Сколько волка ни корми - Карина Сергеевна Володина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как же это – не получится? – говорит он негромко, с едва уловимым вопросом. – Как же это – не получится, Бая? Мне нужно, чтобы получилось. Мне очень нужно, чтобы всё получилось.
– Зачем? – вновь просто спрашивает Бая.
Вран молчит достаточно долго, прежде чем ответить. Молчание накрывает его губы, молчание бережёт их, молчание бережёт его и Баю, позволяет им задержаться на несколько мгновений в тишине – в этой простой, безопасной, не требующей ничего, кроме взглядов, тишине. Иногда тишина бывает безболезненнее всего. Иногда тишина может подарить гораздо больше, чем любые, даже самые искренние на свете слова.
– Затем, чтобы ты увидела, что я могу, – наконец отвечает Вран.
– Вот как, – говорит Бая. – Но я вижу совсем другое, Вран.
И вот они – болезненные, ранящие, такие лишние слова. Если бы только Бая могла пробыть в этой тишине ещё немного. Ещё чуть-чуть. Если бы Бая могла просто смотреть в эти синие глаза, вдыхать этот свежий, колкий запах. Если бы Бая могла притвориться, что это она и Вран, настоящие она и Вран, двенадцать лет назад. Если бы Бая могла подарить себе этот обман – но Бая совсем не умеет обманывать себя.
А порой так хочется.
– Я знаю, Бая, – говорит Вран. – И всё же…
– …я здесь.
– …ты здесь.
Бая хочет спросить его, почему Солн мучает и охраняет его все эти двенадцать лет. Бая хочет спросить его, чем он заслужил это проклятие и одновременно благословение. Бая хочет спросить его, что случилось тогда, когда он без всякого благоговения и страха прыгнул в костёр, разведённый для прохода в вечный лес, – какую злую шутку он сыграл тогда сам с собой, что натворил, как получил нож и пояс от тех, кто так безжалостно напал на него сейчас? Бая хочет спросить его, почему он посмотрел на неё с таким испугом, когда она придумала эту сказку о волчатах, рождающихся людьми. Бая хочет спросить его, сколько слов правды он сказал ей за всё это время – и были ли они вообще?
Но Бая могла бы спросить обо всём этом давным-давно. Могла спросить об этом в ответном письме. Могла бы уйти, убежать, ускользнуть сначала от Лесьяры с Радеем, а потом и от Сивера куда угодно – хоть на другой край леса, к другому Хозяину или туда, где не живёт ни один Хозяин. Бая могла бы найти ответы на все эти вопросы ещё тогда, когда Вран жил на Белых болотах, – Бая могла бы схватить его за руку и потребовать ответов прямо на кургане, когда видела его в последний раз перед долгим, долгим перерывом.
Бая пришла вовсе не за ответами. Никогда не приходила за ними.
– Знаешь, Вран, – говорит она задумчиво, поддевая пальцем железную голову волка на поясе, – я никогда не требовала от тебя никаких подтверждений. Я никогда не смотрела на то, что ты можешь и чего не можешь. Я взяла тебя за руку и привела в своё племя – и, да, возможно, ты не получил в нём того, чего хотел, возможно, ты совсем не понравился моей матери и даже моим предкам, но я была готова держать тебя за руку вечно, даже если твоя вторая рука так и не превратилась бы в волчью лапу. Мне никогда не было нужно, чтобы ты доказывал что-то мне или другим – не нужно это и сейчас. Я смотрела, как ты втираешь в себя, нагого, крошки какого-то заледеневшего бесполезного снадобья, стуча зубами от холода, и думала: это так… необычно. Я видела, как ты скачешь по всему лесу то через брёвна, то через ножи, то через коромысла, в волчьих шкурах и без, как сидишь на нашем кургане, как бродишь пальцами по дереву наших предков, и думала: он такой… любопытный. Я помню юношу, который умудрялся смешить меня до слёз – и который всегда был чем-то недоволен, но тщательно скрывал это, чтобы не ранить мои чувства. Я помню, как ты растерялся, когда впервые увидел нашу границу, и как загорелись твои глаза, когда ты впервые увидел меня после долгого перерыва. Я помню, что ты не любишь читать и писать, но любишь, когда тебя слушают, и я помню, как хорошо ты умеешь слушать сам. Меня, во всяком случае. Но, наверное, и других тоже – иначе вокруг тебя не было бы тех, кто остаётся с тобой даже сейчас. Я не знаю, чего хотят от тебя они, Вран – но я знаю, чего никогда не хотела от тебя я. Каких-то побед. Каких-то достижений. Каких-то успехов. Мне всегда было достаточно того, что твоё сердце билось под моей щекой, когда я засыпала у тебя на груди. Что не размыкались наши пальцы. Что я могла зайти в землянку к вновь укравшему тебя Бушую и сказать ему: успокойся, дедушка, я забираю его. Я просто хотела провести с тобой все отведённые мне под этой луной ночи – а потом рука об руку пойти к другой луне, которая светила бы нам вечно. Мне не нужны деревянные дома, преклоняющиеся передо мной люди и их кровь, скрепившая твоё превосходство. Мне вообще не нужно это превосходство. Даже если ты сядешь на новый украшенный каменьями стул, закинув ноги на человека и уничтожив все волчьи ямы в округе, я всё равно не увижу перед собой кого-то другого. Я буду видеть тебя. Всё того же тебя. Тогда стоит ли хоть чего-то всё это?
– Но ты же не можешь сказать наверняка, – просто отвечает Вран.
Бая качает головой, усмехаясь.
Непробиваемый. Какой же непробиваемый.
– Никто не может сказать наверняка ничего, Вран.
– Ну почему же, – отвечает Вран. – Как дела на Белых болотах? Уже получили радостную весть о том, что до Тенистых берегов добралась Ивица с подругой? Сивер, должно быть, вне себя от счастья.
– Нет, до этой вести мы ещё не добрались, – отвечает и Бая. – Мы были заняты тем, что объясняли таким же молодым дуракам с Закатных лугов, как и мы, как распознать, явились ли им во сне предки или они просто съели на ночь что-то не то – могли бы, впрочем, не тратить время зря. Похоже, большинство предков собрались сегодня в другом месте.
– Молодые дураки? – переспрашивает Вран невозмутимо, словно не расслышав её последних слов. – Бая, мне кажется, ты слишком строга к себе.
