Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [с иллюстрациями] - Татьяна Рожнова

В то же время, весной 1842 года, когда Лев Пушкин и его тригорский приятель Алексей Вульф, встретившись на Псковщине после долгих лет разлуки и по истечении множества печальных событий, долгими вечерами никак не могли наговориться, в далеком Сульце убийца Поэта и его жена — сестра вдовы Пушкина Екатерина Дантес, узнав от других о приезде брата Ивана, специально выехали с детьми в Баден-Баден, чтобы повидаться с ним.

Заметим, что Иван Гончаров с женой приехал на лечение за границу еще в июле 1841 г. Наверное, неспроста он не торопился на встречу с сестрой и не писал ей все годы после ее замужества.

Счастье Катерины было далеко не таким безоблачным, как она все время пыталась уверить в том своих родных, да и фигура Дантеса была для Ивана Николаевича далеко не однозначной.

Видимо, не случайно еще в конце 1836 года в своих конспективных записках В. А. Жуковский замечал о Дантесе: «После свадьбы. Два лица. Мрачность при ней (Наталье Николаевне. — Авт.). Веселость за ее спиной. — Разоблачения Александрины. При Тетке ласка к жене; при Александрине и других, кои могли бы рассказать, грубости. Дома же веселость и большое согласие»{721}.

А вот характеристика семейства Дантес устами Софи Карамзиной из ее письма брату Андрею от 12 января 1837 года, написанного через 2 дня после свадьбы Екатерины: «…нельзя представить себе лиц безмятежнее и веселее, чем их лица у всех троих, потому что отец (Луи Геккерн. — Авт.) является совершенно неотъемлемой частью как драмы, так и семейного счастья. Не может быть, чтобы все это было притворством: для этого понадобилась бы нечеловеческая скрытность, и притом такую игру им пришлось бы вести всю жизнь! Непонятно»{722}.

Очевидно, что далеко не всем современникам было дано разглядеть истинную суть вещей: «безоглядное счастье» Екатерины и «нежное сердце» чадолюбивого Дантеса.

Это относится и к душевной близорукости письма Софи Карамзиной, и к письмам незлобивого Ивана Гончарова, позволившего себя одурачить.

Иван Николаевич Гончаров — брату Дмитрию из Баден-Бадена.

«Дорогой, любезный Дмитрий, я не пишу тебе сегодня длинного письма, принимая во внимание, что и без моих каракулей у тебя займет много времени чтение прилагаемых писем, которые тебя заинтересуют, вероятно, не менее, чем то, о чем я буду с тобой говорить. Случай доставил мне возможность, мой славный друг, быть тебе более полезным, чем я предполагал, в связи с одним вопросом в твоем последнем письме, и вот каким образом.

Ты возможно знаешь уже от матери, а может быть еще и не знаешь, что Катя приезжала сюда с мужем и двумя старшими девочками повидаться с нами. Вот уже две недели, как они вернулись в Сульц, пробыв с нами четыре дня. Присутствие ее мужа было мне много приятнее, чем я был к тому подготовлен. При первой встрече я поборол в себе мысль об отвращении при виде его, не желая уж очень огорчать сестру, и обошелся с ним как мог лучше, но, признаюсь тебе, дорогой друг, что это стоило мне многого. Я хотел сначала посмотреть, каковы их семейные отношения, и когда я понял, что сестра моя счастлива не на словах, а в действительности, это побудило меня, естественно, изменить мой несколько ледяной прием ее мужа на обращение более благожелательное и свободное.

В самом деле, он такой же хороший муж, как и отец, и когда я вспоминаю того самого петербургского Дантеса, когда я думаю, что вот уже пять лет, как он прожил со своей женой почти что в ссылке, так как Сульц и Баден друг друга стоят в отношении скуки, я не верю своим глазам, видя как он нежен с женой и как любит своих малюток.

Итак, мы расстались добрыми друзьями, и чтобы им это доказать, я обещал приехать к ним в их поместье в первых числах июня, если бог поможет Мари восстановить свое здоровье и силы, которые до сих пор возвращаются к ней очень медленно.

Катя беспрестанно говорит о своем счастье, и только одна мысль неотступно преследует ее: никогда не возвращаться в Россию. Я это вполне понимаю после того, как увидел, как я тебе сказал, что она счастлива с мужем и своей маленькой семьей. Ее малютки очаровательны, особенно вторая, Берта, это просто маленькое совершенство. Но я чувствую, что если бы дал себе волю продолжать, мне так много надо было бы тебе обо всем этом рассказать, что наши упомянутые деловые вопросы от этого пострадали бы.

Вот о чем идет речь. В один из четырех вечеров, которые я провел вдвоем с Геккерном, еще одно его качество довершило мое хорошее отношение к нему, а именно бескорыстие, с которым он говорит о деньгах. В один из этих вечеров мы затронули деловые вопросы вообще, и в частности я прочел ему твое письмо, где ты говоришь о рулонной машине для твоей фабрики, и Геккерн взялся изучить эту статью, так как недалеко от Сульца есть машиностроительный завод братьев Кёхлин, которые уже поставили много таких машин на бумажные фабрики в Германию, Францию и т. д. Я думал и опасался сначала, что наш разговор останется без последствий, и представь себе мое удивление, когда две недели спустя я получаю от Геккерна огромный конверт с всевозможными подробностями по этому делу. Спешу тебе переслать все эти документы, для меня это китайская грамота, а для тебя, может быть, солнечный луч надежды. Прочти внимательно, сообрази, подсчитай хорошенько и тогда скажи, что ты хочешь. Так как я почти уверен, что мы не уедем из Бадена до середины июля, у тебя вполне будет время для ответа, но помни, что письма идут от нас 25 дней и столько же времени обратно, так что учти это.

Как мне сказал Геккерн, твой долг им достигает сейчас 10 тысяч рублей; он делает тебе предложение, посмотри, не подойдет ли оно тебе, а именно — уплатить им эти деньги путем отправки в Голландию через нашего друга Носова столько штук полотна, сколько нужно на покрытие этой суммы. Геккерн написал об этом старику, который теперь находится в Голландии, чтобы запросить его, возможно ли это, и при нашем свидании, я полагаю, будет говорить со мной об этом, поэтому я откладываю до тех пор подробности этого дела. Впрочем, так как среди прилагаемых писем ты прочтешь также и его письмо ко мне, мне нечего и говорить тебе по этому поводу…»{723}.

Наталья Ивановна Гончарова — сыну Дмитрию из Яропольца.

«Ты, возможно, уже знаешь от Кати о несчастье, которое с ней случилось: она родила мертвого ребенка, а главное — это был мальчик, которого они так страстно желали. Здоровье ее, слава богу, как будто бы хорошо, она предполагает поехать на несколько дней повидать Ваню. Ты, вероятно, знаешь о его болезни: беспокойство за состояние здоровья жены уложило и его в постель. Теперь он здоров, однако я не получила письма от него самого. Мари, которая поправляется, мне написала о его болезни, но с тех пор я не имею от них вестей»{724}.