Искры на воде (сборник) - Вячеслав Павлович Архипов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хрустов Илья Саввич вместе с гостями и дочерью находились немного поодаль, чтобы не попасть в толпу, когда народ, влекомый крестным ходом, пойдёт по кругу. Едва народ двинулся, Хрустов сказал:
— Пойдём в лавку от греха, а то затопчут. Оттуда тоже будет видно.
Торжество продолжалось весь день. Только под вечер люди разошлись группами и устроили гулянья: по улицам носились пролётки с гармошками, у домов устраивали пляски. В питейных заведениях только успевали открывать бутылки.
Вечером в новом просторном доме Хрустова собрались гости, местные торговцы уровня Ильи Саввича. Шампанское лилось щедро, музыка гремела, народ веселился.
Евсей сидел с краю стола, стараясь не примыкать к шумным компаниям, особо не пил — не любил. Родион с Лизаветой находились в просторной комнате, где было довольное количество книг, многие были с картинками.
— Расскажи мне, что ты делал на новом месте? — спросила девочка. — Я скучала по тебе. Когда не стало матушки, я осталась совсем одна. Приходила на кухню, забиралась в уголок, где мы с тобой сидели, и грызла пряники или плакала.
— В деревне, где мы живём, тихо, чужих людей нет, только наши, кто приехал из Конторки. Зимой снегом заносило так, что ворота и калитки не закрывали — не успевали очищать, а летом поначалу было много комаров и мошки, потом траву около домов повытоптали, так стало меньше. Бывает, и сейчас спасаемся дёгтем. Ребятишки потешные выросли, гуляют сами уже по двору, у меня племяшка растёт, Нюша, такая крикунья.
— Почему она кричит?
— Маленькая ещё. Всё ей надо, вот и требует рёвом, что видит. Вырастит — не будет кричать.
— Ты её любишь? — спросила девочка.
— Да, она же моя племянница.
— А меня никто не любит, — сказала Лиза и стала смотреть в окно.
— Почему?
— Матушки нету, Нестор — дурак, тяте некогда, он только работает.
— Почему Нестор дурак?
— Одевается как барышня, маслом мажется, а потом улыбается всем в лавке, разве не дурак?
— А почему ты не живёшь здесь, в Тайшете, наверное, интересней, чем в Конторке. Здесь и народу больше. Мне говорили, что тут синематограф есть, хотелось бы посмотреть.
— Я видела уже.
— Интересно?
— Нет. Там только целуются да из пистолей палят, и музыка громко играет.
— Хотелось бы посмотреть.
— Завтра и сходим. А Нюша какая? — вдруг спросила Лизавета.
— Вот такая, — показал рукой Родион.
— Такая маленькая?
— Да. Она недавно стала ходить ножками, кроха ещё.
— Батюшка говорил Аннушке, а я подслушала, что осенью наймёт мне учителя, будет он меня наукам учить.
— Ты же училась?
— Только две зимы ходила в класс, а потом всё и закончилось. Читать и писать научилась — и только.
— А что ещё надо?
— Разные науки есть, в них много интересного рассказывается. Они сидели и разговаривали, как два приятеля. Когда шум стих, они вышли в зал. Там никого не было: вся компания пошла праздновать на улицу.
— Есть хочешь? — спросила Лизавета. — Пойдём поедим, пока никого нету.
Они нашли нетронутый уголок стола, присели и стали есть уже холодные блюда.
— А где Аннушка? — спросил Родион. — Я её не видел.
— У неё в Тайшете живёт знакомая, она пошла к ней в гости. Ночевать Лизавета уложила Родиона в смежную маленькую комнату воспитательницы.
— Поместишься здесь?
— Хорошо, как раз места хватает, — сказал Родька.
На другой день гулянья продолжились. Люди бродили по улицам, посещали питейные, заходили в лавки, словно других дел не было. Только на другой стороне железной дороги, где проживали рабочие, было тихо и спокойно. Кто хотел отметить, тот это сделал вчера, а кому нужен был повод напиться, успели сделать это с самого утра и теперь мирно почивали под кустами в тенёчке. На «железке» весело посвистывали паровозы, постукивали колёса проходивших поездов, возле вокзала в кустиках сидели и закусывали простенькой снедью пассажиры, в буфете цены «кусались». Жизнь текла своим чередом, словно и не произошло ничего. А событие было важное: поселение Тайшет получило статус села Алзамайской волости Нижнеудинского уезда Иркутской губернии.
Утром третьего дня Илья Саввич вместе с Евсем сидели за столом и пили чай.
— Слаб здоровьем стал я для таких потрясений, годы не те, — пожаловался Хрустов. — Ты, смотрю, ничего, не болеешь.
— Я и не употреблял много, самую малость, для виду. Не люблю.
— Помню я, молодец, что не увлекаешься: в пьяных руках ни одно дело не удержится. Так что ты хотел мне рассказать?
Евсей рассказал то, о чём подумывал в последнее время:
— Надо снарядить небольшой обоз с товаром да самим попробовать торговать с карагасами. Их повсюду обманывают, а если им оказать честь и торговать по совести, то добрый слух о нас пойдёт, и люди будут приезжать торговать с нами. Дороги есть, по реке можно подниматься далеко, на две-три сотни вёрст вверх.
— Откуда такая надёжа на торговлю?
— Разговаривал я с ними, рассказывали они, как их спаивали да обирали.
— Это не новость, отчего думаешь, что тебе вера будет?
— Дружба у меня сложилась с ними.
— Так и дружба? Ты не был там три года и не знаешь, что они больше не останавливаются на старом стойбище, уходят в горы — там спокойней. Народу повалило в последнее время в тайгу несметно, шумно стало. Ведут себя не как подобает — вот такие дела.
— Для начала надо сходить налегке, найти карагасов и поговорить с ними, я думаю, что у меня получится. А там можно и порядок немного навести, посторонних приструнить, чтобы не обижали инородцев — вот и будет вера и всё остальное.
— Раздумывать особо нечего, пойду я к тебе в долю, риски небольшие: подумаешь, обоз с товаром собрать, а вот если срастётся всё, то польза будет. Тогда лучше меня компаньона тебе не найти: тебе нужен будет оптовый покупатель на пушнину, ну, надеюсь, и золото, а я вот он, под рукой. Не ахти какой барыш, но я и не гонюсь за большими капиталами, у меня, как ты видишь, понемногу там и сям, а в итоге и
