Реалити для героя - Ольга Солнцева

Официантка приносит первое, и я прошу ее принести салфетку для молодого человека:

– Это чтобы вы случайно на  колени не капнули.

Сама я то и дело умудряюсь что-нибудь запачкать. В меню разнообразные блюда из морепродуктов.

Спрашиваю:

– Вы любите роллы?

Любите ли вы театр, так, как люблю его я?

Не помню, чьи это слова. Может, кого-то из классиков, а может, это несравненная Джулия Лэмберт в исполнении несравненной Вии Артмане. Помню, как плакала в детстве, смотря этот фильм: ну почему героиня остается одна? Ответ был очевиден: потому, что ей уже сорок шесть, она  уже старая актриса.

Мы выбираем роллы: ему – «Калифорнию», мне – «Аляску». Я фантазию про себя, как мы сидим на La Rambla в Барселоне и едим паэлью. Там тоже рис и морепродукты.

А.В. есть роллы руками, а я выпендриваюсь  сама перед собой – беру их палочками.  Mon mec по-дружески просит положить ему горчицу в соус.  А еще он, не дрогнув, ест маринованный имбирь, который, как говорят, очень полезен для мужчин. Потом мы пьем чай «Ройбуш», и я уже знаю, что ему нужно две ложки сахара.

Интересно, на кого мы похожи со стороны? Впрочем, какая разница? Боец за соседним столиком играет в телефон, а других посетителей в этот час в ресторане нет.

Обед окончен, нам пора возвращаться к жизни.

– Куда мы идем?  – интересуется А.В.

Вряд ли он сегодня настроен на дела. Предлагаю идти к метро.

Идем к «Полянке». По приказу бойца товарищ майор делает шаг на тротуар и с него. Он  в элегантном серо-голубом пуловере, синих джинсах и темно-синих ботинках. На запястье посверкивает браслет.

– На кого я похож?

Говорю, что на менеджера среднего бизнеса.

Не признаваться же ему, что он похож на мужчину моей мечты!

Подходим к метро. А.В. спрашивает, где здесь храм. Мы с бойцом поворачиваем его лицом к крестам, и на его лице снова сияет радостная улыбка.

– А хорошая погода! – замечаю я как бы между прочим. – С утра дождь лил, как из ведра. А сейчас и погулять можно.

– А где? – подхватывает А.В. мой мячик.

Я лихорадочно перечисляю в уме зеленые места, где нет порожков.

– На Болотной площади можно погулять, потом пройтись до Третьяковки, – неуверенно предлагаю я.

– Едем в Лефортовский парк, – принимает решение А.В.

– И бойца можно отпустить, – подсказываю я вполголоса.

Вместе с бойцом Сашей мы сводим его по ступеням в метро, потом помогаем зайти на эскалатор. Саша ведет, а я страхую сзади. В подземке много народа, все спешат по своим делам. Кто-то  подозрительно косится на высокого мощного человека в темных очках, который  мешается у выхода. Героя толкают.

На переходе  объявляют:

– Уважаемые пассажиры! Помогайте людям, которые испытывают трудности при пользовании эскалатором!

По-моему, мой герой совершенно не испытывает никаких неудобств. Это я испытываю трудности с развитием сюжета – ведь я теперь уже не совсем его автор.

– А знаете, я по этой ветке каждый день езжу, – зачем-то сообщаю я своим спутникам.– У нас тут учебный корпус.

В этот учебный корпус я езжу читать лекции. Эх, если бы я ездила туда их слушать, как Люба, Маша, Аня, Надя…

На Бауманской выходим, и я с удивлением озираюсь кругом. В последний раз я была тут, когда моя двадцатилетняя дочь Юля только училась говорить. Товарищ майор был тогда  рядовым, и наши траектории не могли пересечься никоим образом. За прошедшие годы  Бауманская изменилась до неузнаваемости. Из витрины уже не совсем нового торгового центра мне загадочно улыбается вечно молодая француженка:

J’ me raconte des histoires

Des scénarios chinois.

C’est pas vrai, ces histoires,

Mais moi j’y crois5 .

Наконец, подходит наш трамвай. Он  тоже какой-то новый, непривычный – с двухуровневым полом и плюшевыми сидениями. В конце вагона есть свободное место, но я боюсь оставить своих спутников. Мне страшно, что они вдруг исчезнут, как мираж прошлого, и мне снова придется ждать свой трамвай целых двадцать лет. Мы молча стоим у окна, держимся за поручень, и нас всех троих заносит на поворотах.

Проезжаем через Яузу, останавливаемся у парка. Рядовой помогает майору покинуть транспортное средство и осторожно переводит через улицу. Он, все-таки, очень заботливый адъютант. Жаль, что через месяц он совершенно забудет и про Москву, и про армию, и про А.В.

Вечереет. Солнце клонится к закату и отражается в голубой реке, которая раньше казалась мне темно-бурой.

– Так, боец, слушай мою команду, – приказывает старший по званию. – Доводишь нас до чайной, берешь чайничек и направляешься в полк. Меня оставляешь на попечение представителям Богемы. Завтра приходишь как обычно.

We are the champions!

5

– Ну, Ольга Викторовна, давайте руку, – командует А.В. – Смелее, смелее!

Он крепко берет меня за правый локоть, и мы идем по тенистой аллее старого парка. За прошедшие годы деревья прибавили по девятнадцать новых колец. Вековые липы помнят, как боец Клёнов, который служил в части неподалеку, бегал здесь со своей ротой и вынашивал планы побега на войну. Он тоже помнит все дорожки, и решительно заворачивает меня в сторону чайной.

Мы усаживаемся за деревянный стол, и боец по-военному прощается с товарищем майором. Нам приносят чай с чабрецом, как две недели назад в монастырской пекарне .

Интересно, сердится ли А.В. на меня до сих пор?

Мне больше ни о чем не хочется его спрашивать. Точнее, есть один вопрос, но его просто так сразу не задашь. Поэтому я для начала предлагаю ему покурить:

– Ну ладно, – скрепя сердце соглашается он. – Чем больше сигарет я уничтожу, тем меньше вы будете себя травить.

Я щелкаю зажигалкой и отгоняю дым от глаза. А.В. в своем голубом пуловере на фоне голубой реки просто роскошен. Он подробно рассказывает о своих многочисленных знакомых, которые напоминают не то былинных персонажей, не то героев анекдотов.

Наконец, я спрашиваю:

– А в чем заключается пацанская этика?

Этот вопрос меня очень интересует, так как понятие "реальные пацаны" стало чрезвычайно важным в современной культуре.

А.В. объясняет:

– Слово «пацан» происходит…

– …от еврейского «поц»…

– …что означает «никчемный человек», – заканчивает он экскурс в лингвистику и переходит к социологии. – Поэтому надо говорить не о пацанской  этике, а об обычной мужской этике. Эти правила существуют веками: не бить лежачего, не бить парня, если он с девушкой, не драться трое против одного.

– А двое можно? – уточняю я.

– Это в зависимости от обстоятельств, – уходит от ответа военнослужащий.

От этики мы переходим к политике, которые, как известно, несовместимы. Но именно тут  наши траектории и сближаются в первый раз. Тринадцать лет назад, когда в Подмосковье в последний раз  были губернаторские выборы, мы оба работали в предвыборных штабах – только он у кандидата Г., а я у кандидата С.  Один из них был от молодых военных, а другой – от старой номенклатуры. Программы у обоих оказались практически идентичны, но Г. со своей командой оказался более решительным и менее щепетильным. Его бойцы как на самой настоящей войне, в полной мере использовали приемы разведки и контрразведки. Номенклатурный С. хотел, чтобы все было по-честному, и проиграл.

Время, увы, нельзя повернуть назад. А я могу прямо сейчас повернуться и уйти – я за честную борьбу на объявленных условиях.

– Пойдемте, я вас провожу, – предлагаю я, когда все слова уже сказаны.

Уже холодает и темнеет.

Мы снова идем по аллее. От политики один шаг до истории. Когда-то тут поблизости была Немецкая слобода, где Петр I навещал Анну Монс.

– А крут был Петр Алексеевич, – неодобрительно замечаю я. –  И на Лопухиной женился, и с немками развлекался. Обе ревновали, обе  напоролись.

– Это политика! – резонно замечает мой спутник-военный.  – Она крутилась с немцами.

– Но он не был на ней женат, – вношу я историческую справедливость.

Самодержец Петр Алексеевич был мачо еще тот. В день своего возвращения в Москву из-за границы он посетил дом Анны Ивановны, а вскоре сослал супругу Евдокию Лопухину в монастырь. Впрочем, Анне тоже вскоре не поздоровилось: в 1706 году ее обвинили в ворожбе и пороли кнутом. Зато торжествовала наложница Марта, с которой Петр появлялся повсюду. Вскоре она перекрестилась в Екатерину, а в 1711 году Петр велел считать ее своей женой. Говорят, у нее был очень легкий нрав, и она одна умела снимать с царя  приступы судорожной головной боли: ласкала его, гладила его по голове и что-то напевала. Царь засыпал у нее на груди и просыпался через два часа совершенно здоровым. Первая императрица родила своему повелителю  одиннадцать детей, из которых выжили только двое. Когда до Петра дошли слухи о связи жены с братом Анны камергером Монсом, того казнили. С супругой Петр примирился лишь перед смертью.

Странные пересечения судеб, если вдуматься, не так уж и странны. Петр был великан – 2 м 4 см, и в тесных закопченых комнатах ему не хватало кислорода. Проходя через низенькие двери в своем московском домике, он сгибался почти пополам. Ему, наверное, просто хотелось вырваться из этой тесноты на свободу – в просторные залы с высокими потолками, к морю, к небу…