Хрустальный шар (сборник) - Станислав Лем

– Почему, профессор? – спросил кто-то охрипшим от волнения голосом.

В воцарившейся тишине Селло подошел к доске и начал писать, одновременно говоря:

– Почему? Как вы тут видите, стеллар может быть создан путем соединения карбиона, то есть ядра углерода, с ядром синтета. Так это представляется на доске, а как бы это выглядело на практике? Для того чтобы из двух сталкивающихся ядер возникло единое ядро нового элемента, необходимо некоторое время, порядка одной тысячетриллионной доли секунды. Следовательно, чтобы появился стеллар, карбион должен проникнуть в ядро синтета и находиться в нем по меньшей мере какое-то время, потому что иначе оба составляющих – синтет и углерод – попросту не смогут слиться в одно новое ядро. Далее: как известно, ядро атома окружено потенциальным барьером, отталкивающим каждую приближающуюся к нему заряженную частицу. Чтобы этот барьер пробить, чтобы пробраться к телу ядра, необходимы снаряды с очень большой энергией, каковыми являются частицы, разогнанные в больших ускорителях, таких, как наш главный космотрон. Однако именно здесь возникает скверное затруднение. А именно: эта необходимая для преодоления барьера скорость, какую надо придать карбиону, лежит в таких пределах, когда атомные ядра, как мы говорим, уже прозрачны.

В общем, картина выглядит так: если мы будем бомбардировать ядро синтета недостаточно быстрыми карбионами, то они отскочат от него как горох от стены, в то же время если разгоним карбион до достаточной скорости, чтобы он пробил потенциальный барьер, то он прострелит целое ядро навылет и выскочит с другой стороны. Расчеты показывают, что карбион пробивает ядро за одну квадриллионную долю секунды. Это значит, что его нахождение в нем в тысячу раз короче того времени, которое необходимо для соединения обоих ядер в ядро стеллара.

Как видите, или мы не получим никакого результата, или результат, так сказать, будет слишком хорош. Несмотря на столь неблагоприятный прогноз, Тарстон и Вринг многократно предпринимали попытки синтеза стеллара классическим способом, какой используется для ядерного синтеза, а именно: разгоняли карбионы до необходимой скорости и на пути их потока устанавливали тонкую пластинку синтета. Беватрон, который они использовали, при полной нагрузке поглощает девяносто тысяч киловатт мощности, давая поток карбионов, ускоренных до шестнадцати миллиардов электроновольт, то есть немного слабее нашего. Результаты американских экспериментов полностью подтвердили теоретические предположения: медленные карбионы не проникают в ядра синтета, а быстрые пробивают их навылет. Как выразился Юри, попытка синтеза стеллара представляется так, словно бы мы пытались поймать пулю в стеклянную бутылку, стреляя в нее из револьвера.

– А нельзя ли провести синтез по-другому? – спросил кто-то из угла. – Карбион ведь состоит из протонов и нейтронов, следовательно, можно было бы ввести его в ядро синтета, предположим, так, порциями, добавляя постепенно по одной частице, пока не образуется стеллар…

– Очень правильная мысль! – сказал Селло. – Американцы тоже к ней пришли. К сожалению, уже после четвертого по очереди введенного протона все ядро разлетается на кусочки. Дело в том, что временные элементы между постоянным синтетом и постоянным стелларом непостоянны. Природа вынуждает нас к использованию довольно странных методов строительства: мы не можем класть кирпич за кирпичом, а, некоторым образом, сразу должны устанавливать целые этажи. Я не знаю, ясно ли выражаюсь. Речь идет о том, что синтез должен идти только по пути «ядро углерода плюс ядро синтета»; продвижение этапами невозможно, что, впрочем, можно легко доказать…

Селло написал несколько преобразований, стукнул мелом по доске и сказал:

– Видите, как это просто. Американцы говорят, что мы сталкиваемся тут не с какими-то временными трудностями, техническими, которые будут преодолены в будущем, а с принципиальной невозможностью синтеза, диктуемой нам законами природы…

Когда Селло закончил, посыпались вопросы. Ассистенты подходили к доске, вырывали друг у друга мел, чертили схемы и горячо спорили с профессором, затем, качая головой, один за другим возвращались на место, как бы говоря: «Безнадежно, ничего не удастся сделать».

– Впрочем, – заметил аспирант Сикорка, – если бы была хоть самая смутная тень надежды, американцы ничего бы не опубликовали. Ведь известно, какая ужасная у них цензура. Я считаю, что жалко тратить на это время, но, черт побери, ужасно жаль!

Все время дискуссии Топольный не покинул своего кресла; неподвижный, сгорбившись, упираясь подбородком в кулак, он слепо смотрел перед собой, а его щеки, лоб и, наконец, шею покрывал все более темный румянец. Сикорка, проходя рядом с ним, даже руками всплеснул:

– Смотрите! Чистый лабораторный препарат!

– Что, что случилось? – спросили сразу с нескольких сторон.

– Как «что», не видите? Ну так я скажу вам: у Топольного начинается новый приступ одержимости! Парень уже обречен, голову даю; с этой минуты не будет от него покоя!

Ближайшие недели показали, что Сикорка оказался ужасно прав, произнося свое пророчество. Новое увлечение Топольного оказалось более опасным, чем предыдущие. Сразу после конференции он попросил Селло одолжить все публикации, касающиеся синтета и стеллара, схватил эту толстую пачку и, едва добежав до дома, бросился к ним, как гибнущий от жажды к роднику. Студенты торжественно объявили, что «величайший негативный исследователь» своей работой решил окончательно застопорить синтез стеллара, и, когда наступил ноябрь, а с ним именины Топольного, торжественно вручили ему огромный, красочно разрисованный диплом соответствующего содержания. Топольный смеялся вместе с ними, а после веселья засел за свои исследования.

С началом декабря, когда первый снег тонким слоем припорошил парк института, ассистент вечером явился к Селло и, возвращая одолженные журналы, попросил пять минут для разговора, который затянулся до поздней ночи.

– Вы спрашиваете меня, стоит ли заниматься синтезом? – невежливо сказал Селло, поднимая глаза на молодого человека. – Отлично. А если я скажу вам, что не стоит, бросите ли вы все к черту?

Топольный минуту помолчал, посмотрел на профессора, несмело усмехнулся и сказал:

– Нет.

Селло рассмеялся басом. Смеялся он долго. Наконец, откашлявшись, машинально переставил на столе пресс-папье и сказал:

– Ну так зачем, собственно говоря, вы меня спрашиваете?

– Мне важно ваше мнение, профессор.

– Мое мнение? Гм-м, чего же стоит мое мнение по сравнению с приговором Юри, Вринга, Зейца и всех остальных? Ну, если непременно желаете знать, пожалуйста, скажу вам, что думаю об этой истории.