Этот бессмертный - Роджер Желязны

Его сыну Питеру было теперь десять лет. Он учился в хорошей школе и писал отцу каждую неделю. Письма постепенно становились все грамотнее, показывая признаки раннего развития, которое Рендер мог только одобрить. Он должен взять мальчика на лето с собой в Европу.

Что касается Джилл — Джилл де Вилл (какая же вычурная, смешная фамилия — он и любил ее за эту фамилию[2]), то она все больше и больше интересовала его. Он иногда задумывался: не признак ли это преждевременной старости? Его привлекал ее немузыкальный голос, ее беспокойство по поводу родинки на правой стороне ее во всех иных отношениях безупречного носа. По-настоящему следовало бы немедленно позвонить ей и договориться посетить какой-нибудь новый ресторан, но ему почему-то не хотелось этого делать.

Он уже несколько недель не был в своем клубе «Куропатка и Скальпель» и сейчас чувствовал желание поужинать в одиночестве за дубовым столиком, в построенной на разных уровнях столовой с тремя каминами, под искусственными факелами и кабаньими головами, напоминающими рекламу джина. Итак, он сунул свою перфорированную членскую карточку в прорезь телефона на столе, и позади голосового экрана дважды раздалось жужжание.

— Алло, «Куропатка и Скальпель», — послышался голос. — Чем могу служить?

— Говорит Чарльз Рендер, — сказал он. — Я хотел бы получить столик. Примерно через полчаса.

— На сколько человек?

— На меня одного.

— Очень хорошо, сэр. Значит, через полчаса. Рендер? Р-е-н-д-е-р?

— Правильно.

— Спасибо.

Он выключил связь и встал. День снаружи уже догорел. Молиты и башни теперь бросали вдаль собственный свет. Мягкий, похожий на сахар, снег падал вниз и превращался в капли на оконных стеклах.

Рендер влез в пальто, выключил свет, закрыл внутреннюю дверь. На книге записей миссис Хиджс лежала записка.

Звонила мисс де Вилл, прочел он. Рендер скомкал записку и бросил в мусоропровод. Придется позвонить ей завтра и сказать, что работал допоздна над лекцией.

Он повернул общий выключатель, надел шляпу, вышел и запер за собой наружную дверь. Лифт спустил его в подземный гараж, где стояла машина.

Там было холодно, и шаги громко звучали по цементу. Под ярким светом его «Сциннер С-7» казался гладким серым коконом, из которого вот-вот появятся буйные крылья. Два ряда антенн, веером склоняющихся вперед над капотом, усиливали это впечатление. Рендер прижал свой большой палец к дверце.

Усевшись, он коснулся зажигания, и раздалось жужжание одинокой пчелы, проснувшейся в большом улье. Дверца бесшумно закрылась, когда он поднял рулевое колесо и закрепил его на месте. Покрутившись по спиральному подъему, он подъехал к двери перед выездом наружу.

Дверь с грохотом поднялась, он включил экран назначения и повернул ручку, которая меняла передачу карты. Слева-направо, сверху-вниз он сменял секцию за секцией, пока не нашел часть Карнеги-авеню, куда ему нужно было попасть. Он пробил эти координаты и опустил руль. Автомобиль включил монитор и выехал на окраинное шоссе. Рендер закурил.

Оттолкнув свое видение обратно в центр, он оставил все стекла прозрачными. Приятно было откинуться и смотреть на машины, пролетающие мимо подобно рою светлячков. Он сдвинул шляпу на затылок и посмотрел вверх.

Было время, когда он любил снег. Снег напоминал ему романы Томаса Манна и музыку скандинавских композиторов. Но теперь его отношение поменялось. Он так отчетливо видел облачка молочно-белого холода, кружившиеся вокруг его старой машины с ручным управлением, текущие в ее оплавленное огнем нутро, чтобы почернеть там; видел так ясно, как будто он идет по известковому дну озера к машине — затонувшему обломку — и не может раскрыть рта и заговорить: боится утонуть, и когда бы теперь он ни увидел падающий снег, ему кажется, что это белеют черепа. Но девять лет утихомирили давнюю боль, поэтому он также сознавал, что ночь приятна.

Он быстро ехал по широким дорогам, проносился по высоким мостам, миновал сложные развязки, нырял в туннель, где тускло светящиеся стены расплывались, подобно миражу. В конце концов он затемнил окна и закрыл глаза.

Он не мог вспомнить, дремал он или нет, и это означало, что, скорее всего, он дремал. Рендер почувствовал, как автомобиль замедляет ход, и подвинул сиденье вперед. Почти тотчас же раздалось жужжание отключения. Он поднял руль, въехал в паркинг-купол, остановился у ската и оставил машину в своей секции, получив талон от обслуживающего бокс робота, который торжественно мстил человеческому роду, прокалывая картонный язык всем, кого обслуживал.

В клубе, как всегда, шум был приглушен, как и освещение. Помещение, казалось, поглощало звук и превращало его в тепло, успокаивало душу и дразнило вкусными запахами, завораживало живым потрескиванием в трех каминах.

Рендер был рад, что ему оставили его любимый столик в углу, справа от маленького камина. Меню он знал наизусть, но рьяно изучал его, потягивая манхэттен и делая заказ соответственно аппетиту. Занятия по формированию всегда возбуждали в нем волчий голод.

— Д-р Рендер…

— Да? — Он поднял глаза.

— Д-р Шалотт желает поговорить с вами, — сказал официант.

— Не знаю никакого Шалотта, — сказал Рендер. — Может, нужен Вендар? Это хирург из Метро, он иногда обедает здесь…

Официант покачал головой.

— Нет, сэр, Рендер. Вот, взгляните. — Он протянул карточку, на которой было напечатано заглавными буквами полное имя Рендера. — Д-р Шалотт обедает здесь почти каждый вечер последние две недели и всегда спрашивает, не пришли ли вы.

— Хм… — задумался Рендер. — Странно. Почему он не позвонил мне в офис?

Официант сделал неопределенный жест.

— Ну, ладно, скажите, чтобы подошел, — сказал Рендер, допивая манхэттен, — и принесите мне еще стаканчик.

— К несчастью, д-р Шалотт не видит, — объяснил официант. — Может быть, вам легче…

— Да, конечно. — Рендер встал, оставляя любимый столик с сильным предчувствием, что сегодня к нему не вернется. — Проводите.

Они прошли мимо обедающих и поднялись на следующий уровень. Кто-то сказал «Привет!» от столика у стены, и Рендер ответил приветливым кивком ведущему семинар для учеников, которого звали не то Юргенс, не то Джеркинс или еще как-то в этом роде.

Он вошел в меньшую по размерам столовую, где были заняты только два столика. Нет, три. Один стоял в углу у дальнего конца затемненного бара, частично скрытый древним рыцарским доспехом. Официант вел Рендера туда.

Он остановился перед столиком, и Рендер уставился на темные очки, которые тут же откинулись вверх. Д-р Шалотт оказалась женщиной чуть старше тридцати лет. Низкая рыжеватая челка не вполне скрывала серебряное пятно на лбу, похожее на кастовую метку. Рендер затянулся дымом, и голова женщины слегка дернулась, когда вспыхнул кончик его сигареты. Она, казалось, смотрела прямо в его глаза. Рендер почувствовал себя неловко, хотя знал, что она могла видеть лишь то, что крошечный фотоэлемент передал в соответствующий участок коры мозга по имплантированной, тонкой как волос проволочке, — горящую сигарету.