Скрещение судеб - Мария Белкина

Запомнился мне порядок в его комнатке, в книгах, в бумагах. Мне бы так!

В беседах мы совсем не касались наших собственных судеб. Иногда он цитировал стихи своей матери, так же как и стихи других поэтов. Я не говорил с ним о ней.

Он удивился, что я еще не читал двух любимых им французских романистов: Жюля Ромэна и Монтерлана. Дал мне почитать «Холостяки» Монтерлана, восхищался юмором и мастерством построения интриги у Жюля Ромэна: два подвыпивших молодца видят на карте Франции кружок, который их почему-то раздражает, узнают название городка, едут туда, и бог знает что начинается в этом городке!

В Муре всегда чувствовалась независимость и присущая этому возрасту энергия самоутверждения. И в чужом мнении, и — прежде всего — в своем собственном. Во всем ему хотелось быть и казаться совершенно взрослым».

О двух романах, которые писал Мур, вспоминала и Лидия Григорьевна Бать. А Изя Крамов в одном из писем тех лет пишет, что познакомился с любопытным парнем, сыном Цветаевой, ему с ним интересно, ему нравится, что тот «с прицелом в будущее», то есть знает, что будет делать в жизни, знает, что будет писать, и уже пишет.

Мур говорил товарищам, что надо собирать фотографии, записывать разговоры, хранить бумаги, что все это когда-нибудь будет дороже того, что мы сможем придумать и написать.

Мур много читает: «Достоевского, Грина, сейчас с удовольствием читаю замечательную книгу Кронина «Цитадель» (перевод с английского). Сам много пишу, преимущественно стихов, так, пробы ради. Принялся за фундаментальное изучение правил французской грамматики; собираюсь вновь заняться изучением английского языка, это необходимо. Одно время занимался практикой французского языка с madame Толстой: она премилая женщина…»

Он читает «Золя, Чехова и, конечно, любимого Малларме и компанию (Бодлер, Верлен, Валери, Готье)». Грустит по Столетникову переулку, где помещалась тогда библиотека иностранной литературы: в Ташкенте трудно доставать французские книги. «Сейчас принялся за Салтыкова-Щедрина; у него рассказы, почти что чеховской марки. Кстати, Анна Ахматова на мой вопрос, любит ли она Щедрина, ответила, что да, любит, — как фантаста (!): «Прочтите его «Современную идиллию». Прочтем, прочтем. С большим удовольствием перечел «Контрапункт» О. Хаксли — преумная книга и прескорбная…»

О школе Мур пишет: «Учусь кое-как, с перебоями — самостоятельное хозяйство и различные хлопоты и хождение не содействуют нормальному посещению занятий. Но пока все идет хорошо. Математика одолевает, но не так уж…»

А 8 мая 1942-го теткам: «Перевод 300 рублей получил; очень благодарю Вас. Я живу не плохо в меру сил и возможностей. По-видимому, 9-й класс окончить удастся, несмотря ни на какие отправки в колхоз и т. д. А согласитесь, что это весьма существенно… Летом, возможно, поступлю на работу в скульптурную мастерскую Союза художников или куда-нибудь в этом роде. Вообще-то говоря, это меня никак не интересует, но летом надо поступить на работу, чтобы не отправили в колхоз…»

«Скоро будет исполняться 7-я симфония Д. Д. Шостаковича: посмотрим, на что это похоже!.. Здесь очень много ленинградцев, всегда спрашивают, не ленинградец ли я. Но я — патриот Москвы… Предлагали играть в кино и в театрах (совершенно серьезно), но у меня почему-то какая-то aversion[124] к этому делу».

«…Сейчас моя основная забота — это переехать на новую жилплощадь. Об этом хлопочут люди из Совнаркома; хорошо то, что раньше я занимал угол, а теперь будет отдельная комната или во всяком случае часть комнаты, отгороженная фанерной перегородкой. И еще ратую за возможность окончания 9-го класса и выдачу мне об этом соответствующего документа. Думаю, что все это удастся. Анна Ахматова скоро выпустит сборник стихов с отрывками новой поэмы; постараюсь переслать вам бандеролью».

И 25 мая он пишет Муле в Куйбышев, где тот работает: «Дорогой Муля, вчера получил твой перевод 150; ждал я его очень; шел он 20 дней. Большое спасибо — он пришел впору.

Я все еще не переехал, но перееду на днях, по-видимому, в дом писателей на улице Маркса — там живет Ахматова, которая мне очень помогает и оказалась человеком, не соответствующим своей репутации «непроницаемости»: когда ее хорошо знаешь, то видишь, что это остроумный, трезвый, культурный и очень осведомленный человек, отнюдь не «сфинкс» или «богиня». А что она писала и пишет хорошие стихи и является человеком со вкусом — это всем известно» Напиши, что пишет Аля.

Помогает мне также очень Л. Г. Бать (ты, кажется, ее знаешь); Дейч забавный человек, немного смешной.

В общем, живется трудно — заедают материальные вопросы. Но я прекрасно знаю, что это — явление временное и что все изменится к лучшему, — и оттого не унываю.

Читаю Тэна, Бергсона на французском языке. Хожу чаще, чем раньше, в кино и в театры (видел превосходный Маскарад, посредственную Симоновскую Историю одной любви и т. д.).

Начал сдавать экзамены за 9-й класс, скоро надеюсь получить свидетельство об окончании 9 классов. Напиши, как ты считаешь целесообразным — оставаться здесь еще или куда-либо уехать? Твой Мур».

К лету Мур уже регулярно получает переводы. Муля писал Але в лагерь, что он каждый месяц посылает Муру 300 рублей и Лиля — около 200, итого получается около пятисот рублей, но в те годы на эти деньги трудно было быть сытым. Важны были не деньги, а снабжение, распределители, пайки, литер А, литер Б, а так… Правда, была столовая писателей, был обед и что-то можно было купить по карточкам. Что-то Мур уже научился сам себе стряпать. Теперь главное было иметь свое жилье, а не снимать угол у старухи и платить за этот угол деньги, 22 июля он пишет Лиле: «Наконец переехал в дом писателей, в отдельную комнату. Стоит 70-градусная жара, но я ее очень хорошо переношу, бодро бегаю по городу, на удивление москвичей. Много читаю, общаюсь с 2–3 людьми, хотя знакомые — весь Ташкент. Из молодежи — никого. Живется трудно, но это ничего, все еще будет.

…Приезжая в Ташкент, я ставил своей целью окончить 9-й класс во что бы то ни стало. И я кончил его. И это хлеб: в Москве я вряд ли смог бы это сделать».

Все вроде бы как устраивается, все идет более или менее нормально, но тут, где-то в июле должно быть, а может быть, и в конце июня, старуха обнаружила пропажу вещей! Она заявила в милицию. Мура вызвали, началось следствие. Мур во всем сознался и обещал выплатить старухе ту сумму, которую она назначит. Старуха оценила все вещи в три тысячи рублей и потребовала выплатить деньги к ноябрю. Мур согласился. Продал он явно эти вещи за гроши, о такой сумме он и помыслить не мог, да и вряд ли вещи стоили этих денег, но он на все был согласен, лишь бы без суда! В Москву к теткам полетели отчаянные письма, он во всем сознается и умоляет продать вещи и выслать деньги. Он просит никому не говорить о случившемся, кроме Мул и…