Леди полночь - Кассандра Клэр

- Я не могу сказать тебе, что делать со всем этим, - произнес он. - Но я могу сказать тебе, что не стоит думать об этом сейчас.

Ее волосы были распущены, вьющийся свет за ее плечами отбрасывал лучи, он приблизился к ней, щекоча ее лицо кончиками кудрей. Он впился пальцами в ладони, удерживая себя от того, чтобы притянуть ее к себе и зарыться в ее волосы лицом и руками.

Вместо этого он посмотрел на заживающие порезы на ее руках и ладонях, на исчезающую красноту на ее запястье от ожога, показывающую, что этот день был не из легких.

Все, что они делали, было не из легких.

- Марк остается, - сказала она. - Так ведь? Конклав ведь ничего не сможет сделать, чтобы забрать его сейчас?

Марк. Ее первая мысль была о Марке. Джулиан выбросил это из головы: это было недостойно, смешно. Им уже не по двенадцать.

- Ничего, - произнес Джулиан. - Он не был сослан. Мы просто не должны были искать его. Мы и не искали. Он сам нашел путь домой, и они не могут изменить это. И я думаю, после той помощи, что он оказал нам с Малкольмом, их попытка была бы неверным шагом.

На ее лице сверкнула слабая улыбка перед тем, как она вскарабкалась на кровать и засунула свои длинные босые ноги под покрывало.

- Я отправилась проверить Диего и Кристину, - она сказала. - Он отрубился у нее на кровати, а она спала в кресле возле него. Ох, и поиздеваюсь я над ней завтра.

- Кристина влюблена в него? Диего, я имею в виду, - спросил Джулиан, присаживаясь на край кровати Эммы.

- Я не уверена, - Эмма пошевелила пальцами. - У них, знаешь, всякое.

- Нет, я не знаю, - он скопировал ее жест. - Что это?

- Незаконченные романтические дела, - Эмма произнесла, потянув одеяло вверх.

- Шевелящиеся пальцы означают незаконченные дела? Нужно это запомнить.

Джулиан почувствовал, как кончики его губ растягиваются в улыбке. Только Эмма могла заставить его улыбаться после той ночи, которую они провели.

Она откинула конец одеяла.

- Останешься?

Он не хотел ничего больше, чем забраться к ней, пальцами проследить за очертаниями ее лица: широкие скулы, заостренный подбородок, полузакрытые глаза, ресницы, как шелк под его прикосновениями. Его тело и разум были более чем измотаны, слишком изношенными от желания, но тоска по близости и дружбе осталась. Прикосновения ее рук, ее кожи, было ни с чем несравнимым неповторимым комфортом.

Он помнил пляж, и как он лежал без сна, пытаясь запомнить каково это было - держать Эмму. Они спали вместе слишком много раз, что он не понимал, насколько это было другим чувством, когда ты можешь обнять кого-то. Подстроить свое дыхание к ее.

Он забрался на кровать возле нее, все еще одетый, и скользнул под одеяло. Она лежала на боку, подперев голову рукой. Выражение ее лица было серьезным, пристальным.

- То, как ты все организовал сегодня вечером, Джулиан... Ты немного напугал меня.

Он дотронулся до кончиков ее волос, мимолетно, прежде чем опустить руку на одеяло. Боль медленно распространялась по его телу, глубокая боль, что, казалось, пришла из самого мозга его костей.

- Ты никогда не должна меня бояться, - проговорил он, - Никогда. Ты одна из тех людей, которым я никогда не причиню боль.

Она протянула руку и положила ладонь на его грудь. Ткань футболки разделяла ее руку от его кожи, но он прочувствовал прикосновение так, словно был обнажен.

- Расскажи мне, что произошло, когда мы вернулись, с Артуром и Ансельмом, - произнесла она. - Потому что не думаю, что даже я поняла это.

И он рассказал ей. Рассказал о том, как, на всякий случай, месяцами он выливал в бутылку вина лекарство, которое Малкольм давал для Артура. Как он оставил вино с супер-дозировкой зелья в Святилище. Как он осознал на сближении лей-линий, что им потребуется Артур с ясной головой, когда они вернутся, чтобы он был работоспособным. То, как он позвонил Артуру, сказал ему предложить Ансельму вина и выпить немножко самому, зная, что лекарство подействует только на его дядю. О том, как он знал, что сделал ужасную вещь, пичкая этим своего дядю без его ведома. Как, на всякий случай, он оставил коробки от пиццы в фойе, когда в первый раз сделал заказ. О том, как он знал, что проделал ужасную вещь с Ансельмом, который не заслуживал наказание, которое он, скорее всего, получит. О том, что он не узнавал себя временами, что не знал, что способен делать те вещи, которые он совершал, но все же не мог их не делать.

Когда он закончил свой рассказ, она наклонилась, нежно касаясь его руки. Она слегка пахла мылом, с запахом розы. - Я знаю, кто ты, - произнесла она. - Ты мой парабатай. Ты - тот мальчик, который делает то, что должно быть сделано, потому что никто другой не будет.

Парабатай. Он никогда не думал об этом слове с горечью до этого момента, даже чувствуя, что он чувствует, и зная, что он знает. И все же теперь он подумал о годах и годах впереди, в которых не будет времени, когда они вместе смогут чувствовать себя полностью безопасно, без возможности прикоснуться или поцеловать, или утешить друг друга без страха, что их раскроют. И вдруг эмоции нахлынули на него неконтролируемо.

- Что, если мы сбежим? - он спросил.

- Сбежим? - она повторила. - И куда мы отправимся?

- Куда-то, где они нас не найдут. Я смогу сделать это. Смогу найти это место.

Он увидел сочувствие в ее глазах. - Они узнают почему. Мы не сможем вернуться обратно.

- Они простили нас за нарушение Холодного мира, - проговорил он, зная, что в его голосе звучало отчаянье. Он знал, что из кожи вон лез. Но это были слова, которые он хотел сказать, но не осмеливался на протяжении многих лет: это были слова, которые принадлежали той его части, которая была заперта так давно, что ему было интересно, жива ли она до сих пор. - Им нужны Сумеречные охотники. Им не хватает тех, что есть. Они смогут простить нас и за это.

- Джулиан... ты не сможешь жить в мире с собой, если оставишь детей. И Марка, и Хелен. Ведь Марк только что вернулся. Нет, так не пойдет.

Он удержал мысль о них, о его братьях и сестрах, как если бы он был Посейдоном, удерживающим прилив.

- Ты так говоришь, потому что не хочешь сбежать со мной? Потому что если ты не хочешь этого...

Вдалеке, вниз по коридору, раздался тонкий крик: Тавви.

Джулиан в секунду встал с кровати, пол был холодным для его босых ног. - Мне лучше пойти.

Эмма подняла себя на локтях. Выражение ее было серьезным, большие темные глаза выделялись на лице. - Я пойду с тобой.

Они помчались вниз по коридору к комнате Тавви. Дверь была прикрыта, ведьмин огонь тускло горел внутри. Тавви, свернувшись, лежал наполовину высунутым из его палатки, крутясь и ворочаясь во сне.

Эмма стояла на коленях рядом с ним, приглаживая его спутанные каштановые волосы.

- Малыш, - она пробормотала. - Бедный малыш, о, Ангел, та еще ночка для тебя.

Она легла на бок, лицом к Тавви, и Джулиан прилег по другую сторону от маленького мальчика. Тавви крикнул и свернулся возле Джулиана, его дыхание успокоилось, когда он расслабился во сне.

Джулиан взглянул на Эмму над кудрявой головой его младшего брата. - Ты помнишь? - произнес он.

Он мог видеть в ее глазах, что она помнила. Годы, проводя без сна в заботе о Тавви или Дрю, Тае и Ливви. Ему стало интересно, а если она тоже представляла, как и он, будто они были женаты, а это были их дети.

- Я помню, - она проговорила. - Вот почему я сказала, что ты не сможешь оставить их. Ты не вынесешь этого, - она подперла свою голову рукой, шрам на ее предплечье был белой линией в полумраке. - Я не хочу, чтобы ты совершал поступки, о которых потом будешь жалеть всю жизнь,

- Я уже совершил кое-что, о чем я буду жалеть всю мою жизнь, - он произнес, думая о кругах огня в Безмолвном городе, о руне на его ключице. - Сейчас я стараюсь это исправить.

Она аккуратно опустила свою голову на пол рядом с Тавви, тусклые волосы послужили ей подушкой. - Как ты сказал о моем шкафе, - она проговорила, - давай поговорим об этом завтра. Хорошо?

Он кивнул, наблюдая за тем, как она закрывает глаза, как ее дыхание выровнялось, когда она заснула. Он долго ждал этого, в конце концов. Он может подождать еще один день.

После рассвета Эмма проснулась от кошмара, выкрикивая имена ее родителей и Малкольма.

Джулиан подхватил ее на руки и понес по коридору к ее спальне.

Глава 27

Разорви мою душу

В прошлый раз, когда Кит Рук видел своего отца, они сидели в своей гостиной. Кит растянулся на полу, читая книгу о жуликах и мошенниках. По словам Джонни Рука, для парня пришло время изучить классику, но не - Хемингуэя и Шекспира, а немного иного рода - «Испанский Заключенный» и «Капля Дыни».

Джонни сидел на своем любимом стуле в его обычной интеллектуальной позе: пальцы сжимают подбородок, одна нога лежит на другой. Это был полдень, солнце освещало прекрасные, острые скулы его отца. Кит задался вопросами: кем была его мать, и правда ли, что семья Джонни была английской аристократией, тогда кто выбросил его, когда у него проявилось Видение. Так что у него появился новый вопрос: что было бы с ним, если бы в его семье было больше двух человек.