Сердце странника - Анна Климова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вся радость детства сконцентрировалась в почти часовом представлении Клоуна, все маленькие счастливые минуты поместились в его Волшебном Чемодане, в его обширных карманах прятались все приятные воспоминания, которые хотелось извлечь и выпустить на свободу.
Дети орали, когда представление закончилось. Они цеплялись за Клоуна, делились с ним своими секретами, словно прихожане с пастырем. Они не отпускали его до тех пор, пока не вмешались воспитательницы.
Клоун ушел.
Витек знал, что он не исчезнет, и хотел посмотреть на него настоящего, без костюма и грима. Он караулил его у окна спальни, открывавшего вид на задний двор, тогда как все думали, что Клоун выйдет через главную дверь, и поджидали его у окон игровой комнаты, прилепив носы к стеклу. Именно со своего места Витек увидел обычного взрослого парня с объемной сумкой через плечо. Витя готов был поклясться, что в этой сумке прятался Волшебный Чемодан, костюм, башмаки и парик.
Парень оглянулся. Невольно Витек широко улыбнулся и помахал ему рукой: «До свидания, Клоун!».
Парень помахал в ответ. Только ему одному.
Через пару лет после того, как Витек попал в свой первый детский дом, он начал «путешествовать». Ему тогда было всего около пяти лет. Он вышел за ограду теплым августовским вечером, доехал на городском автобусе до аэропорта и долго бродил по залу, с любопытством читая надписи на табло и рассматривая за большим окном белые самолеты. Уже к ночи его привез назад в детский дом наряд милиции. Так и прилипла к Витьку кличка Путешественник. Если по телевизору начиналась передача «Клуб кинопутешественников», то сразу звали Витьку.
Во второй раз ему удалось уехать гораздо дальше. Поймали уже где-то в Орше.
Учтя все ошибки, Витек через некоторое время добрался до Москвы, расписываемой как самый настоящий Клондайк из фартовых денег и полной пацанской свободы.
Москва сначала ему страшно не понравилась. Хамоватые, пресыщенные, равнодушные, весьма разборчивые москвичи, кичившиеся своим особым статусом столичных жителей, раздражали и вызывали желание сделать какую-нибудь пакость. Грязь на улицах наводила на мысль о господах, слишком высоко ценивших себя и свою гордость, чтобы бросать мусор в мусорные баки.
При первой же попытке заработать денег мытьем машин на него налетели грязные подростки с красными ледяными руками, отволокли в ближайшую подворотню, и там Витек имел с ними примерно такую беседу:
«Ты чего, чморенок, бомбишь не на своей зоне? Че, по хайлу захотел? Это мы быстро организуем!»
«А ты чего меня на понты берешь?» — внутренне дрожа от страха, смело огрызнулся Витек на тираду непрестанно озирающегося оппонента, по-видимому, главного в этой стайке городских волчат. Витек отлично усвоил, что лучшая защита — это наглое нападение, пусть даже за контратакой не имелось никакой реальной силы. Показывай зубы и грызи! А там видно будет.
«А если мы тебя счас порежем, козел?»
«Режь», — уже спокойно предложил Витек, аккуратно расстегивая свою курточку. Он давно научился распознавать угрозу действием и само действие — обычно быстрое и не предваряемое никакими долгими объяснениями.
«Ты кто такой, чувачок?» — заинтересованно склонил голову главарь.
«Путешественник».
Так Витек встретил Большого Эдика — худого, но крепкого паренька на три года старше себя. Эдик, несомненно, обладал задатками лидера, причем без той жестокости и бескомпромиссности, которые отличают тирана. Под его крыло сбились маленькие, потерянные и ничему не верящие осколки большого мира. У каждого из них была своя история, но они были так похожи друг на друга, что казались членами одной большой семьи, которую постигло несколько разных несчастий одновременно. Здесь было все: лишение родителей прав, пьянство или смерть близких, побои, голод в запертой квартире, насилие, война… Вне всего этого они чувствовали себя свободными. Определенно, они знали цену свободы. И, рассмаковав ее вкус, совершенно по-детски уклонялись от маленьких обязательств — учебы и работы. Их жизнь превратилась в одну большую игру, которую взрослые не прервут криком: «Маша (Паша, Аня, Дима!), немедленно иди домой делать уроки!».
Большой Эдик, находившийся на улице гораздо дольше своих подопечных и товарищей по несчастью, отлично изучил правила этой игры, ее неожиданные повороты и временами жестокие условия. Он взял на себя обязанность договариваться с другими такими же группами о разделе территорий, улаживал споры, участвовал в драках и… приносил еду, когда его малышне не удавалось заработать достаточной суммы.
Своей резиденцией Большой Эдик избрал подвал одного старого дома на Переяславской, недалеко от трех вокзалов. Из-за близости железной дороги в подвале постоянно были слышны гул тяжелых составов, шуршание электричек и изящное погромыхивание поездов дальнего следования. Дом был действительно старый, внушавший жильцам определенную надежду на то, что мэрия в скором времени переведет его из разряда ветхих в разряд подлежащих сносу. Пятиэтажная развалюха имела дворик с бог весть когда выкопанной ямой, облезлую штукатурку и безобразные двери подъездов. Здание, построенное, видимо, в конце тридцатых, было с бомбоубежищем — теплым из-за близости магистральных труб, но страшно захламленным жильцами, стыдливо сносившими сюда отслужившие свой срок мебель и вещи. В общем подвал был вполне пригоден для жилья. Только ветхость дома объясняла отсутствие к нему внимания со стороны властей и коммерсантов.
Впервые попав в этот подвал, Витек был приятно удивлен его теплотой и достаточно чистым контингентом, обитавшим здесь. Ему нравились тщательно расставленные старые диваны, шкафы и этажерки. Нравилась и беззлобная атмосфера, которая поддерживалась веселым нравом Большого Эдика.
Народец, попадавший в подвал дома на Переяславской, постоянно менялся, но был костяк, непременно возвращавшийся сюда после любых передряг вроде неожиданной вокзальной облавы ментов, отправки в свой детский дом где-нибудь в Ижевске или Вологде, драки с тяжкими телесными повреждениями и долгим больничным режимом (а потом снова в детский дом) или неудачного усыновления.
Витек прошел все перечисленные стадии отсутствия с той лишь разницей, что его отправляли в Минск, и все чаще думал о том, как приятно возвращаться сюда, в подвал, словно в свой родной дом. Ведь именно в родной, по-настоящему родной дом хочется вернуться, как бы ты ни был далеко от него.
Сейчас, сидя на заднем сиденье милицейской машины, он с удовольствием предвкушал, как радостно встретят его пацаны в подвале, как он пожмет им руки, а потом расскажет о своем вояже в Америку и обратно. Ведь его не было здесь почти два года.