Хаозар - Татьяна Шуран

Но когда мы на следующее утро сжигали тело Рады в солнечных лучах, я вдруг подумал, что она, возможно, здесь самая счастливая. Она и те, кто погиб ещё раньше. А больше всех повезло тем, кто испарился на солнце с самого начала. Нас, оставшихся, окружала тьма. Я понял, что нормальной жизни уже никогда не будет.

Да, мы укрыли Пульс, но что с того? Дальше-то что?.. С тех пор мне часто снился один и тот же сон. Я видел женщину, которая мчалась верхом на коне через тёмное поле. Её раздувающееся платье отливало багряным светом, а сумеречное небо за спиной окрашивал блеск зари. Я долго не мог разобрать значение этих снов, пока не понял, что всадница – это Аллат. И она явилась не затем, чтобы отомстить мне, вовсе нет. Она просто говорила: солнце, хоть и чужой, но тоже свет. Лучше сгореть, чем истлеть. И я как-то раз, в бесшабашном настроении, зачем-то аккуратно оседлал коня, обмотал руки покрепче поводьями, словно боялся свалиться, стегнул животное как следует по шее и выехал на полной скорости на солнце. И не так уж оказалось и страшно. Огненный ветер хлестнул меня в грудь и вынул душу. А тело, кажется, развалилось и сгорело, и было, правда, больно, но недолго.

1

Павел проснулся и долго не мог понять, кто он (это было странное ощущение, но он чувствовал себя как бы тем существом из сна, и словно бы сон продолжался). Потом он наконец сообразил, что сидит, как всегда, в подземелье. После причудливого кошмара у него остался привкус гари во рту, словно он действительно сгорел на солнце, хотя в реальности он солнца ни разу даже не видел. Было у него какое-то предубеждение против выхода на поверхность в опасное время. Зачем рисковать?.. Он чувствовал приближение ночи с точностью до секунды. Вот через час-другой после того, как угас последний луч, можно спокойно подняться, запастись люмэ и вернуться назад, в родное убежище. На глубину около ста километров под землёй солнце вряд ли проникнет даже в случае сильного землетрясения. Да и условия тут гораздо комфортнее. Техника, испокон веков доступная стражам Пульса, не шла ни в какое сравнение с «цивилизацией» на поверхности. Павел не особо интересовался людвой. Какое могло быть дело нормальному кэлюме до их жалких лачуг (в его представлении дворцы смертных не слишком отличались от трущоб, всё было сделано словно из мишуры) и бессмысленной суеты, которую они почему-то называли «общением» (хотя она почти полностью состояла из мыслей о том, с кем бы переспать и у кого бы украсть денег), когда здесь, рядом с Пульсом, любую страждущую душу ждали величественные своды овеянных легендами храмов, прохладные просторы блистательных пещер и неограниченное количество альрома, в чьих ослепительных потоках водилось столько заманчивых видений?..

Интересно, куда пропали изначальные, от которых остались эти многочисленные подземные города циклопических размеров, возведённые с варварской роскошью и геометрической строгостью?.. Считалось, что первые кэлюме были – выражаясь языком человеческих суеверий – богами… В принципе, немаловажный вопрос, но при мысли об изначальных Павел почему-то всегда впадал в неясное раздражение, словно ему не хотелось что-то вспоминать. Хотя жалеть ему было не о чем, он отлично помнил каждый день своей жизни, которая прошла размеренно и однообразно, чем он весьма гордился. Павел придерживался убеждения, что если ни во что не вмешиваться, проживёшь идеально. Жить надо так, как будто тебя вообще нет. Павел знал, что родители в своё время ещё копались в каких-то архивах, и даже сам честно пытался заглянуть в историю каких-то экспериментов со светимостью Пульса, но у него сразу же разболелась голова, как у человека, который перегрелся на солнце. Павел искренне считал, что Пульс – это машина для поддержания жизнедеятельности кэлюме, оставшаяся с древних времён, такая же необъяснимая, как и сами изначальные. Что там было в ней улучшать, он не понимал, она и так функционировала нормально.

Правда, в эту ночь… Странно, ему действительно и раньше снилась всадница в тёмно-красном платье, и он ещё понять не мог, откуда такой настойчивый образ, а теперь она ему привиделась как бы внутри другого сна, и там это тоже был чей-то повторяющийся сон… При воспоминании о самосожжении на солнце Павла передёрнуло. Впрочем, кошмар привиделся ему в первый и, вероятно, в последний раз. Он понадеялся, что дальше пойдут более приятные сны, глотнул воды – люмэ что-то не хотелось, да не так уж он и любил человеческую кровь, хотя никуда от неё было не деться, – и вернулся в альрома.

3

Я вдруг проснулся на дне какого-то, как мне показалось, океана. Сквозь толщу голубых волн виднелись странные перевёрнутые города, а за спиной у меня была холодная чёрная глубина. И мне хотелось уйти, раствориться в ней, но я плыл и плыл, пока не увидел солнце и не вспомнил, что я почему-то попал в верхние слои атмосферы той планеты. И вот я как будто чего-то жду, но спускаться не хочется, а уйти нельзя.

Так я плыл и плыл, пока не услышал где-то в отдалении голос, который повторял: «Креон. Креон…» – и я долго не обращал на это внимания, пока не сообразил, что ведь это моё имя и, стало быть, зовут меня.

«Чего?» – квакнул я, неожиданно для себя, довольно сварливо, хотя обычно стараюсь быть вежливым.

«Ничего, – передразнил голос. – Долго ты собираешься здесь висеть?»

«А что? – я слегка поёрзал в атмосфере. – Места вроде хватает».

«Да кому оно нужно, твоё место? – пренебрежительно отозвался голос и перешёл на деловой тон. – Давай-ка спускайся».

«Зачем?» – тоскливо возразил я. Мои худшие опасения подтвердились. Вот и ещё кто-то, кроме меня, считает, что я должен спуститься.

«Есть идея, как отремонтировать Пульс», – строго заметил голос. Я что-то такое припомнил и безнадёжно махнул мыслью.

«Уже всё перепробовали. Не полетит».

«Если бы ты разул глаза, – резонно возразил голос, – то заметил бы, что он изменился. Так что, не хочу тебя расстраивать, но с самоубийством ты поторопился. Впрочем, остальные держались не лучше. Сорвахр оказался сильнее вас всех. Он, по крайней мере, несёт свой крест в полной памяти».

От этих загадочных, на первый взгляд, заявлений передо мной сами собой потекли непрошеные картины, от которых мысли вставали дыбом. Я вспомнил, как мы упали на эту планету, как потом сражались за Пульс… как я убил Раду и потом покончил с собой. А Сорвахр, значит, всё ещё там?.. О, господи, я думал, это закончилось… Сколько можно переживать один и тот же кошмар?!

«Ты кто?!» – спросил я насколько мог свирепо, хотя опасался, что вот сейчас мне и предъявят долгожданный счёт, по которому я не буду знать, чем заплатить.

«Я – новая душа, пришедшая с нашей истинной родины специально, чтобы помочь. Наша небесная мать знает, что случилось. Вас не оставят. Я соберу души, которые потерялись здесь, и мы вернёмся».

«А если не получится?» – подозрительно спросил я.

«Получится. Я же сказала, вас не оставят. Здесь уже много новых душ. И будут прибывать ещё. Если понадобится, мы поднимем всю эту планету до уровня нашей звезды, а потом опустим обратно. Но пока таких кардинальных мер не требуется, – мне показалось, что голос улыбнулся. – Мы просто должны поддержать Пульс. Мы поднимемся в своём сознании над всем, что пришлось совершить на этой земле. Кэлюме и альрома связаны. Когда светимость расы восстановится, Пульс освободится».

Я сомневался. Всё это красиво звучало, но… не лучше ли вообще ничего не делать?..

«Ты не можешь простить себе убийство Аллат, – грустно сказал голос. – Я понимаю. Но ты можешь отдать долг. Я – её дочь».

Я так и замер с разинутыми мыслями. Мне смутно припомнилось какое-то причудливое существо, не то кэлюме, не то человек, которое нередко оставляли поиграть возле Пульса безалаберные родители. Мы не обращали на девочку особенного внимания, да и родители, по-моему, тоже.

«Так это ты – та самая зверушка, что родилась у Сорвахра и Аллат?» – вне себя от удивления ляпнул я.

«Сам ты зверушка, – фыркнул голос. – А я – первая рождённая кэлюме на земле. Поэтому я сильнее вас, изначальных. У меня иммунитет, а вы давно на куски развалились. И если я вас не соберу – рассыплетесь в пыль», – многозначительно добавила она.

Тут я заметил, что воздух передо мной стал как бы сгущаться, переливаясь серебром. Из сверкающего марева проступили тонкие руки, вьющиеся волосы, потом и весь хрупкий силуэт… – да, по здравому размышлению, Жанну трудно было назвать зверушкой, её огромный, почти непрозрачный ореол напомнил мне океан серебра в недрах Бетельгейзе… Внезапно яркие глаза полыхнули на меня, как звёздные лучи, и меня как будто что-то сдёрнуло на землю.

1

Павел проснулся и долго не мог понять, кто он. Это было странное ощущение, но он чувствовал себя как бы тем существом из сна, а потом понял, что так оно и есть. Он смутно припомнил свою земную жизнь в качестве стража, а потом и предыдущую, когда был изначальным… Боже, как давно это было!.. А потом он, выходит, сам перестал верить в собственное существование!