Пока мы не встретимся вновь - Джудит Крэнц

Лежа с закрытыми глазами, Фредди представляла остров, называемый Англией, как огромную запутанную карту, пересеченную трассами, глубоко врезавшимися в ее память. Железные дороги, шоссейные дороги, леса, заводы, реки, замки и поместья, узкие коридоры, образованные аэростатами заграждения, защищающими крупные города; шпили церквей и даже следы старых римских путей, которые все еще можно было разглядеть с воздуха. Приобретет ли для нее когда-нибудь эта сельская местность трехмерное измерение, превратившись в этот дом с прилежащими к нему многими гектарами земель, окруженных оградами и заборами, или навсегда останется плоскостным изображением на карте?

Зачем гадать об этом? Что бы ни случилось после войны, не имеет значения, ибо главное — победить. Когда? Когда произойдет высадка союзников. Лениво греясь на солнышке, она чувствовала себя бездельницей, хотя усталость последних тринадцати дней давала о себе знать и Фредди прекрасно понимала, что должна воспользоваться этой передышкой. Джейн так же устала, как и она… или она неутомимая? За завтраком она казалась такой оживленной.

Если бы только Тони выглядел немножко счастливей. Каждый раз, как она видела его после долгого отсутствия, это усталое, напряженное, почти злое выражение на его худом, изборожденном морщинами лице все усиливалось. Наверное, дело в той ответственности, которая теперь лежала на нем. Разве легко отправлять в полет каждую ночь тридцать шесть самолетов, весь день подготавливая их вместе с офицерами, ответственными за вооружение, заправку, техническое состояние. Мог ли он нормально спать, зная, что его летчики сейчас где-то над Европой? Он поднимался ни свет ни заря, в тревоге ожидая их возвращения. Неудивительно, что он выглядит таким измотанным и отсутствующим. Она пыталась болтовней отвлечь его внимание от тяжелых мыслей, потому что перегонять самолеты было гораздо легче, чем заниматься такой, как он, работой, но у нее все как-то не получалось.

Слава Богу, у них есть «Грейндж», куда можно приезжать время от времени. Она поселилась вместе с Джейн и еще несколькими девушками в доме возле Уайтуолтэм, а Тони обосновался на базе. Странный образ жизни для женатых людей, но разве война не странный образ жизни для всего человечества, и пока она не кончится, придется терпеть все это.

— Энни, — сказала она, полуоткрыв глаза, — не пора ли тебе оставить этих милых дядей и поцеловать маму?

19

Дельфина решительно вышла из дома на Вилла-Моцарт, но, увидев на булыжной мостовой узкой улицы огромный черный «Мерседес», резко остановилась. Что-то мешало ей сесть в автомобиль, который прислал за ней генерал фон Штерн. В руках у нее была отороченная чернобуркой накидка. Она быстро набросила ее на плечи и закуталась в нее, придерживая накидку обеими руками так, словно надеялась, что тонкая ткань защитит ее.

— Позвольте, мадемуазель, — вежливо сказал шофер в нацистской форме, распахивая перед ней дверцу.

Эта привычная формула помогла ей справиться с собой и сесть в машину. Всю дорогу до улицы Лилль Дельфина сидела выпрямившись. Она откинулась на сиденье так, чтобы ее нельзя было увидеть через окно, но вместе с тем старалась не касаться спиной подушек автомобиля. Дыхание ее было учащенным, а ненавидящий взгляд впился в каски на головах шофера и сидящего рядом с ним вооруженного солдата.

Ей пришлось согласиться, чтобы генерал прислал за ней свою машину. С начала оккупации Дельфина лишилась и машины, и шофера. Весной 1943 года такси не курсировали, так как не было бензина. Кроме велосипедов и метро, не было никакого транспорта. Она не смогла бы добраться одна, в вечернем платье, с обнаженными плечами и в бриллиантах, которые ей посоветовал надеть Бруно, до улицы Лилль, куда ее пригласили на официальный обед. Бруно заверил ее, что воспитанный и удивительно порядочный генерал, завладевший его домом, выслушает ее и поможет разыскать Армана. Он успокоил Дельфину, сказав, что ей незачем волноваться: она будет почетной гостьей среди людей своего круга. Войдя в дом, Дельфина испытала не раскованность, а отвращение. Не то чтобы она, нервничая, ощущала неловкость, нет. Дельфина чувствовала именно отвращение. Хотя Жорж, дворецкий Бруно, знакомый Дельфине с незапамятных времен, приветливо поздоровался с ней, забирая у нее накидку, он старался не смотреть ей в глаза, и она рассталась с накидкой с большим сожалением. Хотя сам Бруно, довольно улыбаясь оттого, что его план удался, ждал ее в холле и, предложив руку, помог ей подняться в гостиную, легкое черное шифоновое платье казалось Дельфине кольчугой, тянущей ее к полу. Хотя генерал фон Штерн приветствовал Дельфину со старомодной вежливостью, почтительно склонившись к ее руке, она едва шевелила губами, и только профессионализм помог ей изобразить подобие улыбки.

За обедом, сидя прямо, как принцесса времен короля Эдуарда, в том самом кресле, где сиживала много раз, Дельфина в мрачном изумлении оглядела стол. «Чем это не обычный парижский обед?» — подумала она.

Арлетти, очаровательная темноволосая актриса, со свойственным ей остроумием болтала о проблемах, связанных со съемками ее нового фильма. Они должны были начаться через несколько месяцев в Ницце. На другом конце великолепно сервированного стола Саша Гитри, режиссер одного из фильмов о Наполеоне, где снималась Дельфина, тщетно пытался перехватить инициативу разговора, тогда как Альбер Прежан, Жюли Астор и Вивьен Роман, предполагавшая сниматься в «Кармен» с Жаном Марэ, слушали как завороженные рассказ Арлетти о предстоящих съемках самого дорогого за всю историю французской киноиндустрии фильма.

Все это могло бы происходить и в 1937 году, размышляла Дельфина, держа в руке бокал, когда-то принадлежавший Бруно, если бы на красивом молодом офицере, любовнике Арлетти, не было нацистской формы. Могло бы показаться, что Дельфина участвует в веселом застолье среди коллег, если бы Жюли, Альбер и Вивьен не были из тех звезд, работающих на «Континенталь», кто ездил в прошлом году в Берлин и встречался с Геббельсом, демонстрируя франко-германское единство. Только страшась за Армана она не вскочила и не сбежала вниз, чтобы оставить этот дом, где пируют «люди ее круга», самые знаменитые коллаборационисты от кинематографии.

После ужина Бруно провел ее в библиотеку, где генерал фон Штерн в одиночестве потягивал коньяк. Он встал, когда Дельфина, подобрав одной рукой юбку, садилась в кресло.

— Я большой поклонник вашего искусства, мадемуазель, — любезно сказал он, наклонившись к ней, чтобы предложить сигарету.

— Спасибо, генерал. Я курю только в фильмах, там, где этого требует сценарий.