Хаозар - Татьяна Шуран

Павел принципиально держался в стороне от любых загадок и разгадок. Ни во что не вмешиваться и вообще как можно меньше делать, а в свободное время отдыхать внутри Пульса – вот был его жизненный принцип. В мире грёз он чувствовал себя в безопасности. Поговаривали, что в альрома попадаются и мрачные картины, однако Павел на собственном опыте убедился: настоящий кошмар – это внешний мир с мелочными заботами и глупыми амбициями, а непорочно чистая духовная реальность – единственный надёжный приют для утончённой, разборчивой души. Вот и сейчас он, с чувством выполненного долга сдав смену, втянулся в лепестки альрома и задремал.

3

…и чёрный лес гудел от молний, но это была не гроза. Я слышал мысли стражей, возводивших защитный экран вокруг Пульса. После того, как цветок уйдёт под землю, его невозможно станет ни найти, ни уничтожить, однако сейчас до успеха, похоже, было далеко. Зато, как кровавая стена, приближались «вампиры» Аллат, их беснующиеся души вспыхивали то там, то сям, норовя прорвать оцепление, – по счастью, Пульс успевал вовремя подавать сигналы опасности, и мы блокировали пробуждённых, они плохо видели нас и стреляли больше наугад.

В какой-то момент я заметил её силуэт между деревьев. Она вроде бы и шла на нас, а вроде бы и стояла на месте, – трудно было судить, она напоминала смерч. Насчёт ситуации, если кто-то из нас заметит её, существовали чёткие инструкции. Мы долго колебались, долго искали другие пути, но было принято решение её убить, потому что она сама уже убила многих из нас, и было ясно, что она не остановится. Я обернулся к своему напарнику – для удобства мы работали всегда по двое, кто-то фокусировал внимание на физических действиях, а кто-то контролировал альрома. Он тоже заметил её и застыл в нерешительности, неловко держа арбалет – такими штуками пользовались против нас смертные, а мы раньше даже представить не могли ничего подобного.

– Стреляй! – крикнул я.

Он поднял оружие с выражением ужаса на лице, а потом опустил.

– Не могу, – с отвращением проговорил он.

В этот момент она взглянула на меня своими винно-красными глазами, и меня словно окатило огнём, в котором была эта её обычная гамма – легкомыслие, и угроза, и призыв, и власть. Я понял, что из-за перепалки отвлёкся, и теперь мне казалось, что она движется на меня, словно бежит по воздуху… Не давая себе времени передумать, я выхватил из рук напарника арбалет и выстрелил, не глядя, и серебряная стрела поразила её прямо в сердце. Я сам буквально всем телом почувствовал, как остриё со свистом пронзило тугую человеческую плоть, как закипели вокруг багряные тучи. Заставляя себя ни о чём не думать, я бросился вперёд и успел увидеть алебастровую фигуру в упругих волнах распущенных тёмных кудрей, тяжёлые покатые плечи – по человеческим меркам её тело было, наверное, роскошным. Она стояла, вцепившись окровавленными руками в конец вонзившейся ей под грудь стрелы, на её змеившихся губах пенилась кровь, и на лице не было ничего, кроме насмешки над нелепой судьбой и бешенства, как будто она вообще не чувствовала боли и жалела только, что по чисто техническим причинам придётся остановиться. Снова волна жутких переживаний этой души захлестнула меня, жадность до земных страстей, многие из которых мне были даже не понятны, я столкнул её в траву, в последнем разумном порыве сорвал с её пояса мягкую шёлковую шаль и закрыл её лицо, чтобы она на меня больше не смотрела, с силой отвернул её голову, вдавив в землю, выхватил нож и – по милости божьей, это удалось сделать одним ударом – отсёк ей голову.

Только после этого до меня дошёл весь ужас произошедшего, всё злодеяние, хотя мы вроде и сделали то, что хотели. Я никогда и не думал, что именно мне суждено стать убийцей, тем более что за мной предполагались обязанности телепата, когда мы обсуждали всё это. А теперь, стало быть, ничего уже не вернёшь. Я с запозданием понял, что багряные волны отхлынули куда-то, утекли, превращаясь в серебряные. Неужели нельзя было никак без этого обойтись? Не брать на себя убийство? А что, если такое не прощается? Вообще никогда? Может, лучше было самим умереть?.. Может, мы сделали это из трусости? Я сделал.

Я теперь уже не удивился бы, если мои собственные сородичи отвернулись от меня. Всё-таки одно дело – обсуждать, и другое – правда убить. Я сам чувствовал себя изгоем. Мне вспомнилась эта дурацкая поездка на корабле, как всё начиналось. Кто бы мог подумать, что всё закончится таким кошмаром?.. Я толком и не знал Аллат, но сейчас вдруг как наяву услышал её беспечный звонкий смех – единственное, что хорошо запомнил. Когда принимали решение повернуть к Земле, меня даже рядом не было, я даже не смотрел, куда мы летим. Заметил только, когда корабль начал падать.

Я бросил нож и сам без сил лёг в траву. Поляну уже обступили робкие силуэты других вампиров. Они с испугом смотрели на куски её тела, словно до них только сейчас, без неё, дошло, что им тоже придётся отвечать за всё, что они натворили, и то, что она внушала им как игру, на самом деле не было таковой. Некоторые из них уже беспокоились о том, как будут возвращаться, и почти все думали одно и то же: «Сорвахр с ума сойдёт».

Мне впервые в жизни захотелось плакать, хотя я не знал, как это делается, и часто удивлялся, глядя на плачущих людей. Мы ведь не были такими. Как мы могли так низко пасть?.. Неужели для этого достаточно было неудачно приземлиться на незнакомой планете? И как незаметно всё произошло!

Кольцо фигур уплотнялось, кто-то подошёл ко мне и неуверенно обнял, глядя на труп.

«Ничего, – услышал я безжизненную, словно оглушённую мысль. – Может быть, теперь будет лучше».

В этот момент я почувствовал движение альрома. Пульс опускался под землю. Эксперимент с возведением защитной капсулы завершился. Мы могли возвращаться на базу.

3

Тело «Рады» после недолгих дебатов передали нам. В отсутствие своей неуправляемой вдохновительницы наши бывшие противники заметно присмирели.

– Мы боимся это везти, – призналась от лица коллектива какая-то женщина, подразумевая труп.

– Сорвахр сойдёт с ума, когда узнает, – безнадёжно озвучил кто-то из мужчин.

– А он и так уже знает, – неопределённым тоном отозвалась какая-то из женщин. – Рада говорила мне… что он предупреждал её… что так случится.

Все снова растерянно уставились на труп.

– Что – «так»? – недоверчиво уточнил кто-то из наших. – Что она погибнет?..

– Ну… Рада так поняла… что вроде да.

Все испуганно покосились друг на друга и на труп. А вдруг она следит за нами откуда-то с небес и отомстит? Или восстанет из мёртвых в виде какого-нибудь монстра? Я поспешно наклонился, завернул тело в плащ, который ради такого случая одолжил кто-то из наших бывших врагов, – никто из стражей не нуждался в человеческой одежде, – и прибрал к рукам, стараясь ни о чём не думать. Уж лучше растворить это на солнце. Дома, на Бетельгейзе, не было никакой смерти, мы даже не задумывались об этих проблемах, но кто знает, во что здесь превращается душа после такой уродливой агонии оболочки?..

Но когда мы на следующее утро сжигали тело Рады в солнечных лучах, я вдруг подумал, что она, возможно, здесь самая счастливая. Она и те, кто погиб ещё раньше. А больше всех повезло тем, кто испарился на солнце с самого начала. Нас, оставшихся, окружала тьма. Я понял, что нормальной жизни уже никогда не будет.

Да, мы укрыли Пульс, но что с того? Дальше-то что?.. С тех пор мне часто снился один и тот же сон. Я видел женщину, которая мчалась верхом на коне через тёмное поле. Её раздувающееся платье отливало багряным светом, а сумеречное небо за спиной окрашивал блеск зари. Я долго не мог разобрать значение этих снов, пока не понял, что всадница – это Аллат. И она явилась не затем, чтобы отомстить мне, вовсе нет. Она просто говорила: солнце, хоть и чужой, но тоже свет. Лучше сгореть, чем истлеть. И я как-то раз, в бесшабашном настроении, зачем-то аккуратно оседлал коня, обмотал руки покрепче поводьями, словно боялся свалиться, стегнул животное как следует по шее и выехал на полной скорости на солнце. И не так уж оказалось и страшно. Огненный ветер хлестнул меня в грудь и вынул душу. А тело, кажется, развалилось и сгорело, и было, правда, больно, но недолго.

1

Павел проснулся и долго не мог понять, кто он (это было странное ощущение, но он чувствовал себя как бы тем существом из сна, и словно бы сон продолжался). Потом он наконец сообразил, что сидит, как всегда, в подземелье. После причудливого кошмара у него остался привкус гари во рту, словно он действительно сгорел на солнце, хотя в реальности он солнца ни разу даже не видел. Было у него какое-то предубеждение против выхода на поверхность в опасное время. Зачем рисковать?.. Он чувствовал приближение ночи с точностью до секунды. Вот через час-другой после того, как угас последний луч, можно спокойно подняться, запастись люмэ и вернуться назад, в родное убежище. На глубину около ста километров под землёй солнце вряд ли проникнет даже в случае сильного землетрясения. Да и условия тут гораздо комфортнее. Техника, испокон веков доступная стражам Пульса, не шла ни в какое сравнение с «цивилизацией» на поверхности. Павел не особо интересовался людвой. Какое могло быть дело нормальному кэлюме до их жалких лачуг (в его представлении дворцы смертных не слишком отличались от трущоб, всё было сделано словно из мишуры) и бессмысленной суеты, которую они почему-то называли «общением» (хотя она почти полностью состояла из мыслей о том, с кем бы переспать и у кого бы украсть денег), когда здесь, рядом с Пульсом, любую страждущую душу ждали величественные своды овеянных легендами храмов, прохладные просторы блистательных пещер и неограниченное количество альрома, в чьих ослепительных потоках водилось столько заманчивых видений?..