Расстояние - Георгий Константинович Левченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Привет, – выдавила из себя заспанная Света, запахнутая в розовый халат, увидев на пороге квартиры брата. В таком виде она смотрелась особенно непривлекательно. – Почему так рано?
– Какой рано? Двенадцатый час!
– Я в твоём возрасте по выходным в это время только ложилась. Проходи, сейчас я сварю нам кофе.
– Спасибо, но я уже завтракал.
– А я ещё нет.
– Извини, что разбудил…
– Ничего, я уже не спала, просто хочется в выходной день понежиться в постельке.
– Так ты не одна? – Аркадий вдруг не на шутку испугался и приготовился ретироваться, ведь свидетелей ему совсем не было нужно.
– Почему? Одна. В последнее время много работы, совершенно не высыпаюсь, жду не дождусь, когда папа наконец выйдет.
Они расположились на кухне, Света возилась у кофеварки спиной к Аркадию, сидевшему за столом. Последовала минутная пауза, после которой молодой человек неумело начал прямо с дела.
– Помнишь, как я в детстве нарисовал мамин портрет?
Молодая женщина на мгновенье замерла и внутренне напряглась, потом продолжила своё занятие.
– Конечно, тебя после этого в гении и записали, и носиться стали пуще прежнего.
– А ты знаешь, где он сейчас?
Света закончила орудовать кофеваркой и села с чашкой чёрной ароматной жидкости подле Аркадия.
– Не знаю. Наверно, у отца. А что?
– Я помню смутно, но мне кажется, что после её смерти он куда-то делся, и его никак не могли найти.
– Ах да, ты прав. Баба Лена ещё очень расстроилась, решив, что портрет был при ней и мог окончательно затеряться.
– Но ты права, он действительно всё это время был у отца, я его недавно видел.
– Значит всё-таки нашёлся. Наверно, был где-нибудь среди вещей.
– Вряд ли, после аварии отец к маминым вещам даже не прикасался.
– Ну, это чепуха, мало ли как он мог его найти. Может, случайно наткнулся.
– Я поначалу тоже не предал этому значения, в конце концов жили в одной квартире, всё общее. Только зачем надо скрывать, что ты его нашёл?
– Может, он его нашёл гораздо позже, после того как все о нём забыли. И, кстати, в каком состоянии этот портрет?
– Нормальном, лежит в коробке, ни плесени, ни трещин, будто вчера нарисованный. Только позже он найти его не мог. Ты же помнишь, баба Лена всё перерыла, собрала мамины вещи до последнего носка. Ещё вспомни: «последняя связь с дочерью» и прочее, будто он мог вернуть мать с того света. Я тогда даже начал её побаиваться.
Света глубоко вздохнула, встала, подошла к холодильнику и достала из него рулетики в шоколадной глазури с ягодной начинкой.
– Почему тебе это вдруг вспомнилось? – произнесла она из-за спины. – Почему ты именно сегодня ко мне пришёл, если этот портрет попался тебе на глаза две недели назад?
– Это не важно, важно другое. Я всё пытаюсь уяснить для себя, как портрет оказался у отца, но у меня ничего не получается, и, видимо, только ты можешь мне помочь. Ты в курсе, что у них было не всё в порядке с семейной жизнью? Один чудак однажды сделал мне забавное признание.
– Поговори с отцом.
– Обязательно. Сегодня же. Мы уже договорились о встрече. Но ты мне не ответила.
– У них всегда всё было не в порядке. Мне тогда исполнилось 16, я начала кое-что понимать, а как стала старше, так и додумывать. Сам посуди: нашего отца нельзя назвать красавцем (ты, кстати, не в него), равно как и умом он не блещет, на свет божий его выволок дедушка, научил зарабатывать хорошие деньги, чего ему оказалось достаточно, в глобальном смысле; мама же являлась прямой противоположностью своего супруга – неудавшаяся музыкантша, симпатичная домохозяйка, у которой ничего кроме претензий за душой не имелось. Так они и жили, не пересекаясь, что, наверное, к лучшему. Но по прошествии нескольких лет она начала крепко задумываться, зачем ей хоронить себя в браке с посторонним человеком, когда можно попробовать что-нибудь другое. Родители даже ссорились тихо, не по-семейному, а ссориться надо громко, чтобы потом было стыдно друг перед другом, так легче идти на уступки.
– Ты рассуждаешь очень по-женски: хочу – разведусь, не хочу – не разведусь. А что с детьми, с имуществом?
– Когда мать подавала на развод, думаю, это последнее, о чём она думала.
– Так она действительно подала на развод? Откуда ты это знаешь, и почему раньше мне не сказала?
– Папа не хотел об этом говорить, для него её поступок стал настоящей трагедией. Кому она не говорила, те и не знали.
– Трагедией, говоришь? А почему?
– Чёрт его знает. Потому что надо было делить имущество. В советское время брачных контрактов никто не заключал, так что 50 на 50 как минимум. А теперь представь, что ты должен отдать половину жизни, будто её у тебя и вовсе не было. И это только деньги. Ещё надо отдать детей, оказаться выкинутым на улицу, одиноким и ненужным, при том, что буквально вчера ты был успешным человеком, главой большого семейства.
– Даже учитывая это, мне кажется, ты преувеличиваешь. Всегда можно заработать ещё, наладить общение с детьми, а жильё и вовсе не проблема. По-моему, последние два обстоятельства совершенно отпадают. Деньги же не могут иметь для человека такое значение, вследствие которого он бы стал отождествлять с ними собственную жизнь.
– Просто деньги не могут, а вот большие деньги вполне.
– А ты не думаешь, что из-за грядущего развода он мог оказаться причастен её гибели?
Света двумя пальцами положила на тарелку недоеденный рулетик, вздохнула ещё раз, но теперь как-то делано. В её глаза сквозил бесконечный холод.
– Думаю, что мог.
– Так просто? Без негодования уже за сам факт моего вопроса? Ты сама понимаешь, что сейчас сказала? Это не посторонняя выдумка, не фильм и не сериал, не театральная постановка, это наша с тобой жизнь.
– А для чего ты пришёл с утра пораньше и что хотел услышать? Признайся, ты здесь именно за этим. Я не испытываю удовольствия от обсуждения поднятой тобою темы, тем более едва проснувшись и на голодный желудок.
– Такие открытия не делаются вдруг. Ты уже над этим думала?
– Не делаются. Не через
