Приемыш черной Туанетты - Сесилия Джемисон

— Бедное дитя мое, любимый мой! Расскажи мне, что случилось, — нежно проговорила она.

Филипп вытер глаза и, подавляя рыдания, сказал.

— Мамочка умерла. И я пришел к вам навсегда.

— Твоя мамочка умерла? Как, когда это случилось? вскричали в один голос мистер и миссис Эйнсворт.

— Это случилось ночью. Она умерла, когда я спал. Она воображала, что я могу уйти, покинуть ее, и вот сама ушла первой и покинула меня… — рассказывал мальчик, делая усилия, чтобы сдержаться, стараясь ясно и спокойно вести печальный рассказ. — Мамочка вставала очень рано — я ждал, что она по обыкновению придет будить меня. Не дождавшись, я зашел в ее комнату и увидел, что она еще спит. Я стал будить ее и никак не мог добудиться, тогда я побежал к доктору. Он пришел со мной и сказал… сказал… что дорогая мамочка никогда не проснется! Она умерла во сне и не могла сказать мне, что умирает, она не простилась со мной и ничего не сказала мне перед смертью. Я бросился к Селине. Я знал, что она придет. А ведь отец Жозеф уехал! Отец Жозеф был добрым другом мамочки, она всегда обращалась к нему, когда случалась беда.

— Мой милый, милый мальчик, почему же ты не прибежал к нам? — спросила миссис Эйнсворт, плача. — Мы бы пришли к тебе на помощь.

— Мамочка водила знакомство только с Селиной. Я и не подумал о вас. Я побежал прямо к ней, и она с Лилибелем были все время со мной. Вчера похоронили мамочку на кладбище Св. Роха, — она не раз говорила, что хочет, чтобы ее там похоронили. Там так спокойно. В ящике у мамочки лежали деньги на похороны, я знал об этом. Мамочка однажды показала мне эти деньги и сказала, что это отложено на похороны. Мы взяли две кареты. В одной ехал отец Мартин из церкви Св. Марии, а в другой Деа, я, Селина и Лилибель; и я… я… нарезал кучу роз, чтобы усыпать могилу, ведь мамочке не понадобится больше ни цветов, ни венков!.. — И не в силах смириться с мыслью, что это его последняя услуга покойной, он уткнулся лицом в плечо миссис Эйнсворт и зарыдал.

В это мгновение из корзины послышался лай, затем — мяуканье кошки и щебетанье птиц.

— Не шумите вы там! — сердито сказал Лилибель, пнув корзину ногой, но это только усилило поднявшийся в корзине шум.

Миссис Эйнсворт в изумлении вскочила.

— Что это там? — спросила она, глядя на скромный багаж Филиппа.

— Это мои любимцы, — ответил Филипп, вытирая слезы. — Лилибель притащил их. Щенок, котенок и шесть цыплят — там, в корзине. Мамочка выкормила этих цыплят. Наседка спрятала гнездо, так что мамочка с трудом нашла его, она очень заботилась о них, и я не мог их оставить… А здесь «дети» отца Жозефа, — он указал на желто-красный узелок. — Это же, — он бросил взгляд на венок, — я хочу сохранить навсегда на память о дорогой мамочке. Я не мог покинуть моих любимцев и принес их с собой.

Мистер Эйнсворт улыбнулся, хотя к горлу его подступили слезы, с которыми он с трудом справился. Однако он ласково произнес:

— Хорошо, мой милый, мы сейчас посмотрим, как устроить твоих любимцев. Но прежде скажи: ты действительно решил ехать с нами?

— Да, я поеду. Вы знаете, что я не мог оставить мамочку, но теперь я уже ей не нужен, и теперь меня ничто не удерживает. Я не могу здесь жить без нее. У меня нет другого дома, а отец Жозеф уехал… Я поеду с вами и буду у вас до тех пор, пока он не вернется, он укажет, что мне делать. Селина все заперла. Здесь остаются только Майор да Певец, но я думаю, что они не забудут меня. Я надеюсь, что они дождутся моего возвращения. А теперь, — продолжал он с деловым видом, словно решив все вопросы, — если вы скажете, куда поместить их, мы с Лилибелем выпустим их из корзины. А тут мое платье и белье, — указал Филипп на мешок, — там мое лучшее платье, но я не буду его носить теперь: я в трауре. Деа повязала мне этот креп на шляпу, она сама носила его, когда ее мама умерла. Какая она добрая, что позаботилась об этом, — не правда ли?

Миссис Эйнсворт прижала Филиппа к себе и опять заплакала, между тем как муж ее отвернулся, чтобы скрыть улыбку и вытереть невольные слезы.

Художник совсем растерялся, не зная, как поступить с такими разными любимцами мальчика. Это был довольно трудный вопрос, и его нельзя было решить в одну минуту. На время он послал Лилибеля с корзиной во двор к сапожнику, который обещал присмотреть за «счастливой семейкой» животных. «Детей» же отца Жозефа пришлось оставить при себе. Мистер Эйнсворт чувствовал, что бесполезно было убеждать Филиппа отдать их. Очевидно было, что маленькая клетка с крохотными обитателями будет сопровождать их во время путешествия.

Глава 15

Прощание с дорогой могилой

Мистер и миссис Эйнсворт вынуждены были отложить отъезд на день-два: нужно было сделать кое-какие приготовления, вызванные неожиданным прибавлением семейства. Следовало позаботиться о гардеробе Филиппа, который совсем не соответствовал аристократическому дому в Адирондаках, где они предполагали провести лето, понадобилось пристроить щенка, котят и цыплят; и многие другие вопросы требовали немедленного разрешения.

Хотя супруги Эйнсворт любили Филиппа и несказанно радовались, что он остается у них навсегда, — теперь, когда мальчик оказался всецело на их попечении, пугала ответственность.

— Он милый мальчик, и я счастлива, что он остается с нами, — говорила миссис Эйнсворт, — но теперь, когда он наш, у меня появились некоторые сомнения…

— Да, это серьезное дело — усыновить чужого ребенка, особенно когда ничего не знаешь о его родителях, — размышлял мистер Эйнсворт. — Что-то скажет матушка? Я уверен, что она не одобрит нашего поступка. Ты ведь знаешь, Лаура, как сильны в ней предрассудки.

— Но раз нам он дорог, она, наверное, не будет препятствовать. Мы перенесли немало горя, и если этот милый мальчик может облегчить нам жизнь или утешить нас, потерявших нашего малютку, она должна только радоваться. Во всяком случае, я не вижу, зачем нам советоваться с твоей матерью, — прибавила не без раздражения миссис Эйнсворт. — Только мы сами можем решить, что лучше для нас.

— Конечно, дорогая, это всецело наше дело. Кажется, так лучше и для нас, и для мальчика. Бедный, покинутый малютка… Его доверие к нам так трогательно. И знаешь, Лаура, милая, это даже лучше, что у него нет родственников: мы не знаем, кто бы они были, и может быть, они помешали бы нам взять его. Селина, которой, видно, Туанетта доверяла, уверяет, что он сирота и что никто не предъявлял на него никаких притязаний. Я уверен: здесь какая-то загадочная история, но теперь, когда его няня умерла, я не вижу возможности ничего узнать. Если бы мы могли взять его раньше, я попытался бы раскрыть эту тайну, хотя Селина говорит, что покойница была очень скрытной. Теперь же, я думаю, мы можем считать его всецело нашим, у него нет никого из близких на свете.

— И я уверена, что он из порядочной семьи, в нем столько хороших качеств. Он необыкновенно правдив, смел и благороден, у него такая нежная, мягкая натура, что мы сможем сделать из него все, что пожелаем. Надеюсь, он очень скоро усвоит хорошие манеры, — продолжала миссис Эйнсворт.

— Он даровит от природы, — добавил мистер Эйнсворт. — Но я не знаю, как повлияет на него среда художников, как он будет развиваться вне своей простой, вольной жизни, без своих цветов, птиц, без голубого неба и свежего воздуха.

— Будем надеяться на лучшее, — ободряюще прибавила миссис Эйнсворт.

На другой день после переселения Филиппа ранним утром Деа пришла в мастерскую, но мальчика уже не застала: дома была только миссис Эйнсворт, перебиравшая вещи, присланные из магазина для Филиппа. Деа стояла рядом и с интересом следила за каждой вещью: здесь были нарядные куртки и панталоны, тонкие сорочки и длинные мягкие чулки, башмаки и шляпы — одно лучше другого.

— Это все Филиппу? — спросила Деа, и глаза ее светились удивлением и радостью.

— Да, милая. Ты думаешь, этого слишком много? — спросила с улыбкой миссис Эйнсворт.

— Здесь такая уйма всего! Я рада, что у Филиппа столько вещей. Надеюсь, он приколет креп и на новую шляпу? Как только он посмотрит на него, он вспомнит меня! Я носила этот креп после мама́, и никому другому не отдала бы его.

Филипп ушел из дому очень рано, миссис Эйнсворт сказала Дее, что он пошел на кладбище пересадить из их сада несколько кустов на могилу Туанетты.

— Вот это хорошо, я пойду помогу ему. Я часто бываю там, моя мама похоронена на том же кладбище, и могила Туанетты недалеко от маминой. Там так тихо, никакой шум туда не доносится, только шелестят листья да тихо напевают птички, точно боятся разбудить спящих. Побегу прямо туда и помогу Филиппу сажать цветы. — И, бросив ласковое «до свиданья», девочка вышла так же тихо, как вошла.

Добравшись до небольшого тихого кладбища, Деа остановилась у ворот и с задумчивой грустью глядела на Филиппа, который сажал цветы и тщательно приминал свежую землю вокруг стеблей. Здесь были все любимые цветы Туанетты — фиалки, анютины глазки и тонкие амариллисы. Он посадил оливковый куст у изголовья, а жасмин — у ног покойной. «Они первыми зацветут весной, — думал он, — а мамочка их так любила».