казалось, дарг еле сдерживается, чтобы не сказать что-то резкое. Его кулаки были сжаты с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

– Ник? – действуя интуитивно, она коснулась его руки.

Дарг вздрогнул. В месте прикосновения пальцы Нериль прострелил мимолетный разряд, и она поспешно отдернула руку.

– Я вас слушаю, – проскрипел он пугающим тоном.

Бьернар замялся.

Он был хорошим мужчиной: спокойным, работящим, положительным со всех сторон. Только очень стеснительным.

Его жена умерла, едва родив близнецов, и все эти годы он сам растил сыновей. Конечно, поначалу помогали приходящие женщины. Кто-то из них даже рассчитывал войти в его дом хозяйкой, но Бьернар и мысли не допускал, что другая займет место Марики. Пока в Вистхейне не появилась печальная и молчаливая вдова с ребенком – госпожа Эрисса.

Она была не похожа на местных женщин. Это сразу бросалось в глаза. Да, лицо простоватое, но проницательный взгляд и спокойная, исполненная достоинства улыбка придавали ему особое очарование. А царственную осанку не могло испортить ни вдовье платье из дешевого сукна, ни бесформенная зимняя одежда.

И говорила, и двигалась чужестранка не так, как местные. Даже улыбалась не так! Она казалась солнцем, проскользнувшим меж серых туч и осветившим маленькую деревню. Со всеми одинаково приветливая, милая, и в то же время не принимающая участия в женских сплетнях, никого не осуждающая и не обсуждающая.

Многие мужчины поглядывали на нее, предлагали помощь. Но она всем отказывала. А к нему, Бьернару, сама подошла и спросила, не может ли он помочь ей с дровами. Разумеется, не бесплатно!

Он не мог поверить, что такая женщина заговорила с ним первой.

Почти шесть лет он с радостью брался за любую мужскую работу в ее доме и сыновей заставлял помогать «госпоже Эриссе». Она всегда угощала его выпечкой, расспрашивала о детях, передавала гостинцы мальчишкам, дарила им на праздники нехитрые подарки, даже лечила, когда они метались в горячке.

А когда в ее доме появился другой мужчина, немолодое сердце Бьернара совершило кульбит. Он испугался. Даже то, что незнакомец оказался братом, не уняло его беспокойства.

Бьернар уже привык считать госпожу Эриссу своей. Он представить не мог, как лишится этой маленькой радости!

Две недели ходил сам не свой, пока, наконец старший сын не сказал:

– Отец, хватит себя изводить! Иди и посватайся! Мы не против.

Остальная часть семейства активно закивала головами, подтверждая эти слова.

И вот, с трудом дождавшись седмицы, Бьернар вломился к жрецу с щедрыми подношениями и бухнулся на колени:

– Благословите, ваша святость!

Жрец подношение принял, но покачал головой:

– Я слышал, у госпожи Эриссы объявился брат. Если так, то только он вправе распоряжаться судьбой сестры.

И вот теперь Бьернар Даберсон стоял перед этим самым братом, неловко мял шапку и не знал, с чего начать. Слова застряли в глотке. Зато возникло желание хлебнуть чего-нибудь покрепче, чтобы проглотить этот комок.

– Ну же, – поторопил Ник.

Его брови сошлись на переносице, образую глубокую складку. Нериль закусила губу, чтобы не вскрикнуть: в эту секунду он напомнил ей Аргена. Тот точно так же смотрел на пленных чудовищ! Будто мысленно живьем снимал с них шкуру и четвертовал.

Бьернар под этим взглядом досадливо поежился. Потом, видимо, вспомнил, что он мужчина и что на него смотрят сыновья. Еще раз поклонился:

– Господин Ник, простите, не знаю как вас по батюшке, не откажите мне в чести. Дозвольте просить руки вашей сестры, госпожи Эриссы Жерман.

Нериль показалось, что дарг заледенел. Для нее самой слова Даберсона стали полнейшей неожиданностью, но Ник уж совсем странно отреагировал. Он будто превратился в глыбу льда, от которой волнами расходился смертельный холод. Она всем нутром ощутила, как этот холод расползается по стенам, полу и потолку храма, окружает несчастного Бьернара, подбирается к нему невидимым убийцей…

И инстинктивно схватила Ника за руку.

Снова разряд, проскочивший по коже. Но в этот раз Нериль не разжала пальцев.

На застывшем лице дарга выступили желваки.

– Я не неволю мою… сестру, – произнес он так, будто говорил через силу, превозмогая боль. – Если она желает…

Лицо Бьернара осветила робкая надежда. Но слова Нериль убили ее на корню:

– Простите, господин Даберсон, вы очень завидный жених и достойны хорошей партии. Но я не могу ответить согласием. Я все еще скорблю…  – голос предательски дрогнул, но она быстро поправилась, – скорблю по мужу.

* * *

Домой возвращались в полном молчании. Нериль чувствовала, что Ник напряжен. Казалось, он о чем-то думает, скользя невидящим взглядом по пыльной дороге.