Циклоп - Генри Лайон Олди

скрежетали в мозгу, сливаясь и распадаясь; трупы заполонили камеру, надвинулись, тесня жертву к порогу безумия…

— Прочь! — заорал Гуннар. — Вас нет!

Мертвецы подступили ближе.

Голова раскалывалась от воплей. У меня нет выбора, понял капитан. Надо выпустить их на волю. Тогда мертвые обретут покой. А вместе с ними — и я. Сорвав шлем, Гуннар швырнул его на пол — и бросился на стену, как на штурм крепости. Черная вспышка боли едва не лишила капитана сознания. Голоса сделались тише, отдаляясь. В глазах потемнело, мертвецы начали тонуть в сером тумане. Да! Да, будь я проклят! Разбить голову-темницу, выгнать незваных гостей прочь… Кто-то ухватил Гуннара за плечо, оттаскивая от спасительной стены. Гуннар зарычал, вырываясь; звонкая пощечина обожгла лицо, возвращая ясность рассудку.

— Прекрати! Это приказ!

Альберт плакал. Король замахнулся для второй пощечины, но Гуннар мягко отстранился. По лицу текла кровь: горячая, живая.

— Умоляю простить меня, сир. Это больше не повторится.

Он преклонил колени. С рассеченного лба на пол упали багровые капли. Говорят, подумал капитан, королевское прикосновение исцеляет. Не знаю, как прикосновение, а затрещина — однозначно.

— Вы спасли меня, сир…

— Молчи! Встань и стой, где велено!

В голосе Альберта мешались злость и слезы.

— Слушаюсь, ваше величество.

И эхом от саркофага:

— Вставай! Кому говорю!

Взлетел к потолку кнут. Обрушился на труп. Вазак бил снова и снова; приплясывал вокруг постамента, без жалости стегая мертвеца. Кнут рвал одежду Ринальдо, полосы на ткани складывались в орнамент, похожий на сплетение чудовищных рун. В воздухе плыли шлейфы из угольной пыли, рождая знаки, от которых факелы начинали коптить.

— Вставай, корм червей!

Тело содрогнулось. Следующий удар кнута пришелся поперек лица усопшего короля — по закрытым глазам. Черная полоса напоминала узкую маску. Вазак приглашал Ринальдо на карнавал мертвых, и монарх откликнулся на приглашение. Или не мог стерпеть позора — какая разница? Белые, бескровные пальцы ухватились за края саркофага. Медленно, слишком медленно для живого, Ринальдо сел на смертном ложе. Распахнулись глаза — бельма без зрачков. Ринальдо оглядел камеру, ни на ком не задерживая взгляда. Смотреть на некроманта покойник избегал. Вазак же сделался выше ростом. Трусливый, жалкий толстяк стоял надгробьем, исполинским обелиском, нависнув над вчерашним господином. Кончик кнута подрагивал на полу, готов хлестнуть в любой момент.

— Вы хотели правды, сир? — прохрипел Вазак. — Спрашивайте.

Альберт молчал, закусив губу. Он знал, что это будет страшно. Но не представлял, насколько. Отцовский взор, дыша могильным холодом, высасывал из мальчика все силы. «Он избрал жертвой меня?!» Паника вспыхнула и погасла; ей на смену пришел гнев. Живой король не должен бояться мертвого! Пересилив ужас, Альберт сделал шаг вперед.

— Здравствуй, отец.

Он обращался к трупу на «ты», как высший к низшему. Желать здоровья мертвецу — глупей глупого, но важен не смысл, а тон. Голос мальчика перестал дрожать.

— Не лги нам! Кто и как убил тебя?!

Синие губы пришли в движение. Казалось, мертвец силится заговорить, и не может. Нижняя челюсть отвисла, рот распахнулся смердящей дырой. Из глотки Ринальдо исторгся утробный стон. Меня сейчас стошнит, понял Альберт.

— Мальчик мой… Я горжусь тобой.

Голос — шелест опавших листьев — звучал не из уст мертвеца, а из угла.

— Не думал, что ты отважишься…

Альберт обернулся и увидел, что говорит Себастьян Дорн. Советник остался на месте, превратившись даже не в статую — в нарост камня, который по странному капризу принял форму человеческой фигуры. Капли пота, усеявшие лоб и щеки Дорна, казались росой.

— Я отвечу на твой вопрос. Меня убил Амброз, маг трона.

В шелесте клокотала ярость. Это мой отец, сказал Альберт себе. Мой бешеный, мой самый лучший в мире отец. За спиной мальчика хмурил брови Гуннар. Недоверчивый по природе, капитан боролся с сомнениями. К чему магу, обласканному высочайшими милостями, убивать своего благодетеля? Богатство? Почет? Власть?! Всего этого у Амброза в достатке. Да и рвать врагу глотку по-волчьи — не в привычках чародеев. С другой стороны, зачем Ринальдо лгать?

— Амброз хитер, — ветер подхватил груду листвы, взвихрил хрустящим смерчем. — Эта шлюха! Изменник колдовством лишил ее разума, превратил в дикого зверя… Он натравил бешеную ведьму на своего короля! Трус, ничтожество… Мы пригрели на груди змею, и имя ей — Амброз!

Мертвец трудно, с усилием облизнул губы пятнистым языком.

— Отец! Амброз сказал, что тебя убил я…

— Ложь!

Ложь, вздрогнул Гуннар. Разумеется, ложь. Отец лжет мальчику, ярость трупа насквозь фальшива. Великий Митра! Он говорил о какой-то шлюхе… Если Ринальдо действительно убила женщина, он и под пыткой не признается в этом. Да что там признание! Король не в силах поверить в такую смерть, даже будучи мертвым. Сдохнуть от зубов жалкой девки — позор, вечный позор для сына Фернандеса Великолепного. Другое дело — чары предателя, искушенного мага, способного превратить прачку в тигрицу… Забыв, где он, Гуннар сделал шаг, другой, и почувствовал, как ледяные пальцы сдавили сердце. Лед подтаял, сердце забилось в зябкой лужице, расплескивая воду — и начало остывать. Капитан приложил ладонь к груди, словно давая клятву верности, и мешком осел на пол. Лязгнула о камень сталь доспеха, и пришла тьма.

«Я выбрал жертву, — сказал мертвец мертвецу. — Никто не смеет усомниться в моих словах. Никто не оспорит меня перед моим наследником. Радуйся, Гуннар ди Шохт, верный слуга! За гробом ты возглавишь мою гвардию…»

Да, ваше величество, ответил Гуннар.

Альберт оглянулся на звук. Жаль, подумал мальчик. Отец выбрал не ту жертву. Что ж, колдун предупреждал… Мысли прервал визг Дорна — советник ожил, и теперь бился в истерике, пытаясь разорвать ворот камзола. Дергаясь, всхлипывая, Дорн рухнул на пол, где вскоре замер. Ринальдо утратил рот, который говорил за него, но душа короля не спешила возвращаться во мрак. Губы мертвеца шевелились, силясь вытолкнуть хотя бы слово. На негнущихся ногах Альберт приблизился к отцу, наклонился вперед, силясь разобрать смысл гримасы. Лицо мальчика просветлело, Альберт кивнул — и обернулся к Вазаку, протягивая руку:

— Дай сюда!

Некромант безропотно отдал кнут.

— Ложись! — велел мальчик отцу.

Взмах кнута, и черная полоса зачеркнула сидящего Ринальдо.

— Ложись, говорю!

В тишине закрылись белые глаза. Не споря, Ринальдо лег на смертное ложе. Затылок коснулся атласной подушки. По телу прошла дрожь, и покойник застыл, скован трупным окоченением. Запах тления резко усилился; казалось, Ринальдо стал разлагаться втрое быстрее. Альберт смотрел в костенеющее лицо отца, не в силах отвернуться.

— Мой долг, — глухо сказал мальчик. — Сын убивает отца. Пусть даже так, после смерти…

Он бросил кнут некроманту:

— Подойди, Вазак Изнанка, маг трона Тер-Тесета! Ты оказал нам услугу, и вот наша благодарность.

Толстяк рухнул на колени.

— Благодарю, сир! Это для меня великая