Одиночка - Крис Мориарти

А Шарифи все продолжала возиться. Она медлила.

«Разве она совсем не чувствовала, что соединение уже заработало? Драгоценные данные, результаты ее расчетов, говорили, что пора. Какого черта она ждала?»

Ли угадала ответ сразу же, как задала вопрос. Она знала мысли Шарифи, чувствовала ее пульс, дыхание, острую боль в растянутой мышце. Шарифи ничего не ждала. Она уже получила все, за чем пришла сюда. Эксперимент был закончен. Его свернули сами кристаллы. Она получила ответы – те ответы, которые она спрятала от Ли, от Нгуен, от всех остальных. Теперь она разыгрывала сценарий, по которому она сталкивала Нгуен, Хааса и Корчова друг с другом, и надеялась, что успеет закончить все, пока не придет время платить по счету.

Нгуен была права с самого начала: Шарифи предала их.

Но не Корчову, не Синдикатам. И не за деньги и даже не за Беллу. Она поступила так ради этой первой попытки контакта с водоворотом жизни, струящимся под ребристыми сводами и колоннами сияющей воронки.

Ради этого она и пришла на Мир Компсона. Деньги, слава, мечта о дешевых искусственных кристаллах являлись всего лишь поверхностными причинами. Действительная причина была та же, что привела сюда и самого Компсона, и многих исследователей и ученых после него. Этой причиной была жизнь – единственная форма разумной жизни во Вселенной, помимо людей и существ, порожденных ими.

Строки из потрепанного «Ксенографа», принадлежавшего Шарифи, стояли в глазах Ли ясно и отчетливо, как камешки на дне горного ручья: «Мы пришли в этот край подобно святым, приходящим в пустыню. Мы пришли, чтобы измениться. Но совсем не изменились. Меняется только то, к чему притрагиваются люди».

И ответом на слова Компсона была пометка, сделанная рукой Шарифи: «Но ты все же указал людям путь, не так ли?»

Эта шахта стала пустыней Шарифи. Она пришла сюда, чтобы увидеть, понять и измениться. И она не собиралась совершать ошибку, которую сделал Компсон. Она не собиралась передавать карты хищникам и доверять Техкому защиту кристаллов. Она приняла другое решение.

Ли посмотрела на Войта и Корчова. Они отошли немного в сторону и следили за приготовлениями Шарифи. Человек Хааса и человек Синдикатов. Цель одного – синтетические кристаллы, которые так нужны Синдикатам. Другой… что искал другой? Кому подчинялся Войт, Хаасу или ООН? И кто из них убьет Шарифи?

Вдруг Ли поняла, что не хочет быть свидетелем того, что произойдет сейчас. Она не хотела знать, кто проломит Шарифи голову и искалечит ее руки. Она не хотела наблюдать убийство. Шарифи должна пройти свой путь без посторонних глаз.

Что-то зашевелилось в темноте. Что-то огромное, медленное, древнее. Не чувствовалось никакого движения воздуха, не было слышно ни звука, не видно никаких изменений, но стало понятно, что что-то происходит. Поток данных между Ли и Коэном через интрафейс увеличился. У Ли появилось ощущение надвигающегося потопа, подобное тому, что они чувствовали у входа в сияющую воронку. Затем потоп обрушился на них.

Он проходил через нее, как кровь по артериям. Заполнил ее легкие, мозг, все пространство внутри нее. И когда он заполнил все внутри нее, он создал в ней новые пространства, чтобы поместить туда новые вселенные. Ее кожа растянулась, чтобы охватить океаны и континенты. Ее нервы затвердели, превратившись в жилы углеродных пластов, опутавшие всю планету, ее вены образовали разломы горной породы, глаза стали тусклыми звездами в темном сердце планеты.

Ли видела смены времен года и медленное, не подверженное влиянию этих смен течение времени в недрах земли. Она наблюдала, как поднимаются горы, как движутся континенты. Она видела, как возникает жизнь, борется, гибнет и уходит в темноту. Она смотрела на все глазами каждого из существ, населявших недра, ползавших по коже планеты или плававших когда-то в давно уже высохших океанах. И вдруг, за какое-то мгновение, вода исчезла, и ветер пронесся по степям, в которых не было ничего, кроме мягкого меха водорослей и лишайников.

Ли увидела, как пришли люди. Увидела геологов и землемеров, мигание шахтерских ламп. Она чувствовала энергичное шевеление мира, пробуждающегося от мысли, что у него снова появились дети – странные, ненасытные и способные на убийство.

Шарифи было доступно только слабое эхо того, что ощущала Ли, потому что для нее информация поступала через обыкновенного полевого AI. Но и этого оказалось достаточно, чтобы Шарифи все поняла. И как только она поняла, у нее не осталось сомнений и мыслей о сделках или компромиссах.

Это было так просто и одновременно невозможно. Конечно, им ничего не оставалось, как убить ее.

Что-то щелкнуло, и Ли перестала видеть окружающее, оказавшись отрезанной в пустоте.

Но она была не одна. Кто-то делил с ней эту темную пустоту. Кто-то затаился и ждал в густой чаще кристаллов. Это оказался худой, темноволосый мужчина, его лицо скрывалось в тени. Пока она шла к нему, он то появлялся, то исчезал из вида, подобно звездам в облачном небе в ветреную погоду.

«Только бы не он, – прошептала она. – Пожалуйста, только не он».

Но это был он. Отец, которого Ли помнила уже очень больным. Он был настолько худым, бледным и высохшим, что выглядел меньше ее. Он поднял свою слабую руку, чтобы стереть с ее лица слезы, хотя Ли и не понимала, что плачет. Она упала в его объятия, зарывшись лицом в его рубашку, которая пахла дождем, угольной пылью и им самим.

«Мы так счастливы. – Эта мысль пронзила ее даже сильнее и глубже, чем мысли Коэна – Так рады, что это – ты».

«Мы…» – повторила Ли.

«Я покажу тебе?»

Он отстранился от нее, не отнимая своих рук, потом сделал шаг назад и принялся расстегивать рубашку.

Ли отшатнулась, закрывая руками глаза. Это был жест испуганного ребенка, чье детство стерлось из памяти, разрушив мост, соединявший прошлое и настоящее, и прервав тропинку от старых страхов к взаимопониманию. Здесь нет никаких чудовищ, – сказал тот, во плоти ее отца. – Их нет. И даже ты – не монстр.

Он делал все мучительно медленно. Она следила, как он расстегивал пуговицу за пуговицей, как делал один вдох за другим; она понимала, что ее сердце остановится, если ей придется увидеть тот черный кошмар, который преследовал ее в снах.

Но сон изменился. Или изменилась она сама.

Его тело теперь представляло собой карту. На нем была изображена вся жизнь этой планеты – планеты, которая дала жизнь им обоим. Его истощенные мышцы стали горными хребтами, океаны бушевали и волновались в его грудной клетке, все секреты земли жили в нем.

Она в изумлении опустилась на колени, в ушах звенела песня, которую пели камни, окружавшие ее. Она дотронулась до него руками, пытаясь познать и изучить его. Через прикосновения она пришла к знанию. Планета соединилась с ней через него и изменила ее, и она приняла это, как Шарифи.