Эффект безмолвия - Андрей Викторович Дробот
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«И ты это знал, – подумал Алик. – Но не только реальное ограничение доходов приводит к панике, к панике приводит даже мысль о потере доходов.».
***
В газете маленького нефтяного города вышла статья, обливающая Алика грязью, под названием: «Открытое письмо главе маленького нефтяного города Хамовскому». Все недостатки медицины маленького нефтяного города, показанные Аликом жителям города, авторы этого письма умело объяснили неадекватностью журналиста, его личной неприязнью к Прислужкову.
«По принципу – сам дурак», – оценил этот ход Алик.
Далее авторы открытого письма усмотрели в перечислении недостатков медицины оскорбление всех врачей, медсестер и санитарок.
«Увели внимание от реальных проблем и привлекли на свою сторону как можно больше сторонников», – мысленно прокомментировал Алик.
Ближе к середине письма его авторы недостатки медицины уже переквалифицировали в искажение фактов и предоставление заведомо ложной информации. А за серединой письма, реальные проблемы медицины переросли уже в умышленный обман телезрителей.
«Нагнетают истерию среди моих противников», – согласился Алик.
Последняя треть письма содержала оценку Алика, как журналиста: «хулиган», «оскорбил», «выгодно смонтировал материал, вырезав из него то, что ему выгодно».
«Да я ж вырезал только оскорбление своей жены Прислужковым – но все в контекст», – огорченно согласился Алик.
В продолжение оценки Алика, как журналиста, его узкая фраза, про «ложь, обман, подтасовку фактов, … подделку медицинских карточек, которые оформляет главный врач, чтобы доказать, что врачебных ошибок не было» была распространена на всех врачей.
«… – это единственное, что происходит в стенах городской больницы, по мнению автора скандальной программы», – таково было последнее предложение «Открытого письма…».
«Оценка внутри нас, – успокаивал себя Алик. – Человеку всегда нужно оправдание своего бездействия против несправедливости и это оправдание он чаще всего находит во внешних условиях, во мне, а не в собственной трусости, нерешительности. Разве сами медики не видят бардака, царящего в медицине на фоне президентской программы «Здоровье»? Конечно, видят… какое-то время. Причем очень небольшое время. Потому что, если бардак видишь постоянно, то его надо исправлять, надо бороться, надо подставляться под удар системы».
Благо, что любой факт можно рассматривать и как положительный, и как отрицательный. И эта привычка массово трансформировать отрицательное в положительное – поражала Алика в населении маленького нефтяного города, да и в населении всей России. В сфере сознания действовал не принцип адекватности или хотя бы случайности, аналогичный выпадению определенной стороны монеты, а принцип сознательной трансформации собственного сознания. По чиновничьей России, по сотрудникам, работникам и труженикам несся странный для этой страны гитлеровский девиз: «Зиг хайль!» – любым решениям власти.
Через какой прибор проходят наши мысли, что все то искреннее и доброе, что замышляется, превращается в нечто неудобоваримое?! Человек – словно бы чудовищный механизм для переработки природы в то, что природа с трудом может переварить или осмыслить.
УДАР
«Невозможно вернуться туда, откуда вышел»
Бессонной ночью, даже раскрыв форточку, Алик не мог надышаться. Тяжесть легла на сердце. Он вышел на улицу, морозный воздух отвлек его мысли, а ели вдоль улицы Ленина стояли сказочно, словно вдоль московского Кремля. Их украшенные снегом ветви напоминали о прошедших новогодних праздниках…
Алик вернулся домой, онемение переместилось в левую руку и пальцы ощутили уколы незримыми иглами, как это бывает, когда отлежишь…
– Марина, мне кажется надо вызвать скорую? – полуспросил Алик.
Марина взглянула на него, как глядят на мнительных детей.
– Тогда я сам вызову. Меня тут бьют из всех стволов. Еще не хватало умереть. Медики подписались под дерьмом в газете, так пусть едут, – сказал Алик и набрал номер скорой.
Бригада приехала быстро. Сняли кардиограмму, поставили укол.
– Приступ стенокардии, – сказал врач. – Требуется госпитализация.
– Нет, в вашу больницу я не поеду, – ответил Алик. – Ваше руководство уже угрожает мне плохим обслуживанием. Вколите, что надо, и хватит. Дома полежу…
На следующий вечер Алик опять вызвал скорую помощь, боли были менее выражены, но Алику захотелось напомнить о себе пишущим гадости медикам.
– У вас предынфарктное состояние. Появился зубец. Кардиограмма стала хуже. Собирайтесь, – твердо предложила ему толстоватая докторша, а еще более толстоватый фельдшер утвердительно кивнул.
«Дуэт толстяков – образец неправильного питания», – успел мысленно пошутить Алик и тут обратил внимание на Марину, ставшую невероятно бледной.
– Алик, надо ехать, – как-то тихо и в то же время испуганно сказала она.
– Да брось, ты. Бог троицу любит, если станет хуже, еще раз вызову скорую и тогда принимай больница мученика, – ответил Алик.
– Вот вы смеетесь, – ответила докторша. – А через час, возможно, своими ногами вы уже и не спуститесь.
– Спущусь, куда денусь, – отмахнулся Алик. – Ставьте укол…
– Мы через час заедем, – предупредила врачиха. – Сделаем контрольную кардиограмму.
Бригада толстяков исчезла за входными дверьми.
– Они все верно говорят, смотри, – сказала Марина, проводя пальцем по странице медицинского справочника. – Собирайся, нечего дурить.
– Ладно, звони, – согласился Алик, прочитав предупреждение о возможных последствиях.
***
На посту приема больных в стационаре сидела врач ультразвуковой диагностики Козарева, подписавшаяся под коллективной кляузой на Алика второй после председателя профсоюзного комитета городской больницы. Ее обесцвеченные волосы спускались к щекам с тем гладким загибом, который характерен прическе с военным названием каре. Взгляд ее жгуче вонзился в Алика.
– Ну, с чем пожаловали, рассказывайте? – спросила она тоном, говорящим: «ну вот, очередной симулянт».
– У меня было две скорых, читайте выводы, – ответил Алик устало.
– Нет, сами спойте песенку про тяжкие боли, – попросила Козарева, не стесняясь медсестер.
– Не хотите лечить, пишите отказ. Поеду в другой город, – ответил Алик…
Козарева заткнулась, заполнила необходимые бумаги, и Алик попал в палату, соседнюю с той, в которой несколько лет назад написал свои «Байки с больничной койки».
И тут на него снизошел покой. Вокруг лежали обычные люди. Он поздоровался со всеми, глянул на них, на себя, лег на кровать, и с белого больничного потолка на него снизошла мысль:
«Тело – часть окружающего душу внешнего мира, возможно – наибольшая его часть. Прежде чем увидеть мир надо преодолеть себя, но преодолеть себя полностью не удастся никому живому. Мир – за гранью смерти. Но мне еще рано…»
Ему поставили капельницу, и он уснул под трепетным контролем тоже сердечника – бывшего работника СИЗО милиции маленького нефтяного города Анатолия, приятного такого мужичка, которому бы по внешнему виду его заниматься сбором меда или кулинарией, а не охранять преступников.
ИСТОЧНИК ИСТОРИИ
«Иногда заглядываешь в себя, а вокруг – пустота и возникает Страх. Где тот маленький чертенок, придумывавший истории?»
Полуразрушенный дом, стоявший на окраине города, формами и тенями
