Царства смерти - Кристофер Руоккио
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Forfehdri!.. – выругалась она и прикрыла рот ладонью. – Что случилось?
– Я…
Мне хотелось все ей рассказать. О яме, о стене и цепях, о сдирании кожи, бичевании, сотнях прочих пыток. Но в ее глазах и так стояли слезы, и я просто покачал головой.
– Помоги мне снять доспех, – сказал я.
Больше всего на свете мне сейчас хотелось помыться.
Кивнув, Валка поднялась и закинула мою руку себе на плечо. Моему искалеченному плечу это не понравилось, и я поморщился, но все равно встал.
– Нужно обработать раны, – сказала она, и я почувствовал, как она смотрит на мою исполосованную голову. – Ты много крови потерял.
Душевые кабины были на нижней палубе, рядом с гидропоническим отсеком, все растения и животные в котором, разумеется, погибли. Пахло тухлыми водорослями и гнилой рыбой, но лампы включились, когда мы вошли. Я позволил Валке меня раздеть. И продолжал дрожать и изредка всхлипывать.
– Нужно хорошенько все отмыть, – сказала Валка, когда сняла мой окровавленный доспех и вонючий плащ. – Во что это ты вляпался?
– Кровь и дерьмо, – ответил я. – В меня кидались дерьмом и кусками…
Я не смог выговорить «людей», хотя хорошо помнил, как толпа сьельсинов бросалась в меня останками мертвых рабов. Не стал я говорить и о том, как стражники избивали меня и заставляли пить мочу. Я зажмурился, дрогнув, когда Валка разгерметизировала мой комбинезон и взялась за воротник, чтобы стянуть его вниз. Я вскрикнул и рухнул на пол, колотя руками и тряся головой. Не знаю, сколько я пролежал, дрожа как осиновый лист и кашляя, глотая воздух истерзанными легкими и все сильнее впадая в панику.
– Хочешь, чтобы я ушла? – спросила Валка наконец.
Я смутно понял, что уже довольно долго она сидела спиной к переборке, поджав колени.
Что-то в ее голосе заставило развязаться змею, кольцами обвившую меня, и я, клеточка за клеточкой, расслабился. Наобум протянул искалеченную руку и дотронулся до единственной части тела Валки, до которой мог дотянуться. До большого пальца ноги. Так мы пробыли долго, не говоря ни слова. Это простое прикосновение говорило за меня и за нас обоих. Я заметил грязный клок волос, упавший мне на лицо, и приподнялся с пола, оставив коричневые пятна там, где сошла засохшая кровь. По лицу потекла свежая, и я с трудом освободил левую руку из липкого резинового комбинезона. Рукав вывернулся наизнанку, явив промокшую от пота ткань.
С правой рукой было тяжелее. Боль от плеча вспышками отражалась в голове, я тяжело дышал и стискивал зубы. Заметив мои мучения, Валка отошла от стены и помогла мне. Я услышал, как она втянула воздух.
– Твоя спина…
Ее руки дотронулись до глубоких шрамов, и я вздрогнул:
– Семь лет. Семь лет.
– Что с тобой делали? – риторически спросила Валка.
«Все, что можно и нельзя представить», – хотелось ответить мне, но я промолчал.
– Вставай, – сказала она, помогая мне.
Я запнулся за порог душевой кабины и с руганью упал на четвереньки.
Валка хотела зайти следом, но я жестом остановил ее.
– Сам справлюсь, – ответил я и потянулся, чтобы включить душ.
На космическом корабле душ был чудовищной роскошью, поэтому в целях экономии воды меня лишь обдало легкой водяной пылью, и ультразвуковые очистители принялись скоблить мое тело. Валка закрыла дверь, и я, не вставая, как можно дальше вытянул ноги. Пот с грязью и кровью побежал, как чернила, по голове, и волосы под действием ультразвука прилипли к телу.
В тишине я расслышал гул двигателей, и постепенно начал погружаться в тяжелую, удушливую реальность.
Я был жив. Жив… и свободен.
Или это лишь очередное видение? Сон наяву? Вдруг через миг я проснусь вниз головой в яме и кровь снова потечет из разреза за ухом?
– Нет, – прошептал я.
Отрицание? Мольба? Подняв голову, я увидел свое отражение в двери душевой кабины. Мы встретились глазами, как я встретился с другим Адрианом в тюрьме под Народным дворцом, как я встречался со всеми другими Адрианами, когда пользовался всем спектром своего тайного зрения: лиловые глаза с лиловыми.
Из двери на меня задумчиво глядел труп.
Мои волосы: черные, расчерченные белыми прядями, как ночное небо – молниями. Мои глаза: полуприкрытые, темные, ввалившиеся. Две искры, сверкающие из глубокого колодца. Ребра просвечивали через кожу, как сквозь пергамент. Кожа – гобелен из шрамов и незаживших ожогов.
Я не видел себя в полной мере еще с Ведатхарада.
Я не знал себя.
Меня привлекло движение за стеклом, и, присмотревшись, я увидел Валку. Она плакала. Левый уголок ее рта слабо подрагивал, и это выдернуло меня из глубин самосозерцания. След вмешательства Урбейна. Валка была настоящей, не иллюзорной.
– Я все им рассказал, – произнес я наконец. – Дораяика пытал меня, и я все ему выложил. – Я прикрыл лицо израненными руками. – Перфугиум. Ванахейм. Баланрот. Тильбад. Остраннас. – Было важно, чтобы она поняла, но я чувствовал, что горожу бессмыслицу. – Авлос. Картея. Ибарнис. Сираганон.
– Тсс… – произнесла она.
– Кебрен, – продолжил я, зажмурившись. – Несс.
Дверь открылась, и я почувствовал над собой теплую тень. Дым и сандаловое дерево, хотя это было невозможно. Ей бы ни за что не удалось одиннадцать лет прятать запасы мыла на лотрианском грузовике. Может, я сходил с ума? Или воспоминания и привязанность были сильнее истины?
Душ пикнул, и струя теплой воды хлынула на нас ровно в тот момент, когда Валка присела и обняла меня. Она не говорила ни слова. Не шевелилась. Просто крепко держала меня и не отпускала.
Я был жив. Мы были живы.
– Валка, их растерзали, – сказал я. – Всех до единого. Я не мог их спасти. Не мог… это моя вина. Все это моя вина. Не будь меня, никто из них не погиб бы.
– Сам знаешь, это не так, – ответила она. – Нас предали.
– Но это я не должен жить. А они должны. Паллино. Элара. Все остальные. Не я. Не я.
Я открыл глаза и увидел Валку на расстоянии вытянутой руки, не обращая внимания на обливающую нас воду. Она была в одежде, сняла лишь перчатки. Красно-черные волосы прилипли к лицу.
– Я не стою тех жертв, что они принесли, – сказал я.
Если Валка до сих пор плакала, вода смыла ее слезы. Она дотронулась до моей щеки и криво улыбнулась. После знакомства с вирусом Урбейна и нашего визита на Эдду ради уничтожения червя ее улыбка уже не была прежней. Она стала похожей
