Циклоп - Генри Лайон Олди

в клетке, — пришло на ум банальнейшее из сравнений. Разум, кипя от возбуждения, продолжил цепочку аналогий: — Зверь хаоса в клетке порядка! А может, не клетка — хранилище? Весь камень мира — колоссальное хранилище? Сокровищница силы? магии? знаний? Чего — или кого?!»

— Если так… если мы все плаваем в ауре молчуна-камня…

Симон замер. Обернулся к пустому креслу:

— Око Митры — король камней. Король властен над судьбой своих подданных. Солдат по воле монарха делается вельможей, герцог — узником, лишенным титула; стряпуха — блудницей. А значит, Око Митры меняет ауру каменного королевства, выпуская на волю скрытую силу хаоса. И начинаются метаморфозы, гибельные для магов. Ибо хаос освобожденный чует хаос, текущий в наших жилах, льнет к нему, вторгается в его течение… А мы не умеем управлять новым, чуждым потоком. Кто же умел? Ушедшие? Светлая Иштар! «Они ушли в камень…» Нет, Ушедшие не вымерли, и не погребены в толще гор! Они и впрямь ушли в камень! Они живут в нем — их магия, знания, сила, накопленная за тысячелетия. Или…

Старец содрогнулся:

— Или то, что мы зовем магией — это они сами?!

5.

Безумным взором Симон обвел комнату. Выдержка мага, в прошлом — тверже скалы, сейчас дала трещину. Казалось, из стен, фундамента, амулетов, перстней — из камня, чем бы мерзавец ни прикидывался! — сейчас поползут орды непредставимых, непредсказуемых, всемогущих тварей. Ушедшие — хозяева земли столь древней, что ее трудно было назвать землей — вернутся, если они вообще куда-то уходили, и Симону Пламенному придется дать бой, последний, безнадежный бой в долгой жизни Остихароса. Как надеяться на победу, если твое оружие — твой враг? Может ли дерево сражаться с почвой, откуда пьет соки? Победа огня над дровами — смерть огня. Куда сбежать от присутствия камней, если даже под океаном есть дно…

— Римингал!

Брякнул колокольчик. И вновь, снова — Симон дергал за шнур с такой злостью, словно хотел оторвать его. Заполошное дребезжанье наполнило дом. Вскоре раздались шаги — торопливые, гулкие. Молодой управляющий вихрем ворвался в кабинет, с изумлением глядя на хозяина, в котором раньше видел олицетворение спокойствия.

— Скажи мне, Римингал…

— Что-то случилось, хозяин?

— Да. Я хочу задать тебе вопрос.

Римингал беззвучно шевелил губами. Когда ругательства кончились, а сердце застучало ровнее, он вытер пот со лба и ответил, безучастней статуи:

— Я слушаю.

— Допустим, у тебя есть друг, который всего себя посвятил одному делу. Делу пустому, бессмысленному, не дающему ни прибыли, ни славы. Короче, глупостям. Все смеются над ним, считают безобидным дурачком. Выслушивают его речи, делая вид, что им интересно. Представил?

— Да, — кивнул Римингал, мрачный как ночь. — И очень хорошо.

— Теперь представь, что этот друг умер…

— Вам плохо, хозяин? Послать за лекарем?!

— Заткнись и представляй. Твой друг умер. Ты похоронил его и оплакал. И вот ты узнаешь, что кое-что из речей твоего друга — вовсе не такая ерунда, как думалось. Что в этом есть определенный смысл. У тебя мало доказательств, все зыбко, шатко, и тем не менее… Что бы ты сделал, Римингал?

Управляющий пожал плечами:

— Сперва я попросил бы прощения у покойника. За насмешки и недоверие. Затем… Если подтвердилось кое-что, а не все, я бы зашел с другого конца.

— Каким образом?

— Я бы вспомнил, о чем еще говорил мой друг. Я поискал бы подтверждения иным его рассуждениям — не тем, в которых отыскал крупицу смысла, а тем, что до сих пор кажутся мне бессмыслицей. Если они подтвердятся хотя бы частично… Я не маг, хозяин, и не мудрец. Это базарная, деловая сметка. Если я узнаю, что честнейший в моих глазах человек украл брошь с топазом, я начну выяснять, не водилось ли за ним иных случаев воровства. Если да, я откажу вору от дома. Если нет, я решу, что брошь — наклеп злопыхателей.

— Храни тебя Митра, Римингал! Говоришь, базарная сметка?

Когда управляющий покинул кабинет, Симон встал над хрустальным шаром. Долго смотрел в затянутые сизым дымком глубины, даже не пытаясь оживить шар. Там, в дыму и мерцании, старец прекрасно видел и так: башня Красотки, Циклоп на крыльце — и чародеи, бьющиеся в конвульсиях.

— Кого из нас ты спасала, Инес? — тихо спросил маг. — Меня или Циклопа? Чего ты боялась? Что я сожгу его первым, и поднимусь к тебе? Что он первым обратит камень в камень, и мой огонь растечется водой? Кого бы ты ни спасала, ты спасла обоих. Я вышел за Циклопа в Круг Запрета, как вышел бы за тебя. Я не стыжусь, и не жалею о случившемся. Напомни мне, Инес: какую твою идею я полагал самой вздорной? Да, спасибо. Демоны — музыка Ушедших…

Дым в хрустале клубился тучами над горной грядой.

— Музыка вне звука, говорила ты. Песня вне слов. Клубок страстей, чувств и порывов. Вызывая демона в тварный мир, мы сами придаем ему форму. Страсть без примесей? Ну конечно же, демон! Когда Шебуб усиливался во мне, я едва справлялся с его звучанием. Ярость, похоть; восторг и наслаждение. Моя суть — борьба. Я глушил Шебуба, потому что этого требовала природа Симона Остихароса. Он звучал со всё большим неистовством, ибо его природа — быть услышанным…

Дым свернулся клубком змей.

— Римингал сказал: искать подтверждения. Ну что ж…

* * *

Симон в задумчивости провел ладонью по шершавому камню стены. «И в тебе тоже — магия? Знания Ушедших? Или — они сами?» Камень не ответил. Сухой и прохладный на ощупь, летом он спасал людей от зноя без всякой магии, не пуская духоту внутрь. Напрасно дни, полыхая жарой, один за другим шли на приступ спиральных башен. Зимой же здесь было холодно, но терпимо. Если разжечь камин…

Камин Остихарос решил оставить в покое. Не за тем маг, покинув уют дома, спустился в нижний, подземный ярус башни. Тут Симон проводил наиболее опасные опыты. Стены, сложенные из блоков вулканического базальта, повидали такое, от чего содрогнулась бы сама преисподняя — и выстояли. Маг надеялся: выстоят и на этот раз. Или, на худой конец, станут могилой Симона Пламенного.

Он медленно обвел взглядом «камеру для опытов», словно видел ее впервые. Идеально круглая, два десятка шагов в поперечнике; считай, пустая. Лишь у дальней стены стояли грубо сколоченные стол и табурет. На столе — дюжина свечей, охра, мел и уголь. На стенах горели шесть смоляных факелов; в их пламени явственно сквозила зеленая нотка. Резкие, угольные тени обозначили два проема: вход с лестницы — и запасный выход, ведущий в камеру-соседку.

Камень пола, камень стен…

«Не потому ли мы, маги, так любим камень? Серебро, золото, слоновая кость, эбеновое дерево… Нет! Известняк и гранит, туф