Бриллиантовая королева, или Уроки судьбы не прогуляешь - Ирина Хотина

После этого вечера все изменилось. Теперь Нина, уходя к подругам, просила мать посылать меня за ней по вечерам, если она задерживалась. Мы в деталях обсуждали план побега. Вскоре и этого времени оказалось мало, и мы тайком, когда все домашние укладывались спать, поднимались на чердак, где, сидя на широком подоконнике под яркой луной, мечтали о другой жизни. Не знаю, догадывалась ли она о моих чувствах к ней, но я был счастлив. Она нуждалась во мне и была уверена в моих силах, способностях и возможностях, что подталкивало меня к реализации нашего плана.

Я стал осторожно заводить разговоры с посетителями лавки, которые собирались, по всем приметам, менять место жительства, выспрашивал, какие нужны документы для отъезда за границу, в какой стране легче найти работу, сколько стоит обучение в университете. Она тоже не теряла время даром, через родственников и знакомых собирала разные слухи, и мы их обсуждали до полуночи на чердаке. Только ради этих минут я был готов на все.

Однажды в лавку зашла женщина, немного странно выглядевшая из-за рассеянности и болезненной бледности. Она не сразу поняла, где находится. И только после нескольких обращений к ней – сударыня, чего изволите? – как будто очнулась. Хотела уйти. А потом заинтересовалась тканями и стала выбирать. Накупила столько, что попросила помочь отнести их до дома. Бенцион без слов отпустил меня.

Я был уверен, что, получив свои чаевые, быстро вернусь. Но она пригласила меня в гостиную, сообщив, что скоро придет ее муж, и мы будем обедать. Моему удивлению не было предела. В доме Бенциона я тоже обедал за общим столом, но, как правило, только по шабатам, то есть в пятницу вечером и в субботу. В остальные дни – на кухне. Сейчас же, находясь в богатом доме, я понимал, что мальчишке из лавки совсем не место за одним столом с хозяевами.

Вскоре появился обещанный господин, он молчаливым кивком ответил на мое робкое приветствие после того, как его жена представила меня как гостя. За столом Роза Леонардовна, так звали эту женщину, все время подкладывала мне в тарелку лакомые кусочки, с умилением наблюдая, как я закладываю их за обе щеки. Неудобство состояло в том, что одновременно мне нужно было отвечать на расспросы ее мужа. После обеда он пригласил меня к себе в кабинет.

Ну, о чем я, мальчишка семнадцати лет из еврейского местечка мог думать, оказавшись в непонятной для меня ситуации? Первым делом предположил, что этот господин, оставшись со мной наедине, посоветует мне побыстрее забыть о невинной причуде его супруги. В лучшем случае, подкрепит свою просьбу парой монет, а в худшем – выгонит просто так, посчитав, что я наел в его доме на еще большую сумму. Однако он, усадив меня в кресло, продолжил расспросы о моей семье, о Бенционе, о моем положении в его доме, не выказывая никак своего недовольства. Покончив с этим, он обратился ко мне:

– Я понимаю, молодой человек, что вы несколько обескуражены происходящим. Сейчас я вам все объясню. Может быть, вам известно мое имя, Иосиф Рейнгольд? Около полугода назад при трагических обстоятельствах погиб наш единственный сын. – Он замолчал. – Левушка. Ему шел семнадцатый год. Роза никогда не отличалась хорошим здоровьем, а после его смерти совсем сдала. Сегодня первый день, когда я увидел ее улыбающейся. Вы напомнили ей сына. У меня к вам просьба, навещайте нас каждый день. Для нее это важнее любых лекарств.

Иосиф Рейнгольд был ювелиром. Имел свою мастерскую и магазин. О гибели их сына ходили разные слухи. В феврале семнадцатого его затоптали конные казаки при разгоне очередной демонстрации. Как он там оказался, никто не знал, то ли был случайным прохожим в толпе зевак, то ли, как Эмка Бронштейн, занимался революционной деятельностью, попав под известное влияние.

Я стал часто бывать в их доме. Мне было искренне жаль эту красивую, тонкую, изящную женщину, так мучительно переживавшую свое горе. В смерти сына она все время винила себя. Ей казалось, что, занимаясь собой, своими интересами, она перестала уделять ему достаточного внимания, что и привело его в то роковое место. Теперь же всю свою любовь и заботу она направила на меня. Я перестал работать в лавке, проводя все время у Рейнгольдов. Но, как прежде, мы встречались с Ниной по вечерам на чердаке, где я подробно рассказывал ей о своих новых знакомых и впечатлениях. А рассказать было что, потому что за пару месяцев моя жизнь резко изменилась.

Это случилось в конце октября. Я, как обычно, пришел к Рейнгольдам. Меня встретил взбудораженный Иосиф:

– Все, дальше тянуть некуда. Доигрались! В Петрограде вооруженный переворот. Временное правительство свергнуто. Власть захватили пьяные матросы и солдатня. Полный хаос!!! Мы уезжаем…

– Куда? Когда?

– Через несколько дней. За границу. Мама категорически отказывается ехать без тебя.

До этого момента я был уверен, что мое присутствие в своем доме он терпит только из-за любви к жене. Его обращение ко мне, бедняку с улицы, как к сыну, перевернуло всю мою душу.

– Я поеду. Только… не один.

– Не один? С кем? С родственником? Приятелем?

– С родственником… приятелем. – Я не мог произнести вслух имя Нины.

– Хорошо! С кем угодно. Мы уезжаем через два дня.

Когда я вернулся домой, там тоже стоял переполох, но совсем по другому поводу. На улице на Бенциона напали грабители. Сняли пальто, отобрали кошелек, но хуже всего то, что сильно ударили по голове. Его всего в крови, привел домой дворник. Я так и не дождался на чердаке Нину, хлопотавшую у постели отца.

Мы увиделись лишь следующим вечером, когда я с воодушевлением сообщил ей, что наши мечты сбываются самым замечательным образом, и завтра мы можем уехать, как задумывали. Что на первых порах будет не так трудно и одиноко, потому что рядом будут люди, хорошо расположенные к нам. Она была необычно тиха и долго молчала, а когда повернулась ко мне, я увидел слезы в ее глазах.

– Я никуда не поеду. Я не могу сейчас. Это его убьет.

Я не верил своим ушам.

– Хорошо. Тогда я тоже никуда не поеду.

– Почему? Ведь ты хотел начать новую жизнь.

– Я не поеду без тебя. – Эти слова вырвались из меня сами собой, и я в смущении опустил голову.

– Почему? – Тихо спросила она. Ее вопрос требовал честного ответа.

– Потому что я люблю тебя. Давно и безответно.

– Почему ты думаешь, что безответно? – Она поднялась на цыпочках, обвила мою шею руками и нежно поцеловала. – Я знаю, ты из-за меня согласился бежать.

Нина была младше меня, ей было всего пятнадцать, но именно она решала все в наших отношениях. В свои годы она была настоящей женщиной, умной, чуткой, а в то мгновение близкой и любящей. Я поцеловал ее в ответ. На чердаке было холодно, поэтому на ней был полушубок, накинутый на плечи, в который она зябко куталась. Но сейчас он упал, и ее согревал я, шепча о своей любви. Вдруг она вся напряглась:

– Ты слышишь, кто-то поднимается сюда?

И действительно, вскоре послышался скрип лестничных половиц и протяжный звук медленно открывающейся двери. Я потянул Нину от окна в темный угол, где стоял огромный сундук. В слабом мерцающем свете керосиновой лампы в дрожащей руке показался Бенцион с повязкой на голове. Затаив в страхе дыхание, мы только теснее прижались друг к другу. Но оказалось, что он совсем не подозревал о нашем присутствии в столь неожиданном месте и в столь неурочный час. Выглянув из своего укрытия, мы увидели, как он возится у печной трубы, обложенной кирпичом.

– Как ты думаешь, что он там делал? – Шепотом спросила Нина, когда мы напряженно вслушивались в его шаркающие удаляющиеся шаги.

– Наверное, ценности прятал. Сейчас и на улицах грабят, и в дома врываются. Ему вчера вон как досталось.– Я укрыл ее полушубком и прижал к себе. Уходить отсюда так быстро не хотелось.

– Ты меня сильно любишь?

– Очень. Почему ты спрашиваешь?

– А если бы папа нас сейчас увидел, чтобы бы ты сделал?

– Признался бы и руки твоей попросил.

– А если бы он тебя прогнал?

– Не знаю. Постарался бы доказать, что достоин быть твоим мужем. А ты бы меня ждала?

– Да. Я ведь долго ждала, пока ты признаешься. – Я снова поцеловал ее, но теперь уже как свою невесту. – Знаешь что, тебе нужно ехать с Рейнгольдами. – Совсем неожиданно сказала она.

– Зачем? Ты все-таки решилась?

– Нет. Ты поедешь один, без меня. Обустроишься там, а потом я к тебе приеду. Нет, даже не так, мы все к тебе приедем. Иди сюда. – И она потащила меня к печной трубе. – Кажется, он отсюда кирпичи вытаскивал. Помоги мне.

– Нина, ты понимаешь, что ты делаешь?

– Понимаю. – Она обстукивала кладку, но безрезультатно. – Действительно, тайник. Так сразу не найдешь. Ну, что ты стоишь? Похоже, вот этот, самый нижний.

В полу под нижними кирпичами было значительное углубление, в котором лежали два завернутые в ткань свертка. Мы развернули их на подоконнике. В одном были серебряные подсвечники, в которых тетя Ревека каждый шабат зажигала свечи, а в другом, поменьше, женские украшения и золотые луковицы часов. Таких дорогих вещей я никогда не видел вблизи. Да и сам Бенцион и его жена их никогда не носили, даже в праздники.