Человек с яйцом - Лев Данилкин

2 октября 1993 года ему в редакцию позвонил будущий путинский идеолог Владислав Сурков, в тот момент один из руководителей МЕНАТЕП. Им уже приходилось до этого однажды встречаться, поэтому Проханов без особого удивления принял его приглашение отобедать в «Балчуге». Ельцинист, разумеется, тот интересовался ситуацией, прогнозами, диспозицией, тенденциями — «играл роль такого разведчика». Зачем? «Они волновались; не зря к Белому дому буржуа приходили с цепями — бить защитников, и когда их выводили, толпа буржуазно-либеральная их освистывала». Проханов рассказывал о том, что задача оппозиции была дотянуть ситуацию до 4 октября, когда в Москву должны были съехаться представители регионов, и реализовать так называемый «нулевой вариант», при котором неконституционными объявлялись действия и Ельцина, и оппозиции, ельцинский указ дезавуировался, конфликт рассасывался, назначались новые выборы парламента и президента. «Мне казалось, что мы дотягиваем до 4-го числа, и важность нашей политики состоит в том, чтобы дотянуть, выстоять, не сдаться, не замерзнуть. А у Суркова были более скептические представления, он сказал, что до 4-го мы не дотянем». На что Проханов окрысился и заявил ему: «Дело ваше хана». На том они и разошлись.

Они действительно не дотянули. Уже 2-го произошла генеральная репетиция большой бойни — на митинге. Именно там он успел выкрикнуть в микрофон, пока омоновцы стаскивали его с трибуны, «Держись, народ!» (а я не попал из-за этого инцидента в Музей кино).

— Что еще интересно: вон, напротив дерева, стоит крестик, поминальная часовенка такая. «Вечная память священнику отцу Виктору, мученику за народ. 1993 год». Это был один из священников, тут много было духовенства, в Белом доме, батюшки всевозможные, и некто Виктор Станев, поп без прихода, блуждающий, кочующий. Он во время штурма взял икону и пошел на пулеметы, на бэтээр, образумить их — и исчез. Сохранилась легенда, что его убили на том бэтээре. А потом, через полтора года, он ко мне в редакцию пришел.

— То есть в каком плане пришел? Живой?

— Да. И дал интервью, рассказал, как он выжил, прошел через бэтээры, солдаты увидели — поп — и не стали в него стрелять. Он все время хочет, чтобы сняли это, а народ — нет: убит, мученик. И он ничего не может сделать, так что стоит тут такой вот памятник. Он потом уехал куда-то в Якутию, с Макашовым до сих пор дружит, иногда появляется.

— Хороший сюжет.

— Тут много разных. Еще есть наша мифология, что раз в году в кабинете Черномырдина, а это был кабинет Хасбулатова, появляется страшное жуткое пятно крови, до сих пор у Фрадкова оно возникает. А вот колумбарий — фотографии убиенных, кто был опознан. Родители приходили ко мне, в газете писали обо всех.

— А в том углу?

— Венки. Сюда люди приходят, водку пьют, поминают. Целое творение такое народное. Много крестов появилось… Еще была группа «Центр», с Днестра приехали какие-то ребята с пулеметами. А тут были русские предприниматели-бандиты, которые держали оборону, Союз офицеров, добровольческий полк, состоявший из отставников-ветеранов. Весь дом был поделен на рубежи обороны, и каждый свой участок занимал.

Но настоящая бойня началась 3-го, когда ОМОН пошел на штурм, а Руцкой пытался вызвать на Москву боевую авиацию.

Утром Проханов поехал в редакцию, где читал материалы и раздавал указания корреспондентам. Во второй половине дня он отправляется на день рождения одного бизнесмена, который не следовало пропускать даже в такой напряженной ситуации. То был человек, для которого обязательно нужно зарезервировать место в энциклопедии эксцентриков своего времени, — азербайджанец, русофил, сталинист, зоологический антисемит, в советское время мафиози-теневик, отсидевший и при этом считавший коммунизм самой совершенной системой. Факт тот, что он спонсировал оппозицию: платил зарплаты сотрудникам «Дня», покупал костюм Зюганову, а впрочем, для отвода глаз, спонсировал и газету демократа Борового. Разумеется, он часто встречался с Прохановым, расспрашивал его о новостях патриотического движения и приглашал на дни рождения. День рождения этого удивительного человека праздновался в ресторане. Друзья подарили ему малахитовую вазу, наполненную виноградом, произносились тосты. По счастью, там оказался телевизор, по которому вдруг сообщили, что у Белого дома идет стрельба. Проханов тотчас же откланивается, мчится туда и поспевает ровно к штурму мэрии, бывшего здания СЭВ. Только что прорвали оцепление, вокруг валяются мотки спирали Бруно, толпа неистовствует, баркашовцы гвоздят из автоматов по окнам-витринам. Ворвавшись на первый этаж, он увидел, как баркашовцы выводят пленных милиционеров и солдат. За несколько минут до его приезда здесь подстрелили Владислава Шурыгина, корреспондента газеты «День». Ему очень сильно разворотило ногу, и его разверстую рану спустя много лет жадно опишет Лимонов, в тот момент оказавшийся с ним рядом. Когда весной 2005 года мы ехали в прохановской «Волге» отмечать выход книги Шурыгина «Письма мертвого капитана», тот показал нам фонарь, у которого он лежал, — «вон, где тетка с сумкой пошла»; «было просто такое ощущение, что, как в детстве, со всей силы по ноге палкой ударили». Шурыгин истек кровью, потом много времени провел в больнице, и коллеги тайно навещали его, опасаясь репрессий.

— Пойдемте сходим туда, к мэрии? — показываю я на протоптанную в сугробах дорожку.

— Да далеко, замерзнем, там, может, до сих пор стреляют.

В октябре 1993 года его это не остановило, побывав в мэрии, он тут же принялся прорываться в Белый дом, где только-только начинали осознавать, что началась настоящая гражданская война: здесь бродили «белый как мел Бабурин», «Ачалов, который хромал, он упал, поскользнулся, у него была температура 38°». Остатки дня он проводит в лихорадочном общении, «колоссальном безумии, коловращении», собирая материал для газеты, интервьюируя участников и пытаясь выяснить, что будет дальше, есть ли стратегия. Газета, кстати, к тому времени уже была запрещена, и даже типография отказывалась печатать «День». (Любопытен финальный номер этого исторического издания — за конец сентября 93-го. Первые семь полос выполнены в стандартном режиме: банду Ельцина под суд, портрет Ельцина, напечатанный вверх ногами, и проч. Выбивается из формата последняя полоса, занятая полосной рекламой популярного ваучерного фонда: «Ставка на лидера. МММ.». Это последнее, что было напечатано в этой газете.) Чтобы продолжать работу, они зарегистрировали дубль, называвшийся «Газета духовной оппозиции», с подзаголовком «выходит вместо запрещенной газеты „День“».

Затем начался отчаянный баркашовско-анпиловский рейд на Останкино, и, разумеется, без него они бы не управились; проблема состояла в том, как добраться: свою машину он отдал сыну. Тут он неожиданно увидел у Белого дома одного своего знакомого, мелкого бизнесмена, занимавшегося дорожным строительством. На баррикады тот прорвался прямо на своем самосвале. Проханов окликнул его и предложил рвануть в Останкино, вслед за Макашовым и казаками. После тренировок на мариоттских лесах забраться в высокую кабину КАМАЗа труда не составило, и они помчались сквозь пустую, затаившуюся Москву.