Танец с драконами - George Martin

Он понимал, что шансов освободиться от цепей почти не было, но счел своим долгом хотя бы попробовать. Попытавшись вытащить руку из оков, он лишь ещё больше ободрал кожу, и запястье стало скользким от крови. Рывки цепи и выкручивание её в надежде выдернуть кольцо из стены также не имели успеха. «Да пошло оно всё», – чертыхнулся карлик, бухнувшись на пол, насколько позволяла цепь. Его ноги свело судорогой. Это будет ужасно неудобная ночь. «Не сомневаюсь, что лишь первая из многих».

В комнате стояла духота, и рыцарь перед уходом распахнул ставни, чтобы впустить свежий воздух. К счастью, в этой зажатой в углу здания под самой крышей конуре имелось два окна. Одно из них выходило на Длинный Мост и Чёрную цитадель Старого Волантиса за рекой, а второе – на площадь перед зданием. Мормонт назвал её Площадью Рыботорговцев.

Тирион обнаружил, что может смотреть в окно, если натянет цепь до предела.

«Не такой долгий полет, как из воздушных камер Лизы Аррен, но от этого не менее смертельный. Возможно, если бы я был пьян…»

Даже в этот час площадь была заполнена людьми: горланящими матросами, разгуливающими в поисках клиентуры шлюхами и спешащими по своим делам торговцами. Красная жрица пронеслась куда-то в сопровождении дюжины одетых в хлещущие по ногам рясы прислужников с факелами в руках. Чуть в стороне, у таверны, двое игроков сражались в кайвассу при свете фонаря, который держал стоящий возле них раб. Тирион слышал, как поёт какая-то женщина. Слов он не разобрал, но мелодия показалась ему тихой и печальной.

«Знай я, о чём она поет, то наверняка бы заплакал».

А совсем неподалёку собралась толпа вокруг пары жонглеров, перебрасывающих друг другу пылающие факелы.

Вскоре вернулся похититель, неся в руках две кружки и жареную утку. Пинком захлопнув дверь, он разорвал утку и кинул карлику половину. Тот попробовал поймать её на лету, но из-за цепи не смог поднять высоко руки. В результате, горячая жирная птица шлепнулась ему прямо на голову и, соскользнув по лицу, брякнулась на пол. Присев на корточки, Тирион попытался дотянуться до неё руками, но лязгнувшая цепь вновь не позволила ему это сделать. Лишь с третьей попытки он наконец-то добрался до утки и со счастливым видом впился зубами в мясо.

– А что насчет эля, чтобы помочь птичке доплыть до желудка?

Мормонт протянул ему кружку.

– Большая часть Волантиса сейчас напивается, почему бы и тебе не напиться.

Эль оказался сладким на вкус и пах фруктами. Тирион отхлебнул большой глоток и удовлетворенно рыгнул. Кружка была оловянной и очень тяжелой.

«Может опустошить её и швырнуть ему в голову? – Размышлял карлик. – Если повезет, раскрою ему череп. А если сильно повезет, то кружка пролетит мимо, и он забьёт меня кулаками до смерти».

Тирион сделал еще глоток.

– Сегодня какой-то праздник?

– Третий день их выборов. Третий из десяти дней безумия. Парады с факелами, речи, ряженые, менестрели, танцоры, бретёры, дерущиеся до смерти во славу своего кандидата, слоны с написанными на боках именами потенциальных триархов. Жонглеры, которых ты видел, наняты Метисо.

– Напомни мне, что бы я проголосовал за кого-то другого. – Тирион облизал жир с пальцев. Толпа внизу швыряла жонглерам монетки. – А другие потенциальные триархи тоже устраивают подобные представления?

– Они делают всё, что, по их мнению, обеспечит им голоса, – ответил Мормонт. – Еда, выпивка, зрелища… Элиос послал на улицы сотню хорошеньких рабынь, чтобы те ублажали его избирателей.

– Тогда я точно за него, – решил Тирион. – Приведи мне рабыню.

– Они для свободнорожденных волантийцев, у которых достаточно имущества, чтобы голосовать. А в западной части города избирателей очень мало.

– И это продолжается десять дней? – засмеялся карлик. – Мне бы такое понравилось. И всё же три короля, или даже два – многовато. Я пытаюсь представить себе, как бы мы с сестрицей и моим храбрым братцем вместе правили Семью Королевствами. И года бы не прошло, как один из нас прикончил бы двух других. Странно, что триархи не делают то же самое.

– Некоторые пробовали. Возможно, волантийцы умные, а мы, вестеросцы, дураки. Волантис переживал трудные времена, но никогда не страдал от триархов-мальчишек. Когда избирали безумца, коллеги сдерживали его до окончания срока. Подумай о людях, которые остались бы живы, если бы у Эйериса Безумного было два соправителя.

«Вместо этого у него был мой отец», – подумал Тирион.

– Кое-кто в Вольных Городах считает нас, живущих по ту сторону узкого моря, – дикарями, – продолжал рыцарь. – А те, кто так не думает, – детьми, взывающими к сильной руке отца.

– Или матери.

«Серсее это понравится. Особенно когда он предстанет перед ней с моей головой».

– Похоже, вы хорошо знаете этот город.

– Я провел здесь около года. – Рыцарь поболтал в кружке остатки эля. – Когда Старк отправил меня в изгнание, я вместе со своей второй женой отправился в Лисс. Браавос подошел бы мне больше, но Линесса хотела жить там, где теплее. И вместо того, чтобы служить у браавосцев, я сражался с ними на Ройне. Но на каждый заработанный мною серебряник, жёнушка успевала тратить десять. К тому времени, как я вернулся в Лисс, она уже обзавелась любовником, радостно заявившим мне, что если я не оставлю жену и не покину город, то меня продадут в рабство за долги. Так я попал в Волантис… в двух шагах от рабства, имея при себе лишь меч да одежду, что была на мне.

– И теперь вы хотите вернуться домой.

Рыцарь осушил кружку до дна.

– Завтра я найду нам корабль. Кровать моя. Весь пол в твоём распоряжении, вернее, та часть, на которую хватит цепи. Поспи, если сможешь. А если нет, считай свои преступления. Это должно занять тебя до утра.

«На твоей совести тоже имеются преступления, Джорах Мормонт»,– подумал карлик, но мудро решил, что лучше оставить эту мысль при себе.

Сир Джорах повесил меч на стойку кровати, скинул сапоги и стащил с себя кольчугу. Затем снял шерстяную и кожаную одежду и пропитанную потом рубаху, оголив покрытый шрамами мускулистый торс, заросший тёмными волосами.

«Если бы мне удалось его освежевать, то я мог бы продать его шкуру на шубу», – размышлял Тирион, пока Мормонт устраивался на продавленной вонючей перине.

Вскоре рыцарь захрапел, оставив пленника наедине с его цепями. Сквозь широко открытые окна лился лунный свет. С площади доносились звуки: обрывки пьяной песни, вопли кота, далёкий звон стали о сталь.

«Кто-то скоро умрет», – подумалось Тириону.

Ободранные запястья саднило, а цепи не позволяли нормально сесть, не говоря уже о том, чтобы вытянутся во весь рост. Карлик кое-как пристроился, боком прислонившись к стене, но вскоре руки стали неметь. Он начал двигать ими, чтобы вернуть чувствительность, однако вместе с ней вернулась и боль. Стиснув зубы, чтобы подавить крик, Тирион задумался о той боли, что испытал его отец, когда арбалетный болт пробил ему пах, и о том, что чувствовала Шая, когда он затягивал цепь вокруг её лживой глотки, и как мучилась Тиша, когда её насиловали. Его страдания были ничем по сравнению с тем, что пришлось испытать им, но от этой мысли легче ему не стало.