Клич войны - Уилбур Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но через миллисекунду что-то подсказало ему: "Нет, не надо", - и тогда он, не стреляя, пронесся над спасательной шлюпкой, взмыл в небо, сделал круг и снова нырнул вниз, туда, откуда только что пришел.
Ну так иди же, нацистский ублюдок! Если ты хочешь убить нас, то мы здесь! Просто продолжай в том же духе!’
- Голос Бауэра был почти истерическим от отчаяния. Пилот играл с ними, дразнил их. Он мог убить их, когда захочет. Так почему же он этого не сделал?
‘Вот он опять идет, - сказала Шафран. Столкнувшись с неизбежной смертью, она обнаружила, что благословлена неожиданным чувством спокойствия. Все будет хорошо. Она снова будет с Герхардом, где не будет войны, чтобы разлучить их, и все будет хорошо.
Она не сводила глаз с самолета и встала, чтобы поприветствовать его, стоя совершенно неподвижно, предлагая себя в жертву.
Призрак - это она! Герхард знал, что это невозможно, и все же эта фигура, стоящая так высоко в корпусе спасательной шлюпки, встряхивающая волосами, смотрящая прямо на него ... это была Шафран. Он знал это так же точно, как самого себя. Она жива! Боже мой, это правда, она жива.
Он сбавил скорость до тех пор, пока она не стала настолько близкой к нулевой, насколько он осмелился, затем откинул полог кабины, чувствуя, как ветер хлещет в лицо, словно дыхание самой жизни. Пролетая над спасательной шлюпкой, Герхард помахал рукой. Он мог бы поклясться, что видел ее улыбку.
Потом он миновал спасательную шлюпку и теперь уже не мог пролететь мимо нее еще раз. Его топливный статус был критическим, прежде чем он решил остаться рядом с кораблем. Теперь это стало катастрофой.
Герхарду было все равно. Шафран Кортни была еще жива. Любовь и Надежда вернулись в его сердце. Ну и что с того, что у его 109 не было топлива? Ему даже не нужен был самолет. Он мог бы улететь в Грецию один, на крыльях самой радости.
- Господи, - сказал доктор, - что за странный поступок! Как вы думаете, он говорил: "Хорошо сыграно?- Ну, знаешь, за то, что ты так хорошо дрался?’
- Немец не говорит таких вещей, док, - сказал Бауэр. ‘Нет " - это вообще стиль. Нет, я думаю, это было больше похоже на насмешку. Разве что ... - на его лице появилась хитрая, дерзкая усмешка. ‘Ну, если вы не возражаете, Мисс ...
Шафран даже не слышала его. Она все еще пыталась примириться с тем, что видела или думала, что видела в кабине пролетающего самолета. Она не знала, кричать ли ей от радости или плакать горькими слезами от бесконечной жестокости судьбы.
- Мисс...?- Повторил Бауэр.
Шафран заставила себя обратить внимание на окружающих ее людей. ‘В чем дело?- спросила она.
‘Я говорил, что ты выглядишь так, словно стоишь там, как настоящая кинозвезда или сумминк ... я думаю, что наш приятель-Фриц только взглянул на тебя и подумал, что даже он не может стрелять в такую девушку. Я имею в виду, какая потеря, а?’
‘Конечно, нужно быть очень плохим человеком, чтобы хладнокровно застрелить безоружную молодую женщину, - согласился доктор.
Шафран не произнесла ни слова. Но тут ей пришла в голову мысль, что она не была безоружна, когда это имело значение. Я ударила по этому самолету из своих пушек. А если это был самолет Герхарда ... Нет, я уверена, что это был именно он, иначе зачем бы он мне помахал? - О Боже, я чуть не убила его. И я никогда бы не узнала, что я сделала, или как близко он был. А если бы я его убила …
А потом она разрыдалась, и доктор обнял ее за плечи и сказал: "Ну-ну, моя дорогая. Все в порядке. Мы все пережили самое ужасное, и вы вели себя совершенно замечательно. Но теперь все кончено. Мы скоро будем спасены, я в этом совершенно уверен. Все будет хорошо. Просто подожди и увидишь ...
Был ранний вечер, когда торпедный катер Королевского флота, посланный с Крита по сигналу капитана Макалуна, наконец нашел их. Когда Леона тащили на борт, доктор отвел Шафран в сторону и сказал: "Ваш отец очень тяжело ранен. При условии, что рана не заразится, он должен жить, но будет ли он когда-нибудь снова ходить - это другой вопрос.’
Шафран не ответила. Она была слишком физически и эмоционально истощена битвой и ее последствиями, чтобы сформулировать какие-либо слова. Матрос помог ей подняться на борт торпедного катера, и ей дали чашку чая - стандартное британское лекарство от любой беды, большой или маленькой. Пока напиток творил свое волшебство, Шафран открыла сумку и печально покачала головой. После всех предосторожностей, которые она приняла, и всего ада, через который ей пришлось пройти, на этих тщательно завернутых и смазанных жиром вещах никогда не было даже капли воды. Она достала одну из своих драгоценных фотографий Герхарда и склонилась над ней, чтобы никто не заметил, как она смотрит на него. Приятно было думать, что он все еще жив.
Но затем Шафран снова покачала головой и убрала свои мелкие сокровища, напомнив себе обо всем, что было потеряно.
Гордость торгового флота Кортни была потоплена. Много хороших людей погибло, и все это было напрасно. Греческое золото лежало на морском дне в сотнях футов под ними, и никто никогда не найдет его снова.
У Герхарда кончилось горючее примерно в десяти километрах к северу от Афин, все еще в сотне миль от своей базы. Однако к тому времени он медленно и неуклонно поднялся на высоту семи тысяч метров. Когда двигатель заглох, он просто позволил самолету скользить, вспоминая свои первые полеты на планере над Баварией, наслаждаясь абсолютным покоем и тишиной после всего шума битвы, позволяя своему разуму наслаждаться образом Шафран, стоящей так гордо, так храбро и так красиво в этой лодке, глядя смерти в глаза и не понимая, что она на самом деле смотрит на любовь.
Майн Готт! Если бы я нажал на курок ... но я этого не сделал, и это все, что сейчас имеет значение.
Он чувствовал себя совершенно спокойным, пока его неумолимый спуск продолжался. Все, что ему было нужно,
