Цитадель (Тамплиеры - 3) - Октавиан Стампас

Маркиз пробормотал, глядя в сторону.

- Но для обслуживания этого маленького путешествия нужны две сотни вооруженных людей и полтысячи лошадей.

Голос Конрада Монферратского звучал примирительно.

Изабелла вышла из шатра, будучи в полной уверенности, что бунт жениха укрощен. Когда она быстро шла между деревьями к своему шатру, то услышала голос своего мажордома.

- Ваше высочество, Ваше высочество.

- Чего тебе?

Данже указывал вниз, туда, где по подножию холма проходила узкая тропинка, по которой медленно катился небольшой возок, запряженный парой мулов. Его сопровождали люди в красных плащах - люди Конрада. Очевидно, какой-то разъезд натолкнулся неподалеку на этот экипаж.

- Надо выяснить, кто это.

Данже кивнул и побежал обратно к шатру маркиза. Вернувшись, он доложил.

- Это та самая госпожа Жильсон из Яффы, что приехала тогда из-за графа Рено.

Остаток пути до своего жилища принцесса проделала в глубокой задумчивости.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

МЕЧ ИСЛАМА

Меч ислама не любил роскоши. Единственное, что у него было наивысшего качества, это лошади и оружие. Эту черту своего характера султан Саладин унаследовал от своего отца, а тот у своего деда, бывшего вольным пастухом в горах северной Киликии. Поэтому, шатер в который ввели Хасана аль-Хабиба внешним убранством почти не отличался среди прочих шатров, расположившихся четырьмя концентрическими кругами вокруг него. Только по толпящимся вокруг него воинам, большую часть которых составляли телохранители султана, можно было догадаться, что это жилище вождя.

Внутри шатра полулежали на простой кошме сам Саладин и его брат Малек. Между ними стоял большой кальян, мундштук коего они время от времени передавали друг другу. Спокойствие и умиротворенность, казалось, царившие здесь, были абсолютно обманчивы. Это была лишь короткая передышка в пятидневной скачке. Она началась после того, как султану, выехавшему по своему обыкновению на осеннюю охоту в верховья Евфрата, сообщили об успехах Рено Шатильонского. Сначала он подумал, что это обычные дрязги назорейского барона с пограничным миром и серьезного значения сообщению не придал. Общая обстановка на границе с крестоносным королевством не казалась предвоенной, чреватой какими-то опасными событиями. Султан слишком хорошо знал до какой степени не расположены его западные вассалы к тому, чтобы менять устроенную мирную жизнь на бедствия военного времени. Правда, мысль о возвращении Иерусалима никогда не оставляла Саладина, он собирался подступиться к этому делу, но не раньше, чем через год, или два.

Все сразу изменилось с известием о пленении принцессы Замиры. Султан сначала вскочил на коня, а потом уже стал анализировать ситуацию. За ним последовал брат и полевая гвардия, набранная в основном из мужчин того племени, к которому принадлежали сами Аюбиды. На пятый день скачки стало ясно, что необходим отдых, иначе к месту возможного сражения прибудут не воины, а лишь их тени.

Саладин велел разбить лагерь, добыть овса для лошадей и кальяны для себя и брата. Кальян отыскали только один, в небольшой харчевне на повороте горной дороги.

Во время этой остановки и появился аль-Хабиб, который решил броситься в ноги господину, в надежде на его чувство справедливости и великодушие.

Войдя в шатер Хасан рухнул на колени, коснулся лбом кошмы и замер в таком положении.

- Подними глаза, предатель, - сказал Малек Нафаидин, с холодной злостью в голосе.

Визирь приподнялся, но был не в силах посмотреть в глаза братьям своей утраченной подопечной.

- Прежде, чем тебе сломают шею, расскажи как это все произошло.

У курдов, также, как у сельджуков и некоторых степных народов, существовал способ казни без пролития крови, когда человеку ломали основание черепа. Подобная смерть считалась привилегией высокопоставленных людей, ибо, по народным поверьям, в случае непролития крови, душа казненного сохраняла надежду попасть в рай. С отсечением же головы такая возможность утрачивалась.

Визирь, несмотря на то, что ему был пообещан привилегированный способ умерщвления, побледнел и подумал о том, что зря он понадеялся на прославленное великодушие Саладина. Несмотря на предсмертное отчаяние, визирь подробно и толково рассказал о нападении Рено Шатильонского на караван.

- И они отказались взять четыре тысячи золотых? - не поверил Малек Нафаидин.

- Аллах свидетель, что слова мои истинны.

- И тогда ты сказал, что сопровождаешь сестру Саладина?

- Да, господин.

- Может быть это надо было скрыть и они не стали бы нападать?

- Они напали бы все равно, господин. Рено Шатильонский искал не денег. Когда я открыл им имя той, которую сопровождаю, я был уверен, что оно защитит принцессу как щитом. Ибо только безумец, по моему разумению, мог пренебречь таким предупреждением. Но видит Аллах, назорей вел себя именно как безумец.

- Почему же он не убил тебя? - глухо спросил султан, вступая в разговор.

- Да, действительно, человек, совершивший подобное злодеяние, должен был бы спутать следы, дабы избежать возмездия.

Хасан молчал.

- Твой язык прирос к небу?! - воскликнул Нафаидин.

- У меня нет объяснения.

Саладин передал мундштук кальяна брату, призывая его тем самым успокоиться.

- Так ты говоришь, назорей не стремился к тому, чтобы его имя осталось неизвестным?

- Да, великий.

- Он повторил тебе свое имя, а потом отпустил тебя, для чего? - Султан медленно провел рукою по глазам, и продолжил. - Думаю для того, чтобы я как можно скорей узнал, кто похитил нашу сестру.

Нафаидин и визирь с напряженным вниманием следили за султаном.

- Что за человек этот назорей?

- Довольно родовитый, - отвечал брат султана. Он живо интересовался латинскими рыцарскими обычаями и хорошо разбирался во внутренних делах крестоносного королевства. С особенным жаром он говорил о Ричарде I, уже заслужившем к тому времени прозвище Львиное Сердце. Нафаидин утверждал, что это единственный воин Запада могущий соперничать с его царственным братом, ибо не Филипп Французский, ни Фридрих Барбаросса, ни, тем более Леопольд Австрийский, для него не годны.

- Родовит, но дурного нрава. Прежним Иерусалимским королем приговорен к смертной казни.

- Почему же не казнен.

Нафаидин пожал плечами.

- У назореев важно не то, к какому приговорили наказанию, а из чьих уст прозвучал приговор. Короли Иерусалима давно уже не в достаточной силе, чтобы настоять на исполнении своей воли.

Ответив на вопрос брата, Нафаидин почтительно умолк, хотя любил порассуждать на назорейские темы. Он хорошо знал эти моменты Саладинова раздумья. Мешать ему было нельзя. Никому бы не поздоровилось, попробуй он это. Квадратная, черноусая голова султана склонилась слегка набок, черные глаза затуманились, как осеннее озеро. Казалось, он даже не дышал, изо рта тоненькой самостоятельной струйкой тянулся холодный дымок. Своим видом Саладин напоминал остывший вулкан. Наконец шевельнулся, приступ сосредоточения миновал.