Шевалье де Сент-Эрмин. Том 1 - Александр Дюма

Никто не заблуждался, каждый видел в этом обвинении завистливую ненависть первого консула к сопернику. Сам же Бонапарт был настолько уверен, что и на скамье подсудимых Моро сохранит все свое влияние, что пришлось долго обсуждать численность охраны, поскольку, достаточная в спокойное время, она могла быть недостаточной в случае каких-то стычек.

Беспокойство Бонапарта так возросло, что он даже забыл о своих претензиях к Бурьену. Он вернул его из ссылки, поручил ему присутствовать па суде и каждый вечер давать ему отчет о происходящем там[175].

Чего Бонапарт хотел прежде всего, после того как герцог Энгиенский был расстрелян, а Пишегрю удавлен, так это того, чтобы Моро признали виновным и приговорили к казни, а он бы его помиловал. Он даже попытался прощупать несколько судей на этот счет, признавшись им, что он желает осуждения Моро лишь затем, чтобы помиловать его. Но судья Клавье в ответ на признание первого консула, что он помилует Моро, когда его осудят, бросил:

— А нас? Кто тогда помилует нас?

Невозможно представить наплыв народа на улицах, ведущих ко Дворцу правосудия, в день начала судебных дебатов. Лучшие люди столицы стремились попасть на них. Отмена присяжных в этом деле указывала на то, как важен правительству результат судебного разбирательства. В десять утра толпа расступилась, пропуская двенадцать судей уголовного трибунала, одетых в длинные красные мантии. Зал Дворца был уже приготовлен, и они молча сели на свои места.

Этими двенадцатью судьями были: Эмар, председатель, Мартино, вице-председатель, Тюрьо, которого роялисты прозвали Тюэруа (Убийца королей), Лекурб, брат генерала, носящего ту же фамилию, Клавье, давший тот самый блистательный ответ Бонапарту, который мы приводили, Бургиньон, Даме, Лагийоми, Риго, Сельв, Гранжере-Демезон.

Общественным обвинителем был Жерар, секретарем суда — Фремин.

В зале суда находились восемь судебных приставов; медик из Тампля Суппе и хирург Консьержери также не должны были покидать судебного заседания.

Председатель приказал ввести обвиняемых. Они заходили по одному в сопровождении жандармов. Буве де Лозье вошел, понурив голову, он не осмеливался поднять глаза на тех, кого подвел своим неудавшимся самоубийством.

Остальные держались уверенно и спокойно.

Моро, сидящий вместе с остальными на скамье подсудимых, выглядел спокойно, или, скорее, рассеянно; он был одет в длинный синий военный сюртук, но без знаков отличия. Рядом с ним сидели, разделенные друг от друга жандармами, Лажоле, его старый адъютант, и молодой красавец Шарль д'Озье, одетый столь изысканно, что можно было подумать, будто он собрался на бал. Что же касается Жоржа, которого все признавали самой необычной личностью среди обвиняемых, его было легко узнать по громадной голове, мощным плечам и пристальному горделивому взгляду, которым он смотрел на каждого судью, будто бросая вызов смерти. Рядом с ним сидели Бурбан, который в военных экспедициях называл себя то Малабри, то Барко, и Пьер Кадудаль, кулак которого сбивал с ног быка и потому во всем Морбиане его знали под именем Железная Рука. Оба Полиньяка и маркиз де Ривьер, сидящие во втором ряду, притягивали взоры молодостью и элегантностью. Но всех затмевал красавец Костер Сен-Виктор, рядом с которым, впрочем, сидел Роже-Птица, тот самый, который нашел для своей шеи Антиноя столь удачное применение.

О Сен-Викторе ходила легенда, делавшая его особенно интересным в глазах женщин: поговаривали, что ненависть к нему Бонапарта была вызвана не военным, как по отношению к Моро, а любовным соперничеством; рассказывали, что оба столкнулись однажды в спальне одной из самых красивых и знаменитых актрис того времени[176] и что, сделав вид, будто он не узнал первого консула, Сен-Виктор отказался уступить ему место, оставшись хозяином положения пусть не на поле битвы, так на любовном ложе.

Он мог тогда убить Бонапарта, но дал слово Жоржу Кадудалю сразиться с ним в честном бою и сдержал слово.

Наконец, в третьем ряду сидели те бравые шуаны, которые примкнули к заговору из чистой преданности. Они рисковали жизнью, а случись победа, стали бы снова, как прежде, простыми деревенскими обывателями.

В центре сорока шести обвиняемых — поскольку с пятидесяти семи их число уменьшилось до сорока шести — было пять женщин: жены Дено, Дюбюиссона, Галуа, Монье и девица Изаи, которой Кадудаль доверил семьдесят тысяч франков, конфискованных Фуше для выплаты пенсии и вознаграждения вдове Бюффе и жене Каньоля.

Допрос начался с вопросов председателя пяти свидетелям, агентам полиции и частным сыщикам, которым было поручено схватить Жоржа. Каждый из них рассказал о своих действиях. После их допроса председатель обратился к Жоржу:

— Жорж, что вы можете рассказать об этом?

— Ничего, — ответил Жорж, не отрывая глаз от бумаги, которую он читал.

— Признаете ли вы те деяния, которые вменяются вам в вину?

— Признаю, — ответил Жорж столь же равнодушно.

— Обвиняемому Жоржу не позволено читать, когда к нему обращаются, — заметил судья Тюрьо.

— Но я читаю очень интересный документ, это протокол заседания от семнадцатого января 1793 года, на котором вы проголосовали за смерть короля.

Тюрьо поджал губы. По залу пронесся гул. Председатель поспешил оборвать его, продолжив допрос.

— Вы признаете, — сказал он Жоржу, — что были арестованы в месте, указанном свидетелям?

— Не знаю, о каком месте идет речь.

— Сделали ли вы два выстрела из пистолета?

— Не помню.

— Вы убили человека?

— Ей-богу, не знаю.

— При вас был кинжал?

— Возможно.

— И два пистолета?

— Тоже может быть.

— Кто был с вами в кабриолете?

— Я забыл.

— Где вы жили в Париже?

— Нигде.

— Не были ли вы в момент задержания на улице Монтань-Сент-Женевьев у продавщицы фруктовой лавки?

— В момент задержания я был в кабриолете.

— Где вы ночевали накануне ареста?

— Накануне ареста я всю ночь не спал.

— Что вы делали в Париже?

— Гулял.

— Кого вы видели?

— Толпу стукачей, следящих за мной.

— Как видите, обвиняемый не желает отвечать, — констатировал судебный следователь, — перейдем к допросу следующего.

— Спасибо, господин Тюрьо… Жандармы, прикажите подать мне стакан воды: я привык полоскать рот после того, как произношу это имя.

Можно догадаться, сколько злых смешков вызывал среди присутствующих подобный ход допроса; все понимали, что Жорж решил пожертвовать своей жизнью и заранее выказывали ему то уважение, которое проявляют к людям, обреченным на казнь.