Вторая любовь - Джудит Гулд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что?! — Молодая женщина вихрем сорвалась с кровати. — А мне нечего надеть! Так. Ты оставайся в постели. Я очень быстро вернусь.
— Куда ты идешь?
— Как куда? Раздобыть какую-нибудь одежду. Куда же еще?
Она заскочила в городской дом, побросала в чемодан больше одежды, чем ей могло потребоваться, натянула на себя то, что они с Венецией называли ее Маленькой Красной Зюйдвесткой Рыболова, капор в тон, взяла красный зонтик и вернулась в «Карлайл».
— Это большой злой серый волк? — спросил Хант.
— Ррр! — Дороти-Энн изобразила пальцами клыки. — Лучше посмотри на это, несчастный, а не то я тебя съем.
— Это обещание? — с надеждой поинтересовался Хант. — Или угроза?
— И то и другое, — радостно отозвалась она. — Дай мне минутку, чтобы я могла развесить одежду.
— Навязчиво-аккуратный волк! — расхохотался Хант. — Это что-то новенькое!
Когда подошло время отправиться ужинать, дождь все лил.
Хант по такому случаю оделся в угольно-черный двубортный костюм, белоснежную рубашку и красный галстук от Гермеса с крошечными бежевыми и белыми страусами на нем. В рисунке чередовались ряды птиц, спрятавших голову в песок и оглядывающихся по сторонам. В кармане пиджака был такой же платок, а запонки представляли собой крупных красных божьих коровок из эмали.
Дороти-Энн надела накрахмаленную белоснежную блузу из кружев от Джанфранко Ферре с V-образным вырезом и очень тонкие, свободные черные шелковые брюки, красные кожаные туфли от Гуччи и серьги из рубинов-кабошонов. Ее Маленькая Красная Зюйдвестка Рыболова, театрально надвинутый на глаза капор и зонтик того же цвета дополняли наряд.
Когда они выходили из номера, Дороти-Энн взяла Ханта под руку и поставила рядом с собой у большого зеркала.
— Ну как? Мы смотримся или нет?
Он улыбнулся их отражению.
— Мы смотримся так, будто можем поджечь весь город.
— Отлично. Тогда давай начнем большой пожар!
О каждом перемещении Дороти-Энн докладывали Кармину, странствующему по городу с мобильным телефоном и принимающему звонки.
— Объект в красном плаще, красном капоре и с красным зонтиком только что отъехал от отеля «Карлайл» в черном «инфинити» с шофером. Машина направилась на север по Мэдисон-авеню. Между ними и мной две машины. Автомобиль объекта сейчас сворачивает налево на Шестьдесят девятую улицу…
— Машина высадила женщину и мужчину у ресторана «У Джо Аллена» на Сорок шестой улице. Это между Восьмой и Девятой авеню.
«Вероятно, собираются поужинать перед спектаклем, — подумал Кармин. — Ну что ж, насладись своим последним ужином».
Спустя час снова стали поступать сообщения.
— Объект и ее спутник покинули ресторан «У Джо Аллена». Они направляются на восток пешком по северной стороне Сорок шестой улицы… Они пересекают Восьмую авеню…
— Объект вошел в театр Лант-Фонтейн, чтобы послушать мюзикл «Титаник».
Последовал совершенно ясный приказ Кармина:
— Прекратить наблюдение до получения дальнейших инструкций. Повторяю. Прекратить наблюдение и очистить район.
«„Титаник”, — улыбнулся про себя Кармин. — Какой удивительный выбор».
Митци Файнштейн не была уроженкой Нью-Йорка. Шестнадцать лет назад она прибыла в этот город из Буффало с пятьюстами долларами в кармане и мечтой.
Она собиралась стать звездой Бродвея. Самой крупной звездой музыкального театра на Бродвее. Она знала это. Ее друзья знали это. Все в Буффало, штат Нью-Йорк, знали об этом. Потому что Митци обладала изумительным актерским талантом, звонким певучим голосом, великолепными ногами балерины и сногсшибательной внешностью — для Буффало.
Грустно говорить об этом, но на Манхэттене она стала просто еще одним лицом в огромной армии тех, кто хочет прорваться в шоу-бизнес.
Митци понадобилось десять лет, чтобы добиться своего. Все это время она прослушивалась многократно, дожидалась у множества столов, сделала пару номеров и сыграла ровно четыре роли без слов.
Время для перелома в карьере явно наступило.
Когда прошло десять лет, она перестала ходить на прослушивания и нашла себе работу по другую сторону занавеса. Зарабатывать деньги, чтобы платить их в союз актеров, и оставаться на Бродвее — в данный момент, в театре Лант-Фонтейн. Митци работала в баре. Только сегодня ей пришлось принимать пальто, и все из-за дождя.
— Боже, как же я ненавижу дождливые дни, — проворчала она, обращаясь к Би Уэйс, работавшей с ней вместе. — Кругом одни только сырые плащи и мокрые зонты. Тебе это нужно? Я просто умираю, как хочется курить.
Би как раз только что приняла красный дождевик из материала, напоминающего шелк, такой же капор и зонт.
— Эй, Митц, — окликнула она подругу. — Ты только посмотри на это, а? — Она подняла повыше вешалку. — Этот плащик — точная копия твоего. Ничего себе совпаденьице, да?
Митци мельком взглянула на плащ и вздохнула:
— Это оригинал. А мой — подделка с Кэнэл-стрит.
— Ну, для меня они как две капли, — примирительно заметила Би, а потом им обеим стало уже не до разговоров. Должны были вот-вот поднять занавес, и у стойки гардероба сгрудились толпы театралов.
Наконец толпа постепенно рассеялась, и все исчезли. Женщины слышали отдаленные звуки увертюры, потом раздались аплодисменты. Значит, занавес подняли. В зал заторопились опоздавшие.
В вестибюле стало тихо.
— Прикрой меня, ладно? — попросила Митци. — Умираю, как хочется курить. Я выскочу за сигаретами, хорошо?
— Я думала, ты бросила.
— Я говорила, что пытаюсь бросить. Пытаться и сделать, это две разные вещи.
Митци взяла свой плащ, надела его и застегнулась. На голову водрузила красный капор, взяла сумочку и торопливо выбежала.
Ей в лицо ударил дождь, подгоняемый порывами ветра, и у нее моментально закружилась голова. Она быстрым движением прижала капор под подбородком и, придерживая его так, опустив голову, заторопилась вниз по почти пустынной улице к Восьмой авеню.
Она так и не увидела темную тень, возникшую позади нее. В эту секунду женщина торопливо шла по улице, а в следующую ее кто-то грубо схватил сзади. Она попыталась крикнуть, но рука в перчатке закрыла ей рот. Ее развернули и подвели к подъезду.
Митци смотрела, широко раскрыв глаза. Ее взгляд стал диким. «Этого не может быть! — лихорадочно думала она. — Только не со мной! И не прямо у выхода из театра…»
Кармин вонзил ей в живот свой восьмидюймовый нож и мощным движением рванул его вверх до грудной клетки, выпуская жертве кишки.
Теперь не было нужды закрывать ей рот, так что Кармин отступил назад и стал наблюдать, как женщина медленно опустилась на землю, глаза широко раскрыты от ужаса. Изо рта пузырилась кровь.
Заслоняя ее собой, Кармин нагнулся и повязал ей под капюшоном красный галстук, достал армейский плащ-палатку и накрыл убитую. Митци теперь выглядела как еще одна бездомная, притулившаяся у подъезда.
«Это опасные улицы, — размышлял Кармин, уходя прочь и ни разу не оглянувшись. — Хорошенькой женщине незачем ходить здесь одной. Особенно по ночам».
* * *На следующий день все первые полосы газет украсились заголовками о кровавом убийстве.
«Нью-Йорк пост»: «Убийство на Би-вэй».
«Дэйли ньюс»: «Убийство театральной гардеробщицы».
Обе статьи предлагали догадки по поводу мотива преступления. Сумочку женщины убийца не взял.
Дороти-Энн не читала газет и не смотрела местные программы новостей. Это был последний день визита Ханта в Нью-Йорк, и они проводили его вместе.
В этот же вечер он улетел обратно в Сан-Франциско, а она возвращалась к своим повседневным обязанностям — заниматься бизнесом, растить детей и следить за штормом, надвигающимся на Карибские острова.
Не та жертва.
Не веря своим глазам, Кармин уставился на газетные заголовки. Его переполняло недоумение и нарастающая ярость, грозившая поглотить его целиком.
Не та жертва…
«Нет! — решил Кармин. — Этого просто не может быть!»
Но так оно и было. Он уже многократно прочел газеты. Все так и написано, черным по белому. Статью дополняла фотография из профессионального портфолио. Снято лет десять-пятнадцать назад, если судить по прическе. Убита Митци Файнштейн, актриса без ролей, ставшая гардеробщицей.
И все из-за красного плаща.
Проклятый красный плащ!
«Мне следовало знать, — думал Кармин, комкая газеты и бросая их через всю комнату. — Все было слишком просто».
Что ж, это еще не конец света.
Я просто должен попытаться еще раз. И на этот раз у меня все получится. Черт меня побери!