На фронтах «холодной войны». Советская держава в 1945–1985 годах - Спицын Евгений Юрьевич

Между тем уже через пару лет советское руководство предприняло новую попытку нормализовать отношения с Китаем. Как уверяет тот же А. М. Александров-Агентов, первая такая попытка была предпринята сразу после смерти Мао, когда в конце октября 1976 года на Пленуме ЦК, где в том числе обсуждался вопрос о работе маршала Д. Ф. Устинова на посту министра обороны СССР, сам Л. И. Брежнев заявил, что «в советско-китайских отношениях нет вопросов, которые нельзя было бы решить в духе добрососедства»[938]. Однако тогда эта попытка не увенчалась успехом. Сначала китайцы отвергли предложение Москвы выступить с совместным заявлением о принципах отношений двух стран, а затем в феврале 1978 года в соответствии с решениями XI съезда КПК в Конституцию КНР были внесены некоторые изменения, где СССР назван «первым среди врагов Китая».

Тем не менее Л. И. Брежнев не терял надежды на восстановление отношений с Пекином. В этом деле его активно поддерживали ряд членов Политбюро ЦК, прежде всего Ю. В. Андропов. Тогда как А. А. Громыко и видные «китаеведы», прежде всего первый заместитель заведующего Международным отделом ЦК по связям с соцстранами О. Б. Рахманин, которого андроповский помощник И. Е. Синицин считает главным «ястребом» в советско-китайских отношениях, всячески противились этому[939]. Как вспоминает А. М. Александров-Агентов, накануне поездки Л. И. Брежнева в Ташкент для вручения Узбекской ССР очередного ордена Ленина он предложил генсеку включить в его доклад отдельную вставку о том, что Москва «не отрицает социалистического характера общественного строя КНР», «никогда и ни в какой форме не признавала "концепцию двух Китаев" и признает суверенитет КНР над островом Тайвань», выступает за «продолжение переговоров по пограничным вопросам в целях достижения взаимоприемлемых решений» и искренне желает улучшения отношений двух государств «без каких-либо предварительных условий и не в ущерб третьим странам». Генсек принял этот текст без каких-либо поправок и произнес его в конце марта 1982 года на торжественном заседании в Ташкенте. Пекин же в присущей ему манере устами того же Дэна Сяопина вновь огрызнулся, заявив о трех «препятствиях». Однако в октябре того же года все же пошел на возобновление пограничных переговоров на уровне заместителей министров иностранных дел, которые прошли в 12 раундов и продолжались вплоть до июня 1988 года.

г) Советско-индийские отношения во второй половине 1960-х — начале 1980-х годов

Хорошо известно, что весь период брежневского правления взаимоотношения Советского Союза с Индией носили предельно дружеский и по-настоящему партнерский характер даже несмотря на то, что в отдельные моменты между Москвой и Дели возникали разного рода разногласия. Уже в мае 1965 года с визитом в советской столице побывал новый премьер-министр Индии Лал Бахадур Шастри, который провел несколько раундов переговоров по военным и экономическим проблемам, прежде всего с главой советского правительства А. Н. Косыгиным. По итогам этого важного визита было подписано совместное коммюнике, где обе стороны подтвердили свою приверженность принципам мирного сосуществования, подчеркнули особую важность ограничения гонки вооружений и нераспространения ядерного оружия. А перед своим отъездом из Москвы Л. Б. Шастри выразил глубокую благодарность всему советскому руководству за экономическую и техническую помощь его стране, заявив, что «сегодня у нас наилучшие отношения с Советским Союзом, и мы — наилучшие друзья»[940].

Новым и, пожалуй, самым зримым успехом нового советского руководства на индийском направлении стала знаменитая Ташкентская встреча, которая положила конец Второй индо-пакистанской войне, вспыхнувшей в августе 1965 года из-за спорного штата Кашмир. Москва в сентябре 1965 года четырежды обращалась к правительствам Индии и Пакистана с предложением добрых услуг в разрешении этого конфликта и даже предприняла совместные усилия с Вашингтоном, в результате чего 22 сентября Дели и Исламабад приняли к исполнению резолюцию Совбеза ООН о немедленном прекращении огня и отводе своих войск на позиции, занятые до начала военного конфликта.

Как вспоминал тогдашний косыгинский советник по международным делам О. А. Трояновский, «инициатива этой встречи, имевшей целью примирить Индию и Пакистан, принадлежала лично Косыгину», который «не без труда продвигал ее в Политбюро»[941]. Целый ряд его членов, в том числе и сам Л. И. Брежнев, резонно «сомневались в успехе подобного мероприятия». Но все же А. Н. Косыгин настоял на своем и в сопровождении Р. Я. Малиновского и А. А. Громыко полетел в Ташкент, куда 10 января 1966 года прибыли премьер-министр Индии Л. Б. Шастри и президент Пакистана М. Айюб Хан. Переговоры шли очень трудно и в какие-то моменты даже были на грани полного срыва. Но, благодаря «челночной дипломатии» А. Н. Косыгина, который, по словам его переводчика В. М. Суходрева, «буквально метался между резиденциями двух лидеров»[942] и проявил в этом деле «большую настойчивость и дипломатическую гибкость», удалось все-таки найти искомый компромисс, посадить их за стол переговоров и подписать Ташкентскую декларацию, которая положила конец этому вооруженному конфликту. Безусловно, само это событие стало крупной победой советской дипломатии, которая, правда, была омрачена неожиданной смертью премьера-министра Л. Б. Шастри, скончавшегося утром следующего дня от острого сердечного приступа. В западной прессе сразу запустили байку, что индийский премьер был отравлен на банкете, устроенном сразу же после окончания встречи. Но все было куда как проще: Л. Б. Шастри скончался от четвертого инфаркта. В этой ситуации сам А. Н. Косыгин принял решение лететь в Дели и проводить в последний путь 2-го премьер-министра независимой Индии, как это ему уже довелось делать в конце мая 1964 года, когда от имени советского руководства он прощался с его великим предшественником на этом посту — Джавахарлалом Неру.

После ухода Л. Б. Шастри новым лидером Индии стала дочь Джавахарлала Неру, глава Индийского национального конгресса Индира Ганди, занимавшая (в первый раз) пост премьер-министра до марта 1977 года. Именно на этот срок пришелся и расцвет советско-индийской дружбы, который не в последнюю очередь был связан с особым отношением Л. И. Брежнева и других советских вождей к самой Индире Ганди, которую они всегда ценили как человека и как политика мирового масштаба. Уже в июле 1966 года она совершила новый визит в Москву, по итогам которого заявила, что «в лице Советского Союза мы имеем хорошего друга… и эта дружба не просто существующий факт, а важный фактор всех международных отношений»[943]. Затем в январе и октябре 1968 года с ответными визитами в Индии побывали глава Совета Министров СССР А. Н. Косыгин, а затем и министр обороны СССР А. А. Гречко. В ходе этих визитов были подписаны совместные заявления по целому ряду ключевых международных проблем, в том числе по Вьетнамской войне и по Ближнему Востоку, а также важные соглашения в сфере военно-технического сотрудничества двух стран.

Наконец, в декабре 1970 года в Дели было подписано советско-индийское соглашение об экономическом и техническом сотрудничестве в строительстве ряда крупных промышленных предприятий и других объектов, которые предусматривали выделение Дели большого денежного кредита и оказания помощи в сооружении десятков предприятий черной и цветной металлургии, горнодобывающей и нефтяной промышленности. Подлинными символами такого сотрудничества в эти годы стали знаменитые металлургические комбинаты в Бхилаи и Бокаро, заводы тяжелого электромашиностроения, горно-шахтного оборудования и тяжелого машиностроения в Хардваре, Дургапуре и Ранчи, нефтеперерабатывающие заводы в Кочине и Койяли, завод оптического стекла в Дургапуре и другие. Достаточно сказать, что в первой половине 1970-х годов на долю предприятий, построенных при поддержке СССР, приходилось 30 % выплавки стали, 60 % добычи нефти и 30 % ее переработки, 60 % производства электрооборудования и 20 % производства электроэнергии[944].