Сочинитель - Андрей Константинов

— А вы стратег, Палыч, — улыбнулся Иваныч. — Кутузов просто.

На лесть Виктор Палыч был слаб — знал за собой этот недостаток, а все равно приятно доброе слово услышать. Вот и сейчас, после грубоватого сравнения с великим полководцем, старик даже разрумянился чуток:

— Нужно уметь к новым условиям приноравливаться… Кстати, скоро ж главный мусорской праздничек подойдет, День милиции. Не забудь нашим подарки подготовить — ну, там, коньячку, колбаски, сигареток… Так, мол, и так — на вашем нелегком посту заслужили недолгие минуты отдыха в деле служения Отчизне и Закону…

Антибиотик вдруг рассмеялся:

— Как все-таки жизнь меняется! Расскажи про такое кто-нибудь в Воркуте, когда я там чалился — разорвали бы, как суку… А теперь дипломатами нужно быть, гибкость вырабатывать… Ладно, пойдем-ка, дружок, еще разок душу парком потешим. Глядишь — и в голове просветлеет, мысли черные уйдут…

Пока в парной Иваныч снова охаживал бока Антибиотика веничком, старик, блаженно жмурясь, не переставал думать о Кудасове. И под эвкалиптовый парок, помогающий застуженным бронхам, пришла Виктору Палычу одна мысль — не самая гениальная, но, во всяком случае, дельная. Решил он поручить Черепу, чтобы тот, насколько возможно глубоко, в прошлом Никиткином покопался. Старик даже крякнул досадливо от того, что такая простая мысль не пришла ему в голову раньше — так ведь забот-то полно, за всем не угонишься… Давно, давно пора уже на неудобных мусоров специальные картотеки заводить. У каждого человека, если как следует в прошлом порыться — обязательно какая-нибудь слабинка сыщется, болевая точка… А как сыщется, нужно только грамотно нажать на нее. Тогда и самый сильный зашатается…

Через неделю после судьбоносного «банного саммита» Антибиотика и Иваныча у Никиты Кудасова и начались неприятности. Собственно говоря, проблем хватало и раньше, но тут как-то разом все навалилось — сначала Полетаев со Щегловым начали нервы мотать, потом три известных городских адвоката (из так называемой «золотой десятки») накатали жалобы в городскую прокуратуру, защищая «человеческие права» своих клиентов, к которым якобы применялись незаконные методы давления — тот же Саша-Дятел, в частности, возмущался тем, что во-первых, он был жестоко избит при задержании, а во-вторых, его невеста подверглась «сексуальным издевательствам» со стороны оперативных работников 15-го отдела «при попустительстве и пассивном участии майора милиции Кудасова Н.Н.» Хуже было то, что двое коммерсантов, освобожденных в квартире на Бухарестской, от своих прежних слов вдруг отказались наотрез, и их не пугала даже статья УК, карающая за дачу ложных показаний — создавалось впечатление, что бизнесмены боялись чего-то гораздо сильнее, чем малоприменяемой статьи кодекса…

Этими пакостями дело не ограничилось — через пять дней после задержания бригады Дятла в уважаемом городском еженедельнике было напечатано большое проблемное интервью с адвокатом Бельсоном — «известный юрист» красиво рассуждал о практике «правового нигилизма», складывающегося в правоохранительных органах, и о «вопиющей юридической безграмотности» сотрудников милиции. В качестве наглядных примеров адвокат приводил развалившиеся в суде или на стадии следствия дела «по так называемому бандитизму» — стоит ли говорить о том, что все упоминавшиеся дела имели самое непосредственное отношение к Кудасову?

На «зачин» еженедельника откликнулись и некоторые другие газеты, корреспонденты которых не упустили случая пнуть лишний раз РУОП — информация оттуда поступала крайне скудно, и журналисты могли иной раз «показать зубки» — чтобы с ними считались побольше… А отдел Кудасова подходил в качестве «объекта битья» лучше других — действительно, именно через это подразделение проходили фигуранты нескольких шумно развалившихся «бандитских процессов». Парадокс заключался в том, что виноватить во всем пресса почему-то начала оперативников, а не «самый гуманный в мире» суд и не следствие — хотя все «реализации» Кудасов проводил только с санкции прокуратуры, да он и не мог бы иначе их провести. Но все равно выходило почему-то так, что «дела сыпались» из-за того, что плохо работали опера, а не из-за того, что фигурантов, подозреваемых в совершении тяжких преступлений, по каким-то, одним только судьям и следователям понятным причинам вдруг выпускали на свободу с «подписками о невыезде», видимо, для того, чтобы этим достойным и уважаемым в очень определенных кругах гражданам легче работать со свидетелями было… Ясное дело, свидетели и потерпевшие потом дружно меняли показания — а что им еще оставалось делать, если освобожденные из «Крестов» «достойные члены общества и прекрасные семьянины» (так о них писалось в представленных судам характеристиках) однажды могли заскочить на огонек и дружелюбно поинтересоваться: «Ну, ты как, стучать еще не передумал? Бог ведь накажет за клевету на честных граждан!» А свидетели и потерпевшие были как раз людьми, как правило, тихими, а потому — исключительно богобоязненными…

Кудасов переживал вспыхнувшую вдруг вокруг его имени шумиху внешне спокойно, по крайней мере не подавал вида, насколько все происходившее его задевало. А на самом деле он переживал «прессинг» достаточно тяжело — известно ведь, что с одной стороны доброе слово, оно и кошке приятно, а с другой — скажи человеку тысячу раз, что он свинья, так он и впрямь захрюкает… Хрюкать Никита, конечно, не стал, но поугрюмел еще больше, даже осунулся немного — хотя с подчиненными держался по-прежнему ровно и обиду на них не срывал, по давней традиции российского начальства… А вот его самого после каждой жалобы или публикации немедленно дергали «на ковер» — как будто он мог там сказать что-то новое, что само руководство не знало. Но ведь руководство обязано как-то реагировать на сигналы? Оно и реагировало…

В довершение ко всему, в Управлении началась осенняя эпидемия гриппа, а учитывая чудовищную скученность оперов в кабинетах (отдел Кудасова, в частности, весь ютился в сорокаметровой комнате, личный состав, все тридцать два человека — сидели буквально чуть ли не друг на друге), вирус за три дня свалил в постель едва ли не половину офицеров. А задачи подразделениям ставились в тех же объемах, как и раньше… Никиту грипп также не миновал, но он при имевших место раскладах больничный брать не стал — собрал волю в кулак и перехаживал болезнь на ногах… В тот год гулявший по Питеру вирус гриппа частенько давал осложнения на почки и на зрение, и Кудасов очень скоро это смог прочувствовать на себе.

Андрей Обнорский, кстати говоря, предложил тогда Никите Никитичу помощь — дать большое интервью в его газете, где можно было бы расставить все по своим местам. Но Кудасов отказался — он не хотел выглядеть оправдывающимся, да и идти к руководству за санкцией на официальный контакт с прессой в сложившейся обстановке не хотелось. Тогда Серегин сам написал обзорно-аналитическую статью в своей газете об актуальных проблемах, с которыми столкнулось общество в попытках борьбы с организованной преступностью. Статья получилась хорошая, острая и легко читавшаяся, но она Кудасову не помогла, скорее даже наоборот — Никиту вызвал к себе Ващанов и «вставил пистон» за эти самые «несанкционированные контакты с прессой». Геннадий Петрович был убежден, что статью Обнорский написал с «подачи» Кудасова. Выволочку первый заместитель начальника РУОПа закончил тогда сакраментальными словами:

— Работать надо лучше, а не в прессе оправдываться!

(Самого же Серегина заклеймили с негодованием коллеги-журналисты — дескать, заведующий криминальным отделом молодежки взял на себя функции общественного руоповского адвоката…)

В том, что работать надо лучше — Никита Никитич был с Ващановым солидарен. Кудасов, вообще, принадлежал к той категории людей, которые привыкли искать причины всех своих проблем и неудач в самих себе. Кстати говоря, схожую жизненную позицию в свое время продекларировал Никите вор и бандит Сомов по кличке «Беда». Беда, взятый в 1986 году Кудасовым с поличным на разбое, держался достойно, как и положено нормальному уголовному авторитету, Никиту не сволочил и охотно беседовал с ним на общефилософские темы. Однажды он сказал навсегда запомнившиеся Кудасову слова:

— Люди, они тогда хорошо жить будут, когда научатся за все с самих себя спрашивать. Можно ведь как сказать: ой, меня «кинули» злые, плохие разбойники — воры… А можно сказать: я дал себя кинуть. Но больше не дам… Это всех касается — я ведь тоже мог бы сказать: мусора меня нахватили! А я говорю: я дал себя нахватать! Сечешь разницу, начальник?

Разницу старший лейтенант Кудасов просек моментально и, отправляя Беду в камеру, не погнушался поблагодарить его за «науку». Не ожидавший от опера такой реакции Сомов так растрогался, что позднее признался еще в двух глухих квартирных «обносах» — тем более, что, по принципу «поглощения статей», срок они ему все равно не удлиняли, а Кудасову — добавили две «срубленные палки».