Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947 - Франц фон Папен

Вскоре стало ясно, что самой неотложной задачей является предотвращение, если возможно, полного разрыва отношений Германии с внешним миром и всех вытекающих из такого развития событий последствий. Я обсудил со своими сотрудниками, какое решение мне следует принять. Они согласились со мной, что занять предложенный мне пост – значит вновь пойти на службу к нацистскому правительству после позорных событий 30 июня, что будет актом, совершенно непонятным для множества людей. Следовало еще учесть широко распространенную уверенность в том, что я, несмотря на убийства Юнга и Бозе, решился на продолжение работы с Гитлером. Только мои ближайшие знакомые могли знать, что Гитлер упорно отказывался объявить о моей отставке или опубликовать письма с протестами. Но государственный деятель, наделенный чувством ответственности, должен быть готов иногда принимать несправедливое осуждение своих друзей. Кеттелер и Кагенек, делившие со мной предыдущие превратности, в равной мере были уверены, что мне не следует позволять личным обидам влиять на свое решение, и считали, что я могу еще, согласившись на требование Гитлера, принести пользу, при условии что тот согласится дать вполне определенные гарантии.

Дело Рема подтвердило все худшие опасения, о которых я говорил в марбургской речи. Как бы ни были мы разочарованы развитием событий внутри страны, тем более необходимым было предотвратить катастрофу в наших внешних делах. Я не мог рассматривать тот аргумент, что было бы лучше покончить с Гитлером путем внешней интервенции. Если режим может быть сброшен только в результате войны, то в конце концов страдает сам народ, этот режим породивший. В этой ситуации я посчитал своим долгом спасти, что возможно, от краха, несмотря на осуждение и непонимание, которые могли бы выпасть лично на мою долю. Поскольку эффективный общественный протест против нацистской политики был невозможен, то наилучшей из оставшихся возможностей была незаметная закулисная работа, даже сопряженная с риском заслужить осуждение со стороны собственных друзей.

Затем мы все вместе принялись за составление текста условий, которые я должен был представить Гитлеру. К несчастью, этот документ был утерян во время войны, но его основные пункты были таковы:

1) Хабихта следует немедленно отстранить от занимаемого поста, причем необходимо предпринять шаги с целью совершенно прервать его контакты с Австрией и Австрийской национал-социалистической партией.

2) Германской национал-социалистической партии должно быть запрещено вмешательство во внутренние дела Австрии.

3) Проблема объединения Австрии с Германией ни при каких обстоятельствах не должна решаться силовыми методами, но только путем эволюции.

4) Моя миссия будет закончена, как только будут восстановлены нормальные, дружественные отношения между Австрией и Германией. В связи с этим я должен быть назначен послом по особым поручениям.

5) Я не должен подпадать под юрисдикцию германского министерства иностранных дел и должен был нести ответственность исключительно перед самим Гитлером. Тем не менее министерство иностранных дел будет получать копии моих докладов ему.

Вооруженный этим документом, я имел официальную беседу с Гитлером. «Первое условие совершенно невыполнимо, – сказал он. – Если я сейчас отзову Хабихта, это будет равносильно признанию соучастия в путче».

«Тогда вам придется выбирать между мною и им, – ответил я. – Обсуждать этот вопрос я отказываюсь. Отзовете вы его или нет, внешний мир уже возложил на партию моральную ответственность за случившееся».

После этого я продолжал настаивать на том, что важнейшим аспектом моих требований является вопрос об окончательном австро-германском объединении. Гитлер не выдвигал возражений против моего утверждения, что всякое решение этой проблемы силой не может даже рассматриваться. Катастрофические последствия убийства Дольфуса доказали ему справедливость этого утверждения, и он был полностью согласен, что решение такого деликатного вопроса требует от германской стороны величайшей осторожности. Только таким путем можно достичь международного признания идеи дарования побежденным державам такого же права на самоопределение, какое было дано бывшим национальным меньшинствам исчезнувшей империи Габсбургов. Я сказал ему, что признание им справедливости такого подхода является необходимым условием моего согласия на предложенное поручение.

Наша беседа длилась несколько часов. Чтобы доказать серьезность своих намерений, я, в конце концов, настоял на том, чтобы Хабихт лично был вызван в Байрейт и отстранен от дел в моем присутствии. Для такой личности, как Гитлер, потребовались едва ли не сверхчеловеческие усилия, чтобы признать свою ошибку, в особенности в случае, подобном этому. Перефразируя изречение Талейрана, мы оказались перед лицом ситуации худшей, чем преступление, – перед действительно поразительным образцом политической глупости. И все же я намеревался твердо внушить ему этот урок. В конце нашего разговора появился Хабихт и, после строжайшего выговора, был прямо на месте отстранен от дел.

После этого обсуждение прочих условий не представляло особой сложности. Гитлер даже согласился объявить о моей отставке из состава кабинета и разрешил обнародовать причины, побудившие меня сделать этот шаг. Он также формально признал мои предложения касательно возможного объединения Австрии и Германии. Такое объединение, указывал я, укрепит позицию Германии как бастиона на пути угрозы с Востока, но оно ни при каких обстоятельствах не должно быть достигнуто силовыми методами. Более чем достаточно крови было уже пролито в этой братоубийственной борьбе. Мои усилия, говорил я Гитлеру, будут направлены на то, чтобы австро-германский вопрос более не подлежал решению какими-либо иностранными державами или международными организациями. Определяющим фактором должно стать желание двух народов. Это – чисто австро-германская проблема, и великие державы должны постепенно привыкнуть к этой идее. Наилучшим способом достижения этого будет доказать со временем, что за стремлением Германии к этому объединению не скрывается никаких агрессивных намерений, но только желание укрепить собственные позиции в интересах всей Европы в целом. По этой причине то, каким образом будет решаться австро-германская проблема, будет иметь решающее значение не только для двух непосредственно заинтересованных стран, но и для всего европейского сообщества. Фактически этот вопрос должен стать пробным камнем всей германской политики.

Насколько я мог понять, министерство иностранных дел занималось решением только ежедневных вопросов, не имея в виду дальнего прицела, к тому же я считал Нейрата чересчур открытым партийному влиянию. Подпись Гитлера под нашим соглашением казалась мне самой лучшей гарантией его будущего поведения. По крайней мере, я очистил свою совесть, принимая предложенный пост, вне зависимости от того, какое это могло произвести впечатление на окружающих. Не думаю также, что оправданы позднейшие обвинения меня в любви к высоким должностям. В конце концов я, занимавший прежде пост германского канцлера, согласился на назначение послом при малозначительном правительстве.