Всемирная история: в 6 томах. Том 2: Средневековые цивилизации Запада и Востока - Коллектив авторов История

После смерти бездетным последнего Каролинга королем был избран Гуго Капет (987–996), сын Гуго Великого. Новая династия сумела удержать в своей семье королевский титул, который продолжал пользоваться уважением. На протяжении двух веков каждый король еще при своей жизни успевал обеспечить коронацию своего старшего сына. Принцип выборов короля знатью сохранялся лишь в виде символического одобрения при коронации.

Но Капетинги быстро теряли контроль даже над теми графами и виконтами, которые ранее были подвластны «герцогу франков». Виконты Блуа и Анжера присвоили себе титул «граф милостью божьей», став своенравными и порой враждебными королю князьями. Вмешательство в свои дела они отвергали, напоминая, что именно они сделали Капетингов королями. Характерно, что на коронации Филиппа I (1060–1108) отсутствовали герцог Нормандский и граф Шампанский, его непосредственные соседи, зато прибыли южане: герцог Аквитанский, граф Овернский, граф Ангулемский, виконт Лиможа. Они тем охотнее признавали священный авторитет короля, что он не мог угрожать их реальной власти. Даже внутри своего домена между Орлеаном и Парижем короли с середины XI в. не чувствовали себя хозяевами: бароны самовольно возводили здесь замки, и навязать им королевскую волю становилось все труднее.

При всем обилии локальных вариантов развития событий, происходившее во «Франции» отражало общее положение дел в Западно-Франкском королевстве, в Северной Италии, в королевстве Бургундия и с некоторыми оговорками на западных и северо-западных окраинах Германии. Публичные функции верховной власти присваивались на местах графами, маркграфами и герцогами, но также епископами и аббатами. Эти функции заключались в «праве бана»: совокупности военных, административных, судебных и фискальных прерогатив. Осуществляли эти права новые властители при помощи переподчиненных себе чиновников: виконтов, видамов, или фогтов (светских «защитников» епископов), и шатленов (комендантов крепостей). Но и они начинали чувствовать свою независимость. Некоторые виконты провозглашают себя графами, шатлены уже от своего имени собирают налоги, отправляют правосудие, формируют ополчение. Их военную силу составляют «свободные», которых становится все меньше, и «воины» (miles) — вассалы, либо живущие в доме шатлена и кормящиеся от его стола, либо получавшие небольшие поместья неподалеку, становясь «оземленными» (casati) вассалами. Полученная вотчина — сеньория — состояла из земельных владений и судебно-административных прав, проистекающих из права бана. Несмотря на принесенную клятву и на полагающуюся верность своему сеньору, они, следуя духу времени, быстро начинали считать себя господами «милостью божьей». Воин, обладавший вооружением и боевым конем, да и просто владеющий оружием, был фигурой востребованной в эпоху, когда даже аббатства спешили обзавестись собственными дружинами. Положение воина выглядело привлекательно для многих людей несвободного состояния. Так, в одной из грамот аббатства Болье близ Лиможа в 971 г. говорилось, что несвободные люди, министериалы аббатства, управляющие поместьями имеют право носить оружие, но уточнялось, что они не являются «воинами» и им не разрешается иметь щит, меч и одежду с разрезами спереди и сзади, но дозволены лишь копье и только одна шпора. Аббаты, по-видимому, не без основания опасались, что их челядь захочет проникнуть в привилегированную группу, представители которой облачались подобным образом.

При том, что эта смутная эпоха крайне скудно представлена в источниках, у нас есть немало примеров успешных карьер замковых воинов. Так, например, на рубеже X–XI вв. на п-ове Котантен в Нормандии был возведен небольшой замок Отвиль ла Гишар, его владелец Танкред имел в своем распоряжении отряд всего из десяти рыцарей, однако был человеком уважаемым, и герцог Нормандии последовательно выдал за него двух дочерей, родивших Танкреду дюжину сыновей. Поскольку владения отца были малы, лишь один из сыновей стал сеньором де Отвиль, а остальные искали счастья в других местах. Им повезло, они нанялись на службу в Южную Италию, воюя то на стороне лангобардских герцогов против Византии, то на стороне Византии против сицилийских арабов, и сумели добиться многого. Старший сын Вильгельм победил в поединке сиракузского эмира, за что получил прозвище «Железная рука» и в конце концов стал графом Апулии, его брат Дрого, присоединив Калабрию, очутился прямым вассалом германского императора, а их сводный брат, знаменитый Роберт Гвискар, герцог Апулии, Калабрии и Сицилии, дважды отлученный от церкви, сжегший Рим в 1084 г., стал одним из самых почитаемых рыцарей Средневековья, героем легенд, прообразом воина-крестоносца.

Корабль викингов (Осебергский корабль). IX в. Музей кораблей викингов. Осло (фото)

На протяжении X и XI вв. замков становилось все больше, они представляли собой центры реальной власти, накладываясь на старые административные деления — «сотни» и «паги» — или подменяя их собой. В принципе, любой свободный человек, заручившись поддержкой, мог воздвигнуть замок на малонаселенных, пустующих землях. Эти замки пока еще выглядели весьма примитивно (за исключением возникавших на месте старых крепостей). На естественном или насыпном холме воздвигалась башня, окруженная валом и бревенчатым палисадом. Такая конструкция служила укрытием на случай внезапного набега неприятеля и могла дать убежище окрестным крестьянам.

Замки продолжали строиться и тогда, когда угроза набегов язычников ослабла; между новообразованными графствами, виконтствами и кастелянствами велись войны, дополнявшиеся файдами — частными войнами, кровной местью. Обеспечить связь шатлена со своими рыцарями, а графа или виконта с шатленом могли узы верности, основанные на принесении вассальной присяги. Но она немного стоила, к тому же ситуация осложнялась переплетением взаимных вассальных присяг и отношений верности. Уже с конца IX в. один и тот же человек мог числиться вассалом нескольких сеньоров, порой враждебных друг другу.

Парадоксы феодальной раздробленности. Теории «феодальной революции»

Подобную фрагментацию общества и государства называют «феодальной раздробленностью» и не без основания подчеркивают ее губительные последствия для государственного единства и силы публичной власти. Но самое интересное состоит в том, что именно в этот период Запад вступает в фазу динамичного развития. Для того чтобы убедиться в этом, прежде чем вчитываться в редкие дошедшие до нас средневековые грамоты того времени, достаточно просто проехать по Лангедоку, Бургундии, Каталонии или Италии и полюбоваться на сотни церквей, возведенных в течение столетия после тысячного года и дошедших до сегодняшнего дня, вопреки разделяющему нас десятку веков. По этому поводу часто ссылаются на бургундского хрониста Рауля Глабера: «Вскоре после 1000 года вновь приступили к постройке церквей, и это почти повсеместно, но главным образом в Италии и в Галлии. Их строили даже тогда, когда в том не было необходимости, ибо каждая христианская община спешила вступить в соревнование с другими, дабы воздвигнуть еще более великолепные святилища, чем у соседей. Казалось, что мир стряхивал свои отрепья, чтобы весь приукраситься белым нарядом церквей».

Массовое строительство храмов важно само по себе, но, помимо прочего, может считаться показателем экономического и демографического роста. При всей приблизительности оценок численности населения специалисты сходятся в том, что между тысячным годом и первой половиной XIII в. население латинского Запада удвоилось, а в некоторых наиболее развитых районах даже утроилось. В следующий раз таких темпов роста Западная Европа достигнет лишь в период индустриальных революций.

Если взять территорию современной Франции, то сеть населенных пунктов, сложившаяся к началу XIII в., не претерпела серьезных изменений до XIX столетия. Историки называют такое максимально полное освоение территорий «внутренней колонизацией». Постепенно вновь распахивались заброшенные земли, сводились леса, осушались болота, в Нидерландах начинали понемногу отвоевывать побережье у моря, осваивались земли водоразделов рек. Растущее демографическое давление находило выход в военно-колонизационных движениях — Реконкисте, Крестовых походах…

О причинах этого расцвета ведутся оживленные споры. Одни указывают именно на рост населения как на главный «мотор» экономического подъема.

Важность этого фактора невозможно отрицать, именно он побуждал распахивать новые земли, заботиться о повышении урожайности, он же выталкивал избыточное население в города, а растущее городское хозяйство, в свою очередь, стимулировало сельскохозяйственное производство. Но почему население начало расти?