Мир неземной - Яа Гьяси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Он был ужасным человеком, и мне не жаль, что он умер. Пожалуй, только жаль, что вам пришлось мучиться с ним все эти годы.
Именно дочь сфотографировала нас, хотя ума не приложу, с чего бы кому-то пришло в голову запечатлеть подобный момент. По дороге домой родители только о ее словах и говорили. Грешно так отзываться о покойниках – хуже того, подобные слова будто проклятие. По мере развития темы мама все больше и больше заводилась.
– Притормози, – велела она отцу; назад вел он. – Притормози.
Чин Чин свернул на обочину шоссе и выжидательно глянул на мать.
– Надо помолиться, – заявила она.
– А подождать это не может?
– Чего нам ждать? Чтобы этот человек вылез из своего гроба и пришел за нами? Нет, надо помолиться сейчас.
Мы с Нана уже знали порядок и быстро склонили головы. Мгновение спустя к нам присоединился Чин Чин.
– Отче наш, мы молимся за эту женщину, что плохо говорила о своем отце. Прости ее за такие слова – и прости нас за то, что мы их слушали. Боже, да упокоится мистер Томас с миром. Во имя Иисуса, аминь.
~
«Во имя Иисуса, аминь» – этими словами заканчивается большинство молитв. В детстве те, что завершались иначе, даже казались мне какими-то неполными. Обедая у друзей, я ждала, чтобы их родители произнесли заветную фразу. Если же не слышала эти четыре слова, то не смела поднять вилку. Шепотом проговаривала их сама, прежде чем приступить к еде.
Мы произносили эти слова, молясь перед играми Нана. Просили Иисуса помочь нашим ребятам победить соперников. Брат стал играть в соккер[8] в пять лет, и к тому времени, как я родилась, уже сделал себе имя на поле. Он был проворным, высоким, быстрым и три года подряд выводил свою команду «Ракеты» в финал штата.
Чин Чин обожал соккер.
– Футбол, – говаривал он, – самый красивый вид спорта. Все движения элегантные и точные, как в танце.
Отец подхватывал меня на руки и танцевал со мной вокруг трибун за старой школой, где проходило большинство игр Нана. Мы двое не пропускали ни одной. Мама обычно работала, но появлялась когда могла, обязательно принося контейнер с виноградом и сок.
Одна игра запомнилась мне больше прочих. Брату тогда исполнилось десять, и он вытянулся, как сорняк по весне. Большинство ребят лет до пятнадцати-шестнадцати уступали ростом девочкам, а потом словно срывались с цепи и приходили по осени, став раза в два крупнее и с голосами, похожими на хрипящее радио. Но не мой брат. Нана всегда был выше остальных. Чтобы записать его в команду, маме даже пришлось принести свидетельство о рождении в доказательство: он не старше заявленного возраста.
День той памятной игры выдался жарким и душным, одним из тех типичных летних дней в Алабаме, когда жара ощущается как физическое присутствие. Уже через пять минут игры видно, как с волос мальчиков слетают капли пота всякий раз, когда они качают головами. Южане, конечно, привыкли к такой жаре, но все же она изрядно давит. А если не поберечься, может и увлечь на дно.
Один из мальчиков из другой команды проехался по траве, чтобы забить гол. Не получилось. Несколько секунд он ошеломленно лежал на земле.
– Вставай сейчас же! – заорал какой-то мужчина.
Вокруг поля стояло совсем немного трибун, потому что никто в Алабаме не увлекался соккером. Детский спорт, куда можно запихнуть ребенка, пока он не дорастет до настоящего футбола. Мужчина сидел по другую сторону поля, но все равно достаточно близко.
Игра продолжилась. Нана был нападающим – и весьма неплохим. За половину отведенного времени он уже забил два гола. Команда соперников – один.
Просвистел судья, и ребята подбежали к своему тренеру. Их скамейка находилась всего в одном ряду от нас. Нана схватил горсть винограда и принялся поочередно отрывать ягоды и забрасывать себе в рот, выслушивая указания.
По ту сторону поля разъяренный мужчина схватил своего сына за мокрые от пота волосы.
– Нельзя, чтобы эти ниггеры выиграли. Не дай им забить еще гол, слышишь?
Все его слышали. Мы провели в обществе этого человека чуть больше получаса, но уже заметили, как он любит внимание.
В силу возраста я не поняла слово, которое употребил грубиян, но то, как изменилась атмосфера вокруг, заметила. Ни Чин Чин, ни брат не пошевелились, однако все уставились на нас, единственных чернокожих на поле. Использовал ли мужик множественное число по ошибке или действительно включил в число соперников меня с отцом? Что мы такого могли выиграть? Чем проигрыш грозил ему?
Тренер Нана прокашлялся и спешно пробормотал слова поддержки команде в попытке всех отвлечь. Раздался свисток, и обе команды высыпали на поле, но не брат. Он посмотрел на трибуны, на отца. Тот сидел со мною на коленях. Во взгляде Нана был вопрос. Я не видела лица Чин Чина, но вскоре поняла, что тот ответил.
Нана выбежал к остальным и всю оставшуюся половину игры вихрем летал по полю, двигаясь не с той элегантностью, которую мой отец приписывал футболу, а с чистой яростью. Яростью, которая стала его сутью. Он забивал гол за голом, иногда даже отбирая мяч у своих товарищей по команде. Никто его не останавливал. Сердитый мужик аж покраснел от злости, но даже он ничего не сказал, хотя я уверена, что его сын поплатился за свою неудачу в машине по дороге домой.
К концу игры Нана совершенно вымотался. Его рубашка так намокла от пота, что прилипала к телу, и можно было различить очертания ребер, а брат все не мог отдышаться.
Судья объявил конец игры. Чин Чин встал, приложил руки ко рту и издал громкий возглас. Mmo, Mmo, Mmo. Nana, wayɛ ade. Затем подхватил меня и принялся танцевать – никакой элегантности, просто дикая необузданная пляска. Отец продолжал кричать «отлично, отлично!», пока смущенный Нана не улыбнулся. Ярость угасла. И хоть повод выдался мрачным, сам момент был радостным. В тот день, садясь в машину, мы с Нана были так счастливы, светились от отцовской гордости, восхищались достижениями брата. Глядя тогда на нас, двух смеющихся детей и их заботливого отца, можно было легко предположить, будто мы и думать забыли, что кричал тот человек. Что мы вообще не помним, есть ли у нас какие-то заботы. Но память осталась; урок, который я так и не смогла выкинуть из головы: мне всегда придется
