Благочестивые вдовы - Ингрид Нолль

– Катрин, – сказала я серьезно, – давай спрячем картины под натюрмортами, мы рискуем, оставляя их без одежек.

Чувствуя опасность, моя соседка все-таки была способна выдать светлую мысль:

– Повесим их под покрывала. – Кивком она показала на красные полотнища.

Открепить покрывала от стен и задрапировать картины оказалось не таким уж простым делом, но за полчаса мы управились.

– Теперь мы богаты, – грустно констатировала я, – у нас есть собственный тайный музей, но нет денег на то, чтобы поужинать.

– Не вешай нос! Будет день – будет и доллар! Утром я иду на работу, там обязательно загляну к шефу и попрошу аванс. Занятий сейчас нет, но я провожу языковые собеседования и распределяю иностранных студентов. Составь мне компанию, если хочешь, – пригласила Катрин в заключение.

Я обрадовалась, что завтра мне не придется сидеть одной.

5

На следующее утро, когда Катрин, по своему обыкновению, битый час торчала в ванной, меня черт дернул позвонить в Дармштадт. Вчера мы были немного заняты, но теперь мое любопытство разыгралось с новой силой: приехала ли Кора вместе с Феликсом? Кто бы сейчас ни подошел к телефону – брошу трубку.

После трех гудков ответил усталый мужской голос:

– Да?

Я растерянно молчала. Кто это – Энди или Феликс? Положить трубку?… Но прежде чем выполнить задуманное, все же узнала голос Феликса, потому что он взмолился:

– Майя, это ты? Скажи хоть что-нибудь, ради Бога! Я беспокоюсь!

Его искренность заставила меня вмиг позабыть мой обет молчания. И я обозначила-таки себя. Нарочито плаксиво – пусть сочувствует, пусть его грызет совесть – я заверила его, что дела наши из рук вон плохи.

– Где Кора?

– Я один. Вернулся поездом, потому что Кора… – Он слегка замялся, но тут его как прорвало: – Короче, в прошлые выходные мы ездили в Тоскану. Там кузина встретила одного старого знакомого по имени Дино, и с этого момента я перестал для нее существовать. Они говорили на итальянском, я понял только «шел бы ты…». Майя, извини меня за то, что так надолго исчез и бросил на тебя бабушку. Мне страшно неудобно перед тобой, но я был как привороженный…

«Узнаю старушку Кору», – злобно подумала я и спросила, хотя прекрасно знала ответ:

– Надеюсь, она тоже беспокоится за меня?

Феликс на секунду задумался:

– С какой стати? И потом, она не в курсе, что тебя нет в Дармштадте. Она пыталась пару раз за последние дни дозвониться вам из Кастеллины, но никто не подходил.

Ладно, может, так и было. Ни Энди, ни Катрин, ни даже я не сидели безвылазно дома. Но тогда что ей помешало оставить сообщение на автоответчике?

Впрочем, упреки, вертевшиеся у меня на языке, так и остались невысказанными: парню пришлось в последние дни не легче, чем мне. Мы были нужны, пока развлекали Кору, но она повернулась к нам спиной, стоило только ей заинтересоваться новой игрушкой.

– А почему л не могла до вас дозвониться? – жалостливо спросила я.

– Кора потеряла на море свой телефон, – объяснил Феликс, – может, его стащили… Ты скажешь наконец, куда вы смылись, ты и Ослиная Шкура? Из последних событий я знаю только, что ты отвезла Бэлу к отцу, мне Энди сказал.

Я совсем не собиралась отвечать на его вопрос и прекратила разговор, кажется, не очень вежливо.

Я не стала готовить завтрак, хотя мы с Катрин и договаривались, а повалилась на кровать и заплакала. Грустные мысли не отпускали меня: Коре не жилось ни в Дармштадте, ни во Флоренции, она болталась вместе с Дино где-то в Кьянти. Странно, почему? Невозможно, чтобы она воспринимала этого итальянского бамбино всерьез. Сколько таких уже было! Влюбиться в него она не могла, или я не знаю Кору… И все же общество Дино она предпочла моему.

– Э-эй, Майя! – Из ванной появилась мытая, бритая и причесанная Катрин. – Ты что, уснула? – Она помахала перед моим носом мокрым полотенцем. – А я, извините, надеялась, что меня встретит запах кофе… Ну, не дуйся! Пойду сама поставлю чайник. Я вовсе не хотела тебя обидеть. Пожалуйста, привози своего сына хоть сегодня, если ты так по нему тоскуешь.

Я громко высморкалась. Конечно, я скучала по сыну, но знала, что за него могу не волноваться. Куда огорчительнее сознавать, что ни один человек в этом мире не скучает по мне, а Кора меньше всех.

Вода кипела ключом, я поднялась, чтобы залить кофе. И когда Катрин появилась в дверях с пакетом свежих круассанов, я уже успокоилась, насколько смогла, и даже накрыла на стол.

Утренние лучи врывались к нам сквозь высокие окна и зажигали огоньками зеркальные блестки на восточных покрывалах. И вот когда солнечные блики сверкали повсюду, этот чужой дом показался нам необычайно красивым. Как было его не полюбить! Здание утопало в зелени – вокруг росли большие каштаны, так что из всех окон видна была одна только листва, менявшая оттенки от светло– до темно-зеленого в зависимости от времени суток. Удивительно, даже среди большого города себя вольготно чувствовали птицы: голуби, воробьи… Ну, эти, допустим, не чудо. А еще по веткам скакали дрозды, пара синиц, сорока заглядывала… В кронах старых каштанов птичье житье не хуже, чем в лесу. Мы тоже могли бы безбедно существовать среди этих ветвей даже на самые скромные доходы. А Кору пора выкинуть из головы, Катрин куда приятнее!

– Мне через полчаса выходить, долг зовет! – прервала соседка мои наблюдения натуралиста. – Ты решила? Идешь со мной?

Мы сидели в подземке и гадали, поймают нас контролеры или нет. У Катрин на сегодня было назначено два часа консультаций для иностранцев, которые хотели бы изучать и улучшать немецкий в стенах Народного университета. Когда мы появились у ее кабинета, под дверью уже нетерпеливо топтался молодой турок. Он и без учителей хорошо изъяснялся на гессенском диалекте, но не мог определиться, что ему делать с грамматикой – может, записаться на нулевой уровень? Следом подтянулась веселая африканка с дрэдами длиной до крепкой вертлявой попки. Девушка постоянно смеялась, когда же она не смеялась, то бегло говорила по-французски, но из немецкого словарного запаса выдавала только «Genau!»[16] и «Prost!».[17] Потом явилась венгерка средних лет с треугольным лисьим лицом. Она грамотно, но, как нам показалось, на несколько устаревшем языке сказала, что хочет освежить свои знания. После собеседования каждый записывал свое имя и адрес в журнал, а Катрин решала, куда направить кандидата учиться с сентября: на начальную, среднюю или продвинутую ступень.

Так как соискателей места на курсах Народного университета было не много, Катрин могла более детально проводить тесты и больше времени уделять вопросам будущих студентов, с которыми она была необычайно терпелива и любезна. Я начала подозревать, что Катрин взяла меня с собой, чтобы продемонстрировать свой авторитет и компетентность. После пятой консультации мне наскучил этот однообразный спектакль. Я стала болтать ногой. Еще и потому, что на нее без конца пикировала назойливая муха. Противно пахло дезинфекционными средствами: наверное, администрация не первый десяток лет пытается избавиться от студенческого духа. Из-за жары дверь в коридор была распахнута настежь, и я могла созерцать лакированные ряды вешалок в гардеробе и пол, на котором не было разводов тосканского мрамора. Зато он мог похвалиться художественно размазанной на каждом квадратном метре и утоптанной до черных пятен жевательной резинкой. Я подошла к окну и посмотрела вниз, во двор, на ржавые металлические дуги – стоянку для велосипедов и устрашающего вида мусорный контейнер. Катрин рассказывала мне, что в этом бетонном дворце семидесятых годов вплоть до недавнего времени было реальное училище, которое закрыли из-за хронического недобора учащихся.

У ворот университета в позе терпеливого ожидания, прислонившись к решетке, стоял незнакомец. Вдруг его взгляд встретился с моим – по спине побежали мурашки. Сказать Катрин? Нет, пусть спокойно занимается со своими учениками. Сколько она с ними провозится? На худой конец еще минут двадцать…

Худой конец пришел в образе толстого бюргера лет пятидесяти, который вел за локоть маленькую красивую азиатку. Девушка была одета как примерная школьница и выглядела совсем как ребенок: еще тоньше и меньше, чем моя изящная Катрин. Тайка не отрываясь смотрела в пол, словно видела там что-то важное. Когда же она единственный раз подняла взгляд, на меня смотрели глаза рано повзрослевшей девочки.

– Моя жена немного знает английский, – сказал мужчина, – не так ли, рыбонька?

Рыбонька кивнула.

Катрин поинтересовалась, как обстоит дело с чтением и письмом: для малограмотных предусмотрен отдельный курс.

– Ну, вы скажете тоже! – запротестовал супруг и погладил девушку по голове, как собачку. Ее передернуло. Слегка, едва заметно.

Холодно и корректно разговаривала Катрин с хозяином пойманной рыбки. Она сделала несколько попыток заговорить на английском с ней, своей будущей ученицей. Но та была настолько смущена происходящим, что ни разу даже не улыбнулась в ответ, не говоря о том, чтобы выжать из себя хоть слово. В заключение толстяк гордо достал пухлый бумажник и предложил немедленно и досрочно внести сумму за обучение – двести марок. При этом он смотрел таким неприятно-покровительственным взглядом на учительницу, будто хотел купить и ее тоже. Катрин покачала головой и послала его в кассу.