Живая мозаика - Людмила Константиновна Татьяничева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он счастлив трудиться день и ночь, лишь бы густо цвели на этой каменной земле кусты шиповника. Ведь для них он единственный поилец-кормилец.
ОБЪЯВЛЕНИЕ
На стене большого нового дома висит необычное объявление, написанное старательными крупными буквами:
«Дорогие граждане! Если вам нужны семена однолетних и многолетних цветов, то я охотно поделюсь с вами. Никакой платы мне за это не нужно. Пусть будет в нашем городе как можно больше цветов».
Далее следовал подробнейший адрес и указание, каким транспортом удобнее добраться. Внизу стояла подпись — Анна Петровна.
Лица людей, читавших это объявление, становились мягкими и улыбчивыми.
Некоторые извлекали из карманов и сумочек авторучки и на уголке газеты или в записной книжке записывали адрес. Одни — чтобы сходить за семенами, другие — чтобы поблагодарить неизвестную им Анну Петровну за душевную щедрость.
И только один человек — утконосый, с покатыми вялыми плечами — неодобрительно буркнул:
— Пыль в глаза пускает дамочка. Смотрите, мол, какая я сознательная. А семена-то, наверно, никудышные.
Но ему даже возразить никто не захотел: слишком иного было бы чести!
ЗАБОР
Забор был очень старый, из широких сосновых досок. Каждой весной, к Первомаю, его красили голубой краской, но моложе он от этого не становился: доски все так же скрипели и крошились, а трухлявые опорные столбики шатались, словно пьяные.
Я ненавидела этот забор, потому что он скрывал цветущие вишни и необыкновенную белую сирень, душистые гроздья которой были крупны и тяжелы, как гроздья винограда.
Забор существовал скорее всего как некая условность, как дань традиции: ни весной, ни в пору созревания плодов в этот сад никто не забирался.
Садовод был добр и щедро одаривал фруктами детвору всей улицы.
И никто особенно не удивился, когда старого забора не стало: хозяин изрубил его на дрова, а из крепких досок сделал три скамейки — одна стоит под сиренью, а две — возле вишен.
Каждый, кто захочет, может теперь отдохнуть здесь, полюбоваться садом, заботливо выращенным этим добрым человеком не только для себя, но и для других.
СУНДУК
Возле новых домов, среди неубранного еще строительного мусора, можно увидеть немало выброшенных новоселами странных вещей, портящих светлый облик новой квартиры.
Здесь можно встретить и медный самовар с помятыми, как после драки, боками, и грузное, страдающее одышкой кресло на подагрических изогнутых ножках, и фаянсовую копилку в виде толстого оранжевого петуха с обломанным гребнем…
На днях, проходя мимо стройного празднично нарядного нового дома, я увидела среди сваленного в сторонке мусора окованный проржавленной жестью сундук, очевидно переживший не одного владельца. Откинутая крышка напоминала жадно разверстую пасть…
Скупость и алчность всегда были присущи таким сундукам-скопидомам. Очевидно, поэтому ему и не оказалось места в новом доме…
Подошедший мальчуган спросил меня:
— Что это?
— Сундук.
Мальчишка рассмеялся:
— Чудное название! Сун-дук!
Он оглядел незнакомую вещь, как оглядывает посетитель музея скелет вымершего животного, и, не найдя ничего интересного, побежал заняться важными, разумеется неотложными делами…
СНЫ
Человек спит.
Спит, широко разбросав сильные руки, удобно откинув голову.
Он очень устал, прожив большой день, полный труда и забот, волнений и раздумий.
Свежий весенний ветер, врываясь в открытую форточку, наполняет комнату горьковатым запахом тополиных листьев.
В комнате темно и прохладно, как в сосновом лесу ранним утром.
Человеку снятся добрые сны.
Глазам его спится синие небо и облака, похожие на белые яхты. Или на стога свежего сена…
Рукам снится работа, приятная тяжесть теплых деталей, которые так радостно опускать в стоящую рядом со станком металлическую корзину для готовой продукции…
Ногам человека снится дорога. Белая, слегка пружинящая, окаймленная молодыми липами. Дорога длиною в час — от дома до цеха и обратно.
Губам — улыбки и слова, дымок папиросы и яблочная свежесть детских щек.
Ушам человека снится ритмичный говор станка и тихий смех молодой женщины, голос диктора, читающего последние известия, и властный зов заводского гудка.
Всему свои сны. Вот только сердцу никогда ничего не может присниться, потому что, когда засыпает сердце, сразу обрываются сны…
ВЕТКА КЕДРА
Геологи возвращались из экспедиции. Шумные, дочерна загорелые, в куртках из прочной грубой ткани, они занимали два смежных купе.
Экспедиция была удачной.
Изыскатели везли с собой образцы ценного минерала с мудреным названием, месторождение которого искали настойчиво и долго.
Для Саши Игнатова, самого молодого из группы, экспедиция оказалась удачливой вдвойне.
Почти всю дорогу, задумчивый и отрешенный, он простоял в коридоре, у окна, радуясь и первой трудовой удаче и тому удивительному чувству, которое впоследствии он назовет первой любовью.
…Кто знает, может быть, ему суждено будет открыть редкостные руды и минералы, обессмертив свое имя. Но и тогда, в зените славы, он с благодарностью вспомнит смолистую, пахнущую тайгой ветку сибирского кедра, подаренную ему на память смуглолицей девушкой Светой из поселка Таежного.
Возможно, эту ветку, бережно уложенную на дно рюкзака, он будет вспоминать не один, а вместе со Светланой, обещавшей писать и ждать. Ведь первая влюбленность нередко вырастает в большую любовь, единственную, как жизнь…
МОЛЧАЛИВЫЙ ТОСТ
Среди веселого дружеского застолья наш неутомимый тамада, с непринужденностью большого мастера провозглашавший блистательные тосты, неожиданно объявил:
— Этот бокал предлагаю выпить молча.
За столом вдруг стало очень тихо, как в лесу после шумного летнего ливня. Люди, только что составлявшие общий круг, словно отдалились друг от друга, незримо отойдя в сторонку. На лицах появилось выражение грусти и нежности, глубокой задумчивости, надежды. Каждый в эту минуту вызвал в своей памяти яркое событие или утраченную радость, далекую встречу, дорогой образ.
Одни пили не спеша; другие залпом осушали свой бокал, резким взмахом руки перечеркивая уже однажды перечеркнутое; третьи держали бокал за тонкую граненую ножку, раздумывая, кому же посвятить молчаливый тост.
Лишь двое влюбленных — юноша и девушка, нарушив условие тоста, звонко сблизили свои бокалы и торжественно провозгласили:
— Мы пьем за счастье!
Влюбленные были так молоды, что прошлого для них еще не существовало.
ОДНОФАМИЛЕЦ
Было это в начальную пору моей работы в редакции. С великим трудом осваивала такие немудреные
