Путешествие в Сибирь 1845—1849 - Матиас Александр Кастрен

к дедушке, сидящему в углу, у печки. Богатый летами и опытом, он может рассказать нам что-нибудь о давнем. Он знает, что некогда, еще до прихода русских, остяков и татар, по Иртышу всей этой страной владела чудь[34]. Удивительный силой и мощью, нравами и обычаями, жизнью и характером, народ этот избрал местом жительства высочайшие мысы и горные вершины по Иртышу. И жили они не вместе, а каждый особо. Они окопались высокими валами, обрылись глубокими рвами, из коих многие еще и теперь видны. Эти работы были им нипочем, потому что они были так сильны, что перебрасывали друг другу разные орудия через реку. Не зная христианства, не зная никакого закона, ни гражданского порядка, они обладали, однако ж, многими искусствами, неизвестными людям нынешнего века. Ими они приобрели себе все богатства мира и жили без труда и забот. Все, что они делали, делали играя и только для собственного удовольствия. Искусные кузнецы, они выковывали из золота, меди и железа прекрасные вещи и украшения, которые и теперь часто находят на местах их прежних жилищ. Все свои сокровища и драгоценности они закопали в землю, когда свет христианства ослепил их и победоносное оружие Ермака принудило их оставить свои жилища и бежать в страны неизвестные. И много еще другого знает старик про гигантов Севера, но мы не приводим дальнейших рассказов его, потому что они большей частью вертятся около известных событий из времен завоевания Сибири и явно относятся к татарам и язычникам-остякам. Так, многие чудские городки, встречающиеся на берегах Иртыша, даже и по историческим свидетельствам — древние остяцкие и татарские окопы[35]. Два из них упоминаются в древней «Русской гидрографии» под названиями град Рямзани и град Уки; первый, именуемый татарам и Аримзан (русскими — Аримзянская), находится в 8 верстах ниже Бронниковой; второй — в 80 (по гидрографии в 20) верстах ниже Аримзана. Кроме того, предание говорит о стольких чудских городках, сколько по Иртышу высоких мысов (см. выше). Естественно, что тут самая уже высота составляла укрепление, но так как в языке различается обыкновенное возвышение — unt, от крепости was или ivads (зырян, vodzj, финс. vasta, т.е. нечто предпоставленное или противопоставленное), так и предание вместе с видимыми доселе валами и рвами доказывает, что тут кое-что и дело рук человеческих.

Наш седой старик мог бы, конечно, объяснить нам и не одну руну о древней мудрости и вере, но он, очевидно, боится говорить об этом. Кажется, в тайне он поклоняется еще богам отцов своих. Русские поселенцы уверяли меня, что остяки, живущие по Иртышу, еще молятся и приносят жертвы по-старому и в глубине лесов поклоняются древним идолам своим. Я же знаю наверное, что, подобно многим другим финским народам, они питают священное уважение к медведю и величают его «прекрасным зверем», «косматым дедушкой» и т.д. В моем чемодане хранится медный медведь, бывший некогда у остяков великим, чудодейственным богом. Еще и доныне у остяков, живущих по Иртышу, сохраняется обычай чествовать пиршеством всякого убитого медведя; тут они поют, пляшут, пьют пиво[36] и совершают разные обряды, которые некогда были в употреблении и у финнов, и у лопарей. Но полнейшие подробности о прежних религиозных понятиях остяков я сообщу при описании обдорских остяков (см. выше), теперь же некогда, потому что почта пришла, надо отправляться далее.

Письма

К асессору Раббе. Самарова, 24 июня (6 июля) 1845 г.

Когда солнце печет, комары кусают, голова болит, а кожа обливается потом, что остается человеку делать, как не забраться в балаган лодки и тут, предавшись сладкой дремоте, предоставить реке нести себя, куда Богу угодно? Я сидел и работал почти четыре недели в жалчайшей остяцкой юрте у Иртыша, где меня заживо почти съели комары, клопы и блохи, и, сверх того, одолевало еще другое вшивое общество, состоявшее из польских и немецких ссыльных и именно из старых спившихся баб. Все это терзало и мучило меня страшно, наконец выведенный окончательно из терпенья, я велел перенесть свои пожитки в небольшую лодку, стряхнул с себя всех этих гадов и уехал. Таким образом я очутился в Самаровой, большой русской деревне при слиянии Оби и Иртыша, во 180 верстах к северу от прежнего моего местопребывания — Цингалинска, или Цингалы. В Самаровой я мог бы остаться надолго и жить хорошо, но меня разобрала охота съездить на ярмарку. На ярмарку едет все, чтоб повеселиться, почему ж и мне не поехать? Много времени прошло с тех пор, как я был на самоедской ярмарке; побуждаемый желанием подновить сглаживающееся воспоминание, невзирая на две ночи, проведенные без сна, я продолжаю, даже не отдохнувши, мое путешествие до Силярска, где только что начинается большая остяцкая и самоедская ярмарка. В Самарову я заехал только для того, чтобы запастись хлебом и написать ответ на два письма твои, невыразимо обрадовавшие меня в этой пустыне. Первое из них я получил еще 20 июня в Цингалинске вместе с письмом от Виллебранда; последнее, с черною каемкою, вручил мне почтальон в самую минуту моего отъезда из Цингалинска, 4 июля. Оно, если я не ошибаюсь, от 10 июня и, следовательно, пролетело 4000 верст менее, чем в четыре недели. Печальные вести не замедляют. Смерть старика сама по себе не заключает в себе ничего важного и скорее может быть названа утешительным явлением, но с этой смертью сопряжены такие обстоятельства, которые потревожили мой сладкий сон под балаганом[37].

Планы мои на будущее время следующие: теперь я еду в Силярское, во 125 верстах от Самаровой, чтобы повидать там самоедов и собрать от них сведения, от которых будет зависеть мое путешествие осенью и зимою. Из Силярской я сворочу в сторону (от Оби) в небольшую деревушку, где, как говорят, кроме остяков, есть и казымские самоеды. В этой деревушке я намерен прожить до последних чисел августа и потом направить свой путь в сургутскую сторону. В самый Сургут, по всей вероятности, я попаду не ранее сентября, если только известия, полученные в Силярской, не заставят меня переменить этот план. Кланяйся моим друзьям от твоего бестолкового брата и странника по Бьярманландии.

Путевой отчет

Сургут, 1 сентября (13) 1845 года.

Оставив Цингалинские юрты при Иртыше, я намеревался без остановки продолжать путешествие до Силярской, небольшой русской деревни на Верхней Оби, где в день Петра и Павла бывает большая ярмарка, на которую съезжается много остяков и самоедов. Но в Самаровой