Книга бытия - Сергей Снегов

— Ведем себя как перипатетики, — сказал он удовлетворенно. И обратился к Капрову: — А кто они такие — перипатетики?

— Не знаю, — ответил Капров.

— Не знаете? Очень жаль. Честно, но грустно. Впрочем, не так уж ужасно — незнание легко переходит в знание. Хуже путаница. А вы ответите, кто такие были перипатетики? — спросил он Дьякова.

— Ученики философа Платона, — быстро ответил Дьяков. Он всегда говорил быстро и уверенно. — Так называли всех, кто учился в академии этого древнего греческого мыслителя.

— Академия Платона? Так, так… Теперь остаетесь вы, — сказал мне Орлов.

— Перипатетики, или прогуливающиеся, — ученики Аристотеля, — ответил я. — Он любил обсуждать философские проблемы, гуляя с учениками в саду.

— Давайте присядем, — предложил Орлов. И, подумав немного, объявил: — Мне в обсерваторию нужен только одни математик. Я выбираю вас, — сказал он мне. — Приходите завтра к нашей старшей вычислительнице. Будете работать с цефеидами. А вам, молодые друзья, желаю успеха.

Он пожал каждому руку и удалился. Мы молча вышли из обсерватории в Приморский парк. И только здесь к нам возвратилась способность говорить.

— Черт знает что такое! — ругался побледневший от огорчения Дьяков — он непроизвольно поглаживал и пощипывал усы. — Даже не поговорил по-человечески, два слова — и выгнал. Дались ему эти треклятые перипатетики! Они и вправду были у Аристотеля, а не у Платона?

— У Аристотеля, Толя.

— Тогда скажи: какое отношение они имеют к астрономии? Они ходили по саду и смотрели под ноги, нам, астрономам, надо вглядываться в небо — это разница! А тебе повезло, — сказал он с завистью. — Не просто астрономия, а цефеиды! Мечта.

Я чувствовал себя неловко: мое везение было не слишком справедливым. Раз уж дело дошло до выбора, в обсерваторию должен был попасть не я, а Дьяков. Я интересовался астрономией любительски, а для него она была родной стихией. Он знал гораздо больше, чем я. Я занял место, по праву принадлежавшее ему. И причина этого к делу не относилась — просто я лучше разбирался в философии.

Я заикнулся: может быть, стоит пойти к Орлову и попросить его принять на работу не одного, а двоих? И вообще: я могу уступить место Толе — он принесет больше пользы.

Капров молчал — он был подавлен, а Дьяков мой план отверг.

— Ничего не выйдет, Сергей. Мы в любительской обсерватории хорошо знаем наших соседей. Орлов рассердится и выгонит тебя — как нас. Не будем рисковать.

Толя явно считал, что больше на эту тему говорить не стоит, — он стал обсуждать полученное мною задание. Он был уверен (и я с ним соглашался): в звездной астрономии нет ничего интересней. Дело в том, что цефеиды, названные так по одной из звезд в созвездии Цефея, разгораясь и затухая, систематически меняют блеск. Вероятно, это происходит от того, что они варьируют свой объем: то чуть ли не со взрывной скоростью разбухают, увеличивая поверхность излучения, то опадают до прежнего размера. А почему это происходит — темна вода во облацех…

— Вот эту великую загадку ты, Сергей, и станешь решать. И будешь подробно нас информировать о каждом своем шаге!

Я скромно заверил, что готов незамедлительно взяться за раскрытие тайны и приложу все усилия, чтобы у звездного мироздания больше не осталось никаких секретов.

На другой день с твердой решимостью распутать все гордиевы узлы Вселенной я предстал перед «заведующей цефеидами» — немолодой, розовощекой, милой женщиной. Звали ее, кажется, Варвара Федоровна (впрочем, точно я этого уже не помню — все-таки с тех пор прошло шестьдесят лет с лишком). И она принялась методично остужать пылающее во мне вдохновение, алчущее немедленных результатов.

— Это просто замечательно, что вы пришли, Сережа, — ласково сказала она. — Александр Яковлевич вам уже говорил, что мы занимаемся цефеидами? Одна я решительно не справляюсь! Скопилось так много необработанных наблюдений — и в каждое нужно внести больше десяти поправок и корректировок. Вот этим мы и займемся.

И она развернула передо мной большой разграфленный лист, заполненный сотнями цифр.

— Мы вносим сюда новые данные, исправляем и подводим итоги. Потом рисуем новую таблицу. Как видите, очень просто. Перемена звездного блеска дана в истинном виде, а не в том, что видит глаз.

— А как с наблюдениями самих цефеид? — поинтересовался я. — Мне хотелось бы поработать на рефракторе.

— На рефлекторе, — поправила она. — Старый рефрактор мы передали соседям — любительской обсерватории.

— Извините — рефлектор. Вы разрешите на нем поработать?

— Разрешаю не я, а Александр Яковлевич, — холодно сказала она. — Не понимаю: зачем вам это нужно? Наши наблюдатели значительно точней вас измерят перемены. А смотреть из простого любопытства… Это даже наши соседи не разрешают — на любительской аппаратуре. Обо всем, что касается цефеид, вы узнаете, когда правильно обработаете этот лист.

Я покорился. Больше всего на свете (теоретически, разумеется, ибо практически этим никогда не занимался) я ненавидел бухгалтерию. Вычисления Варвары Федоровны были еще скучней бухгалтерских. А компьютеров и ЭВМ тогда не существовало… Конечно, я понимал, что без таких расчетов наблюдательная астрономия бесполезна. Но это означало только одно: не все ее разделы мне по душе.

Вскоре я отправился к Александру Яковлевичу попросил дать мне другое задание, больше соответствующее моим увлечениям.

— Это великолепно, что вас тянет к опыту, — одобрил он. — Но сейчас нам не нужны наблюдатели, а без новых вычислителей мы как без рук. Рассудите сами: ну, поставлю я вас на рефлектор рядом с опытным сотрудником — вы же только мешать ему станете. А что до точности наблюдений… Вам еще долго веры не будет.

— Не боги горшки обжигают, — пробормотал я.

— Не боги, верно. Мастера! Между прочим, Варвара Федоровна замечательный специалист! Ее данные по цефеидам попали даже в международные справочники. Вас это не устраивает?

— Боюсь, не устраивает, — признался я.

Он явно был недоволен — и вдруг его охватило вдохновение. Александр Яковлевич никогда не менял своих решений — но это не мешало ему постоянно находить новые.

— Я придумал для вас работу! — объявил он решительно. — Она будет вам по вкусу. Вы просто рождены для нее.

— Какую? — воодушевился я.

— Сразу сказать не могу. Окончательно определимся после моей очередной поездки в Полтаву. Уезжаю через неделю, возвращаюсь через месяц. Пока продолжайте практиковаться на цефеидах.

Теперь я без прежнего отвращения помогал Варваре Федоровне в ее бесконечных вычислениях. Мысль о новой работе, несомненно связанной с тайнами мироздания, делала ряды цифр менее занудными. В свободное время я ходил к соседям — астрономам-любителям. Здесь усердствовал Толя и можно было поболтать с Сонечкой, милой девушкой, героически влюбленной в звезды и Дьякова (вскоре она стала его женой). Иногда подчиненных осчастливливал визитом руководитель — сын знаменитого певца Платона Цесевича. Он был значителен и важен — впрочем, отцовское имя было известней, чем его собственные труды. Впоследствии он заменил Орлова на посту заведующего (кажется, его уже стали называть начальником) Одесской государственной астрономической обсерватории.