Сколько волка ни корми - Карина Сергеевна Володина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Любовь бывает слепа, Зима, – мягко говорит Бая. – Но у нас всё ещё есть уши.
– Уходи, Зима, – говорит и Вран. Словно в горькое подтверждение её слов. – Пожалуйста. Уйди.
«Каким образом хоть кто-то из них может быть счастлив?» – спросил Сивер у Баи несколько дней назад.
Бая смотрит, как медленно, послушно, с болезненной покорностью поднимается с колен Зима, – и не знает ответа. Бая оглядывается через плечо на выдыхающего через нос Нерева, совсем затерявшегося в своей густой чёрной бороде, на равнодушного Самбора, всем своим видом стремящегося к Радею – но упускающего самое главное: улыбку. Радей всегда улыбался. Радей действительно всегда был счастлив и доволен своей судьбой – пусть он и не выбирал её сам.
Только Горан с Зораном, кажется, чувствуют себя здесь в своей тарелке – но это и неудивительно. Горану с Зораном нужно совсем немного: братское плечо, чтобы опереться, повод, чтобы посмеяться, и отсутствие ворчливых стариков, за которыми надо убирать горшки. Бая уверена, что поводов для веселья – в их понимании – у Горана с Зораном здесь предостаточно, а старики здесь и не появятся. Кроме, возможно, их самих. И Самбора с Неревом. И Зимы – несчастной старушки, так до последнего вздоха и продолжающей заглядывать в глаза Врану, плавая в тёмной, затягивающей мути своих неосуществимых надежд.
– Кто это был? – спрашивает Бая у Врана снова, когда Зима отходит к остальным – и они направляются к палаткам под усталое бормотание Нерева. – Кто пришёл за мной, Вран?
И Вран снова молчит.
– Я уйду, Вран, – твёрдо говорит Бая. – Я уйду, если ты не скажешь мне. Это твоё право – молчать. Но и моё право – уйти от тебя.
Вран продолжает молчать.
И Бая начинает подниматься.
И Бая задерживается взглядом на своём поясе у него на животе, и мелькает у Баи мысль снять его, стянуть, забрать вместе с серьгой, забрать вместе с последним напоминанием о себе, с последней надеждой, которой живёт и эта заблудшая душа, – но у Баи не поднимается рука.
Бая выпрямляется и отворачивается от Врана. Бая делает шаг в сторону палаток, встречается случайным взглядом с чьими-то любопытными тёмными глазами, мгновенно скрывающимися за пёстрым навесом, – и Бая слышит голос Врана:
– Солн.
Солн…
Бая продолжает стоять, глядя на этот навес. Бая узнаёт в нём несколько старых, распоротых рубах и штанов из своего племени.
Как Бая могла не узнать Солна?
Наверное, он сам не хотел, чтобы она его узнавала.
– Ты видишь Солна, – говорит она, как будто обращаясь к палатке.
– Я вижу Солна, – повторяет за ней Вран.
Из палатки доносится едва слышный шёпот. Знают ли те, кто там находится, кто такой этот Солн с Белых болот? Сколько лет им было, когда Солна объявили погибшим на том собрании? Что они думают, услышав его имя?
Бая пытается вздохнуть – и её грудь вдруг опять забывает, как дышать. Запах. Смех. «Малышка».
Солн ничуть не удивился, когда Лесьяра назначила его старшим у Врана. Временами Лесьяра слишком увлекалась этим – раздачей не слишком приятных поручений тем, кто ей не угодил. Лесьяра, что бы кто ни говорил, была не самой совершенной главой племени. Солн порой шутил, что они с сестрой перепутали время рождения – Ясна, мягкая, мудрая, лукавая, умеющая находить со всеми общий язык, Ясна подошла бы на это место гораздо лучше.
«А может, я просто слишком сильно в неё влюблён, – задумчиво добавлял Солн. – Ах, любовь, любовь, слепящая любовь…»
«Что ж, из него может выйти толк, – сказал Солн Бае столь же задумчиво после первой встречи с Враном. – А может и не выйти. Да, я бы поставил на то, что ничего из него не выйдет. Но тебя ведь это не волнует, верно, малышка? Ах, любовь, любовь, слепящая любовь…»
– Значит, он не в вечном лесу? – негромко спрашивает Бая.
– Похоже, что так.
Двенадцать лет. Двенадцать лет прошло со смерти Солна – двенадцать лет с того мига, когда он должен был воссоединиться с Ясной. А Солн всё это время был здесь. Видимо – с Враном. Видимо – не просто так.
– И почему же? – спрашивает Бая, поворачиваясь к Врану.
В темноте ночного леса и в тёмной рубахе Веша Вран сам кажется тенью – усталой и бесплотной, совсем не самодовольной, совсем не готовой обрушиться самоуверенным смерчем на людскую деревню.
Ночь сняла с него вызывающий красный, которым он так упорно прикрывался. Ночь сняла с него всю надменность, всю спесь, всю насмешку синих-синих глаз на худом, повзрослевшем лице. Ночь готова была убить его, унести туда, где он никогда бы не увидел ни солнца, ни рассвета – но Солн помешал этому руками Баи.
– Кажется, это уже слишком много правды для одного раза, красавица, – слабо усмехается Вран.
И почему-то Баю совсем не задевает это «красавица». Почему-то Бае не хочется сказать Врану: нет, Ворон из Сухолесья, это время прошло. Теперь я для тебя просто Бая – и никак иначе.
– Кажется, ты пока не умер от неё, – замечает она, возвращаясь обратно – и замирая над Враном. Сесть рядом или не сесть? Сесть или не сесть?
– Ну это пока, – усмехается Вран чуть шире. – Неужели ты хочешь потерять меня сразу после того, как спасла?
– Я уже потеряла тебя, Вран из Сухолесья, – отвечает Бая, всё-таки опускаясь перед ним. – А ты потерял меня. Я просто занимаюсь сейчас тем же, чем и все вы – пытаюсь ухватить то, что ускользнуло от меня много лет назад. Кажется, это заразно.
– Но, похоже, ты не сдаёшься, – замечает Вран.
– Возможно, – говорит Бая.
Вран всё ещё тяжело дышит – иногда его глаза мечутся на малейший звук со стороны, на шорох палатки, на лёгкое покашливание за грубо сшитой тканью. Бая знает – Вран беспокоится не о навостривших уши соплеменниках, наверняка прислушивающихся к каждому их слову. Пальцы Врана лежат на поясе, то и дело сжимая его: Вран ожидает возвращения теней. И ничего не может поделать с этим ожиданием.
– Я сделал кое-что очень плохое, – вдруг говорит Вран.
– Да, я догадалась, – говорит Бая.
И спрашивает, не слишком надеясь на ответ:
– Что?
Вран качает головой.
– Не сейчас.
– А когда? – только и спрашивает Бая.
– Когда у меня всё получится, – говорит Вран.
Губы Баи трогает горькая улыбка.
– А если не получится?
Вран смотрит на неё растерянно. Вран смотрит на неё так, словно она задала ему
