Обещания богов - Жан-Кристоф Гранже
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бивен вздрогнул при последнем слове.
— Почему в сны?
— Сны, приятель, эт владения мулло. Когда кто-то умирает, он всегда возвращается, когда ты спишь. Потому его имя и дают малышу. Тогда он не может вернуться. Но если ты кого убиваешь… тут дело другое. Штука с именем не проходит. Лучше тебе снять с него башмаки.
Мраморный человек. Он, наоборот, появлялся в сновидениях жертв. Связь с цыганами?
Бивен покачал головой: бред какой-то.
— Представь, что один из Zigeuner начнет убивать женщин из высших нацистских кругов, что ты на это скажешь? — для очистки совести спросил он.
Тони сплюнул на землю.
— Точняк не пойду плакать на их могилы.
— Понятно, но сам убийца, цыган, с чего бы ему это делать?
Тот без колебаний ответил:
— Чтоб отомстить, приятель.
— Отомстить за что?
Тони захохотал — у него были белоснежные зубы, зубы гепарда.
— Братан, а чё, сам не сечешь?
— Нацисты обращаются с вами как с собаками, согласен, но с чего ополчаться на женщин? Почему бы не попытаться убить кого-то из высокопоставленных нацистов? Например, главу Управления по расовой гигиене?
Тони наклонился, опираясь руками о колени. Поднял из грязи ветку и ткнул ею в сторону Бивена.
— Эти женщины, приятель, мож, у них есть то, чё у нас украли.
— Что?
— Они могут делать детей, братец.
Инвалиды, носители наследственных заболеваний, асоциальные элементы (а они, с точки зрения членов НСДАП, также страдали врожденной болезнью) — все они подвергались стерилизации.
И Zigeuner были в первых строках списка.
— Братец, — продолжил Тони, — ты должен кой-чё понять: нас убили, но оставили жить. Нам залезли в живот, но мы по-прежнему здесь. Каждый день мы должны проживать это, братец, нашу смерть, нашу сушь. Если ты не даешь рому иметь детей, приятель, это как перекрыть ему дорогу. Нет будущего, приятель, только смерть каждое утро.
Адлонские Дамы были беременны, когда их убили. Из них вырвали зародышей. Жест ярости, исступления, отчаяния.
Неожиданно Бивен спросил:
— Ты умеешь плавать?
— Нет, куда там, братан. Водичка, она для рыб.
И только в этот момент, не раньше и не позже, Бивен понял, откуда взялось настоятельное желание увидеть Тони. Решающая деталь всплыла как озарение.
— В гестапо ты мне сказал: «Тот, кто укокошил четырех теток, он парень из наших…» Откуда ты знал, что жертв было четверо?
Улыбка Тони мелькнула, как еще один язычок пламени вдобавок к тем, что вились под котелком.
— Мы, рома, много чего знаем о гадже, мы…
Маленький хлюст не успел договорить: Бивен схватил его за ворот рубашки так, что отлетели несколько пуговиц.
— Смеяться надо мной вздумал! — взревел он, придушив того одной рукой. — Как ты мог это знать?
Тони высвободился из захвата немца одним плавным, но решительным движением. Способ не хуже других задать правила игры — как равный с равным.
— Уймись, братец. Мы щас говорим как мужчина с мужчиной.
Бивен засунул руки в карманы, чтобы ему не врезать.
— Слушай меня хорошенько, — продолжил смуглолицый. — Эту месть мы, странники, мы ее ждем уже годами, врать не буду. И тут никакой жалости, кореш. Нацисты должны заплатить.
— Отвечай на мой вопрос: откуда ты знал, что жертв было четверо?
Тони с улыбкой на губах уселся на свой ящик, словно подтягивал к себе сети, где таилось таинственное знание.
— ГОВОРИ!
Цыган придвинулся к огню. На его лице плясали оранжевые отблески, в то время как белое солнце высвечивало блох в его черной гриве.
— Все просто, приятель. Я знаю, кто убил твоих цыпочек.
— Опять надо мной смеешься.
— Ты мне не веришь, а ты поверь, приятель. Сам увидишь.
Бивен лихорадочно размышлял. Это был бред, наваждение. Но он не мог упустить такую возможность, сколь бы ничтожно мала она ни была.
— Слушаю тебя, — сдавленным голосом пробормотал он.
— А чё ты мне дашь взамен?
— Еду, одежду…
— Теперь ты надо мной смеешься.
Гестаповец взорвался:
— А чего ты хочешь? Бабла?
— Вытащи меня отсюда.
— А твои? Бросишь их здесь?
Перламутровая улыбка.
— Я разберусь. Как сниматься с лагеря, приятель, мы в этом доки.
— Ты можешь выйти когда захочешь. Этот лагерь почти не охраняется.
— Нет. Я те толкую о парадной двери, умник, с бумагами и прочим. Я хочу вернуться к своим в Силезию.
— Мне надо подумать.
Не добавив ни слова, Бивен удалился большими шагами. По крайней мере, таково было его намерение. На самом деле он жалко зашлепал по грязи, стараясь не потерять равновесия, пока не добрался до досок, которые вели к выходу из этой клоаки.
Направляясь к воротам — голова у него была тяжелая и гудела, — он наткнулся на маленького человечка, который не был ни цыганом, ни эсэсовцем. Сухонький, как орешек, и сутулый, как вьючное животное, он тащил на спине сумку, которая казалась тяжелее всего его хилого костяка.
Бивен сразу заметил белый воротничок, врезающийся тому в шею. Священник среди цыган? А почему бы и нет. Это место не было ни трудовым лагерем, ни концентрационным.
— Простите, отец мой.
Он отступал назад, пока не нашел кочку поустойчивее, и посторонился, давая пройти служителю церкви.
— Спасибо, сын мой, — изрек тот низким простуженным голосом.
— Что вы им принесли? — поинтересовался Бивен из чистого любопытства.
Священник засмеялся с видом напускного смирения, раздражившим Бивена. На его взгляд, нет ничего лицемернее церковника, который прощает все, но не мирится ни с чем.
— О, ничего особенного. Еда, одежда. — Священник осуждающе покачал головой. — Их держат здесь в самой великой нужде.
— Вы хорошо их знаете?
— Кого?
— Цыган.
— Я помогаю им вот уже двадцать лет! На дорогах, под мостами, в полях — я прихожу к ним, где бы они ни были.
В свои лет пятьдесят мужчина сохранил очень черные волосы — настоящая грива апача. На кончике носа у него сидели большие очки, которые, казалось, тянули все лицо вперед, как упряжка тянет телегу. А главное, у него была длиннющая изогнутая страусиная шея, над которой располагалась внушительная пасть.
Бивен задумался. Он еще не решил, что делать с Тони. Но он не собирался упускать такой след. Надо рыть дальше и собрать сведения об этих ловари.
Возможно, маленький священник — прекрасный случай узнать о них побольше, и не откладывая. Учитывая, как глубоко он увяз, Бивен готов был поверить, что сам Бог свел его с этим попом на одной дороге.
Рефлекторно он достал свое гестаповское удостоверение — у него не было желания разыгрывать дружескую беседу.
— У меня есть к вам несколько
