Воспоминания - Екатерина Андреева-Бальмонт

Критикой своих произведений он не очень интересовался, не обижался на нее, не негодовал даже на клевету, презирал ее в полном смысле слова и не дочитывал, если она была глупой, неосновательной. Остроумие в критике очень ценил. Искренне смеялся над пародиями на себя. Очень нравилась ему пародия Буренина «О, Вышний Волочек» на его стихотворение «О, тихий Амстердам», он сразу запомнил ее наизусть и приводил как пример удачной пародии.

Но он не любил, чтобы его стихи разбирали и критиковали при нем. Я смеялась, что он в этом похож на свою дочь Нинику, которая сказала, когда ей было лет пять: «Я люблю, чтобы меня хвалили до-о-лго». Похвалам он всегда радовался, но большого значения им тоже не придавал.

Только раз он был взволнован и глубоко обрадован, когда я передала ему (в 1907 году, кажется) слова Мстислава Яковлевича Лукина, составлявшего анкету для газеты «Русские ведомости», о том, какие книги больше всего читаются в тюрьмах: на первом месте в рубрике прозы стояло — Л. Толстой, поэзии — К. Бальмонт.

Вино. Болезнь Бальмонта

Мне сейчас семьдесят семь лет. Я видела и коротко знала многих людей, и знаменитых, и совсем неизвестных, в самых разнообразных кругах общества, и в России, и за границей, но я очень мало встречала таких неизменно честных, благородных и, главное, правдивых людей, как Бальмонт. Я находила это всегда, но в молодости это могло объясняться ослеплением влюбленности, но я повторяю это и теперь, с беспристрастием старости, оглядываясь на свою долгую жизнь. Мне не верили, когда я говорила, что прожила счастливую жизнь с Бальмонтом.

С именем Бальмонта, «талантливого поэта», всегда связывалось представление как о человеке беспутном, пьянице, чуть ли не развратнике. Только близкие друзья знали его таким, как я, и любили его не только как поэта, но и как человека: С. А. Поляков (издатель «Скорпиона»), С. А. Соколов (издатель «Грифа»), поэт Ю. Балтрушайтис, художник М. А. Дурнов, поэт Макс Волошин и другие. И много женщин: Т. Полиевктова, ее сестра Вера Зайцева, ее дочь М. А. Кристенсеп, Анна Николаевна Иванова, моя племянница, жившая со мной и Бальмонтом многие годы, мои сестры — А. Андреева, писательница, Т. А. Бергенгрин, Елена Юстиниановна Григорович, писательница, Марина Цветаева, поэтесса, Люси Савицкая, поэтесса и писательница, и многие, многие другие, общаясь с ним долгие годы и, может быть, имевшие романы с ним, сохранили к нему уважение и приязнь до своей старости. И все они соглашались со мной, что Бальмонт был прекрасный человек.

Откуда такое противоречие в суждениях о Бальмонте? Я думаю, это происходило от того, что в Бальмонте жило два человека.

Один — настоящий, благородный, возвышенный, с детской нежной душой, доверчивый и правдивый, и другой — когда он выпьет вина, полная его противоположность: грубый, способный на все самое безобразное.

Бальмонт не выносил алкоголя ни в каком виде, ни в каком количестве. Это была его болезнь, его проклятие. Вино действовало на него как яд. Одна рюмка водки, например, могла его изменить до неузнаваемости. Вино вызывало в нем припадки безумия, искажало его лицо, обращало в зверя его, обычно такого тихого, кроткого, деликатного.

Эти мгновенные его превращения ужасали не одну меня, а всех, кто при них присутствовал. Ясно было, что это недуг. Но никто не мог мне объяснить его. Я обращалась ко многим врачам, невропатологам, психиатрам. Доктор Россолимо, с которым Бальмонт дружил, так же как (через несколько лет) и психиатр Ф. Рыбаков, объясняли состояние Бальмонта наследственным алкоголизмом (которого, кстати сказать, не было в семье Бальмонтов). Оба эти врача предлагали лечение внушением, гипнозом, которое они применяли к Бальмонту безрезультатно. Доктор Россолимо читал публичные лекции о Гофмане, Эдгаре По и Бальмонте и объяснял их фантастичность, декадентство и вообще всю «упадочную литературу» и у нас, и на Западе вырождением этих писателей на почве их наследственного алкоголизма… Бальмонт присутствовал на такой лекции Россолимо, много смеялся, но не пошел к нему ужинать после лекции, несмотря на усиленное приглашение.

Бальмонт советовался с врачами только по моим настойчивым просьбам. Сам он им не верил и смеялся над ними. В Париже я, помню, умоляла Бальмонта показаться одному знакомому психиатру, лечившему Мопассана и других известных писателей и художников, фото которых лежали у него на столе в приемной с лестными для доктора надписями.

Нам удалось попасть к этой знаменитости с большим трудом, через общих знакомых. Профессор осмотрел довольно небрежно Бальмонта, нашел, что у него прекрасное здоровье, что он очень уравновешен от природы, о чем свидетельствовал, по его мнению, его почерк. Он с любопытством рассматривал ровные, как напечатанные, стихотворные строчки в его записной книжке. А мне, выходя из кабинета, сказал маленькую речь о том, что у поэтов бывает повышенная чувствительность, что возбуждение от вина у разных людей принимает разные формы, советовал Бальмонту делать гимнастику, прописал ему какие-то успокоительные капли…

«Ну, ты убедилась, что это такой же идиот, как все другие? — сказал Бальмонт. — Как жаль сорок франков!»

Я убеждалась все больше, что никто не понимает болезни Бальмонта. Его опьянение совсем не походило на опьянение других людей. Оно больше было похоже на безумие. И это было страшнее всего.

Я уже отчаивалась найти способ помочь Бальмонту, когда встретила своего старого друга, доктора Никиту Сергеевича Тандова, который знал Бальмонта и очень был к нему расположен. Он первый сказал мне, судя по моему описанию бальмонтовских состояний, что у Бальмонта определенная и серьезная болезнь (что-то вроде идиосинкразии), он назвал ее мне, но я не помню точно как. «Для Бальмонта вино — яд, — сказал Тандов, — он никогда выносить его не будет, и, если вовремя не принять меры, он погибнет от него. Ему не нужно никакого лечения — ни внушений, ни гипноза. Надо только одно: не пить вина никакого, никогда. Если Бальмонт это поймет и у него хватит воли отказаться от вина — он будет здоров». Тандов говорил это и Бальмонту, который в то время брал у него души в водолечебнице.

В ранней молодости Бальмонт относился к вину с восторгом, как к божественному дару, источнику силы и вдохновения и воспевал ему хвалы. Ужасное действие вина на себя, которое с каждым годом становилось зловреднее, он истолковывал различными случайными причинами: неприятностями, нервным переутомлением, расстройством…

Правда, что по природе своей Бальмонт был исключительно нервен и впечатлителен. Он неудержимо отдавался своим чувствам, не желая, да и не умея ими владеть. К вину он прибегал всегда, когда у него были огорчения или неприятности, и в нем искал забвения.