Осажденный Севастополь - Михаил Филиппов

— Да вот сами увидите. Подойдите сюда. — Лихачев подвел офицера к орудию, укрытому веревочными щитами (такие щиты стали делать по мысли капитана Зорина вместо деревянных). — Только будьте осторожнее, — прибавил Лихачев. — Учтивые французы здесь вовсе не учтивы!

Офицер взглянул в щель между щитом и пушкой: виднелся беловатый вал неприятельских траншей, лежали такие же, как у нас, мешки и выскакивали белые дымки, казалось, без всякого звука, так как в воздухе стоял хаос звуков.

— Хотите, пойдем к Мельникову[120] в мину? — предложил Лихачев офицеру, оглушенному недавним выстрелом.

Офицер согласился, и они спустились вдвоем, нагнувшись, сначала в полусвете, потом в совершенном мраке. Навстречу выходил кто-то и крикнул: "Держи направо!" Лихачев успел посторониться, но непривычного офицера порядком толкнул выходивший сапер. Офицер так устал, что пополз на четвереньках, но вскоре попал руками в воду и должен был встать. Мина все суживалась: сначала можно было ощупать доски и столбы, далее шел голый земляной коридор. Вдруг показался свет. Увидели фонарь, и в расширенном месте, на полу, сидели солдаты.

— Вот тут, — сказал Лихачев своему спутнику, — неприятельские работы встретились с нашими. Видите их мину; она идет сбоку. Французы все стараются подкопать и взорвать наш бастион. Но это им не удастся! Наш "обер-крот", как мы называем Мельникова, не даст перехитрить себя! Уже несколько раз мы взрывали их на воздух. Тотлебен здесь бывает каждый день, но главная работа все же падает на Мельникова. У нас все говорят, что Тотлебен выедет на шее Мельникова, вероятно, потому, что он немец, а немцам у нас всегда везет. Вот здесь, в этой нише, живет Мельников. Зайдем, он всякому гостю рад.

Лихачев слегка постучал в дверь.

— Войдите, — послышался голос Мельникова.

Они вошли в довольно порядочную подземную комнату, увешанную коврами. Посреди комнаты, на столике, шипел самовар, по стенам шли земляные диваны, также устланные коврами. Подле одной стены была печь вышиною в человеческий рост. Огня в ней не горело, и на ней лежали тетради, бумаги, чертежи и том "Мертвых душ". Комната была освещена свечами и фонарями.

Молодой штабс-капитан с Георгиевским крестом — это и был "обер-крот" Мельников — принял гостей необычайно радушно и усадил их пить чай. Вид у Мельникова был весьма нездоровый, на руках виднелись синие волдыри следствие жизни в сыром подвале.

Случайно упомянули имя Тотлебена.

— Что это за светлый ум! — с восторгом воскликнул Мельников. — Ему, а не мне приписывайте, господа, всю честь того, что усилия неприятеля в этой подземной войне не привели пока ни к чему. Он голова, я только руки, просто исполнитель его поразительно гениальных планов.

Голос Мельникова дрожал от волнения.

"Странный человек!" — подумали в одно и то же время оба посетителя.

Мысли их были прерваны появлением сапера, который вбежал в подземельный кабинет Мельникова и, запыхавшись, сказал:

— Ваше благородие, идет француз контрминою[121], слышно работает!

Услыша слово "идет", пехотный офицер вообразил, что "идет на приступ", и хотел было бежать к своим солдатам, но Мельников остановил его:

— Куда вы? Пойдемте послушаем работу французов.

Все трое отправились в сопровождении двух саперов. Шли не тем путем, каким сюда попали гости. При свете фонаря вышли наконец в оборонительный ров и достигли зияющих минных колодцев.

— Хотите спуститься? — предложил Мельников.

Лихачев был уже человек привычный и спустился совершенно спокойно, но пехотный офицер чувствовал себя, как в гробу.

Мельников долго слушал, припадая ухом к земляным стенам колодца, наконец поспешно повернул назад.

— Они саженях в пяти отсюда, — сказал он. — Завтра мы сделаем им сюрприз, дадим камуфлет… Хороший народ французы, жалко, как подумаешь, а делать нечего…

На другое утро на бастионе все ожидали предстоящего зрелища. Любопытные смотрели из-за бруствера. Вдруг дрогнула земля, и с страшным грохотом и треском взнеслась между бастионом и неприятельским валом масса сырой земли, заклубился громадный густой сноп дыма и образовалась воронка. Камни посыпались на бастион, едва не задев одного из зрителей, а близ воронки упало три трупа французских минеров. Два были сильно обожжены и представляли черные массы, но третий, убитый камнем, лежал ближе к бастиону. На нем была тонкая белая рубашка, которою играл ветерок. С бастиона грянуло "ура", и несколько солдат и матросов выбежали, чтобы посмотреть поближе, но неприятельские штуцера скоро заставили их спрятаться. На бастионе торжество было неописуемое, и несколько офицеров отправились поздравлять Мельникова; у французов были разрушены главные минные галереи, и им приходилось начать сызнова работу, необычайно утомительную по причине каменистого грунта и сырости.

Простившись с Мельниковым, Лихачев и его спутник пошли другим путем. Приезжий офицер легко вздохнул, когда выбрался из этого подземелья. Даже музыка бастиона показалась ему менее страшною.

В то же утро новоприбывший полк был назначен в работу на траншеях, испорченных неприятельскими бомбами. Солдаты сначала дичились матросов, которые в свою очередь подсмеивались над ними, жалея о тех, которых они сменили, так как к прежним матросы успели привыкнуть. Вскоре, однако, и новые пришельцы сдружились с моряками и успели приглядеться к странным фигурам пластунов, которые видом своим напоминали пряничных солдат и к тому же были неуклюжи и малы ростом. Солдаты, однако, знали по слухам, что пластуны — народ отчаянный.

Светало. Бомбы чертили огненными хвостиками темный свод неба. Иногда проносился с свирепым ржаньем так называемый "жеребец" — двухпудовая бомба, пущенная продольно, отчего искры, сыпавшиеся из трубки, походили на гриву. Солдаты невольно наклоняли головы.

— Смотри, братцы, солдат "жеребцу" кланяется! — острили матросы, и во второй раз солдаты из боязни насмешек старались держаться прямо.

— Кто там храпит, братцы? — спрашивает капрал солдат, слыша громкий храп, которого не заглушила даже продолжавшаяся в соседней батарее перестрелка с неприятелем.

Солдаты подошли и увидели человека, лежавшего в грязи посреди площади и совершенно укрытого косматою буркою.

— Тронь-ка его, ребята, авось очнется, — говорит капрал.

— Эй, земляк, вставай, чего лежишь посреди дороги?

Спавший лениво высовывает из-под бурки голову, на которой надета папаха.

— Чего? — спрашивает он на своем малороссийском наречии. Это, очевидно, пластун.

— Да ты нездоров, брат, али хмельной? — спрашивает капрал. — Посреди баксиона валяешься! Вставай, что ли?