Я стою у ресторана: замуж – поздно, сдохнуть – рано - Эдвард Радзинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он (тихо). Боже мой… ты действительно… сумасшедшая…
Она. И в этом молчании… в этой темноте… Он вдруг сказал: «А теперь — правду… правду! Ты была там!» Ха-ха-ха! Вот когда наша белочка побежала по кругу. Ах, как припустилась, родненькая! И они навсегда разделились: он был теперь — обманутый хозяин, а она — обманувшая его собака. Тварь! Так он поймал ее во грехе… чтобы изгнать из своего рая! Ха-ха-ха! Но самое удивительное… Она при этом ничего не испытывала. Ты ловко распял ее на этой постели… а ей было все равно. Понимаешь, мне было все равно! Я так устала… от этой великой любви… от этой великой тщеты. Борьба за роскошь женщины XX века. (Орет) За право просыпаться в одной и той же постели. И чтобы кто-то нес твой чемодан, когда ты уезжаешь! Ха-ха-ха! И ты смог без всяких женских воплей… в тишине — преспокойно отправить меня на шапку, проклятый ловец белок!
Раздается странный тонкий звук. И следом будто обрушивается вопль — вопль магнитофона.
Слышишь? Он — проснулся!
Он (бессильно). Больно… Я не могу дышать… А! А!
Она (обнимая его). Жаль… А я хотела сыграть про сумасшедший дом… куда она попала сразу после твоей постели. Знаешь, милый, там было такое окно… Она туда орала по ночам художнику… Ха-ха-ха… А потом они его забили.
Он хрипит.
Больно, родненький? (Ласкает его) Ничего, только ты не бойся… (Покрывая его поцелуями) Какая трудная жизнь! (Плачет и гладит его по волосам) А грибочки — это игра. «Лила»… Как же ты мог подумать… что я сумею мстить?! Мстить может женщина. А я уже давно не живу, как женщина! Я живу, как свидетель. Ха-ха-ха… Тсс! (Умолкая, прислушивается) Слышишь, слышишь! (В испуге) Скрипнула дверь… Это он! Фортинбрас! Он к нам идет! (Кричит) Я боюсь! (Бросается к окну, разбивает его и орет, размахивая кровавыми руками) Витя! Художник! Я здесь! Я — Нина!
Занавес.