Просто пространства: Дневник пользователя - Жорж Перек

Страна

Границы

Страны отделены одна от другой границами. В пересечении границы всегда есть что-то немного волнующее: достаточно вымышленного предела, материализованного деревянным барьером, — который, кстати, никогда не совпадает с линией, которую он призван представлять, а отнесен на несколько десятков или сотен метров ближе или дальше, — чтобы изменилось все, включая пейзаж: тот же воздух, та же земля, но дорога уже не совсем такая, меняется начертание дорожных знаков, булочные не совсем похожи на то, что мы называли булочной минуту назад, у хлеба уже другая форма, на земле валяются другие пачки из-под сигарет…

(Подмечать то, что остается одинаковым: форма домов? форма полей? лица? эмблемы «Shell» на заправочных станциях, рекламные щиты «Coca-Cola» почти одинаковы повсюду, как это подтвердила недавняя выставка фотографий: от Огненной Земли до Скандинавии, и от Японии до Гренландии, — правила автомобильного движения (с несколькими вариациями), ширина колеи железнодорожных путей (за исключением Испании) и т. д.)

В 1952 году в Иерусалиме я попытался пролезть под колючей проволокой и ступить на иорданскую землю, однако сопровождавшие меня остановили: там, кажется, были мины. Так или иначе, я прикоснулся бы не к Иордании, а к ничейной, нейтральной территории, к по man’s land.

В октябре 1970 года, в Хофе, в Баварии, я, как говорится, охватил одним взглядом нечто, принадлежавшее Западной Германии, нечто, принадлежавшее Восточной Германии, и нечто, принадлежавшее Чехословакии: это было сероватое и мрачноватое пространство с редкими насаждениями. Трактир, западногерманский, откуда открывался этот вид, пользовался успехом.

В мае 1961 года, неподалеку от руин Сбейтлы, в Тунисе, где-то в районе Кассерина, я увидел алжирскую границу: простая изгородь из колючей проволоки. В нескольких сотнях метров виднелась разрушенная ферма, уже на территории Алжира. «Линия Мориса», которая оставалась все еще действующей, проходила, как мне сказали, прямо за ней.

Границы — это линии. Миллионы людей погибли из-за того, что были границы. Тысячи людей погибли, потому что не сумели их пересечь: выжить тогда означало просто переправиться через речку, обойти холмик, пройти лесок. По ту сторону была Швейцария, нейтральная страна, свободная зона…

(«Великая иллюзия»: в сбежавших пленников уже не стреляли, когда им удавалось пересечь границу…)

Люди сражались за крохотные клочки пространства, за склон холма, за побережье в несколько метров, за скалистый бугорок, за участок улицы. Для миллионов людей смерть наступила из-за легкого перепада уровня между двумя точками, расположенными на расстоянии не больше ста метров. Люди сражались неделями, чтобы завоевать или отвоевать высоту 532.

(Одним из главнокомандующих французской армии во время войны 1914–1918 годов был генерал Нивель{8}…)

Моя страна

Национальная территория (Родина-Мать — по-немецки Vaterland — Земля Нации, Отчизна, Франция, Шестиугольник{9}) — это государство Западной Европы, соответствующее наибольшей части цизальпинской Галлии. Оно расположено между 42°20′ и 51°5′ северной широты и между 7°11′ западной долготы и 5°10′ восточной долготы. Его площадь составляет 528 576 квадратных километров.

На протяжении примерно 2640 километров эта территория омывается морским пространством, которое является французскими «территориальными водами».

Над всей территорией государства расположено «воздушное пространство».

Защита, целостность и безопасность этих трех пространств (наземного, воздушного и водного) являются предметом постоянной заботы государственной власти.

Не думаю, что смогу добавить что-то пространное или пространственное по поводу моей страны.

Европа

Одна из пяти частей света

Старый континент

Европа, Азия и Африка

Новый континент

Ура, ребята, нас открыли!

Мир

Мир велик.

Самолеты бороздят его во все стороны, в любое время и в любую погоду.

Путешествовать.

Можно было бы заставить себя следовать по определенной широте (Жюль Верн, «Дети капитана Гранта») или объехать Соединенные Штаты Америки, соблюдая алфавитный порядок (Жюль Верн, «Завещание чудака») или обуславливая переезд из одного государства в другое наличием двух одноименных городов (Мишель Бютор, «Движущая сила»).

Удивление и разочарование от путешествий. Иллюзия покорения расстояния, упразднения времени. Быть далеко.

Видеть воочию то, что долгое время было всего лишь картинкой в старом словаре: гейзер, водопад, Неаполитанский залив, место, с которого Гаврило Принцип стрелял в австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда и герцогиню Софию Гогенберг, на углу улицы Франца Иосифа и набережной Аппель, в Сараево, как раз напротив питейного заведения братьев Симич, 28 июня 1914 года, в одиннадцать часов пятнадцать минут.

Или, точнее, видеть какой-нибудь предмет очень далеко от его предположительно первоначального местонахождения: совершенно уродливый — например, шкатулку из ракушек с надписью «На память о Динаре» в шале Шварцвальда или совершенно заурядный — к примеру, какую-нибудь вешалку с отметкой «Hôtel Saint-Victor» в гостинице bed and breakfast Инвернесса, или совершенно невероятный — допустим, «Археологический справочник департамента Тарн», составленный г-ном X. Крозом (1865, ин-кварто, 123 стр.), в гостиной семейного пансиона Регенсбурга (во Франции более известного под названием Ратисбон).

Видеть то, что мы всегда мечтали увидеть. Но что именно мы всегда мечтали увидеть? Пирамиды? Портрет Меланхтона кисти Кранаха? Могилу Маркса? Могилу Фрейда? Бухару и Самарканд? Шляпку, которую носит Кэтрин Хепберн в фильме «Сильвия Скарлетт»? (Однажды, по пути из Форбака в Метц, я сделал крюк, чтобы заехать в местечко Сен-Жан-Рорбак и посмотреть на место рождения генерала Эбле.)

Или, скорее, открывать то, что мы никогда не видели, не ожидали и даже не предполагали увидеть. Но как привести примеры: это не то, что по прошествии времени включается в комплект сюрпризов или чудес света; ни грандиозное, ни поразительное; ни даже гарантированно причудливое. Напротив, это скорее обретенная близость привычности, пространство родства…

Что можно знать о мире? Какое пространство сумеет охватить наш взгляд от рождения до смерти? Сколько квадратных сантиметров поверхности планеты Земля окажется под нашими подошвами?

Изъездить весь мир, избороздить его вдоль и поперек — это будет всегда значить, что мы познали несколько аров, несколько арпанов земли: кратчайшие вторжения в бесплотную древность, дрожь в предвкушении приключений, беспрецедентные поиски, завязшие в легкой дымке, от которых наша память сохранит лишь несколько подробностей. Помимо вокзалов и дорог, сверкающих взлетных полос аэропортов и узких кромок земли, которые несущийся с большой скоростью ночной поезд освещает на краткий миг, помимо так долго ожидаемых и так поздно открытых панорамных видов, помимо нагромождений камней и скоплений произведений искусства, останутся, может быть, трое детей, бегущих по совершенно белой дороге, или домик на выезде из Авиньона с решетчатой деревянной дверью, некогда окрашенной в зеленый цвет, темный контур деревьев на вершине холма в окрестностях Саарбрюкена, четыре веселых толстяка на террасе кафе в пригороде Неаполя, главная улица Бриона, в Эре, за два дня до Рождества около шести часов вечера, прохлада крытой галереи на рынке Сфакса, крохотная плотина на шотландском озере, извилистая дорога под Корволь-л’Оргейо… А с ними — неодолимое, мгновенное и почти материальное ощущение конкретности мира: что-то светлое, более близкое к нам; мир уже не как неизбежный маршрут, непрерывная гонка, бесконечное испытание, повод для безнадежного накопления или иллюзия покорения, но мир как обретение смысла, восприятие земного письма, той географии, авторами которой, уже позабыв об этом, являемся мы сами.

Пространство

…так что мир и окружающее пространство выглядели зеркалом друг друга — изукрашенные иероглифами и идеограммами, которые могли быть знаками и в то же время могли ими не быть. Известковое отложение на базальте, взметенный ветром гребень на слежавшемся бархане, глазки́ павлиньих перьев (жизнь среди знаков постепенно научила видеть таковые во множестве явлений, существовавших раньше просто так, обозначая лишь свое присутствие, и сделала эти явления знаками самих себя, прибавив их к числу оставленных специально теми, кто хотел оставить знак), полосы, запечатленные огнем на сланцевой породе, четыреста двадцать седьмой — чуть скошенный — желоб на карнизе фронтона мавзолея, череда полосок на телеэкране под влиянием магнитной бури (ряд знаков превращается в ряд знаков знаков, знаков, повторяемых бессчетно, — всегда одних и тех же, но и всякий раз отличных, так как к намеренно оставленному знаку добавлялся появившийся случайно), не вполне прокрашенная ножка буквы Р, пришедшаяся в одном из экземпляров «вечерки» на дефект бумаги, одна из восьмисот тысяч отметин на гудронированной стенке кессона в доках Мельбурна, след неожиданного торможения на асфальте, статистическая кривая, хромосома…