Короткие гудки (сборник) - Виктория Токарева

Ире оставалось только слушать и завидовать. С ним не считались. Он не удивился, если бы кто-то стал мочиться на его голову.

На практике Ира стоял, как столбик. А если на нем срывали раздражение, смаргивал своими длинными, густыми ресницами. Он привык к унижению.

Иногда к Ире приезжала мама, с редким именем – Анатолия. Это была смуглая черноволосая женщина средних лет. Она привозила с собой изысканные кушанья, накрывала стол. Студенты сбегались, как голодные псы, и начинался праздник.

Утолив первый голод, ставили музыку. Ира приглашал Анатолию на танец. Студенты танцевали с девушками, а Ира с мамой. И как же она на него смотрела своими неземными очами! Было видно, что материнская любовь перехлестывает берега. Она обожествляла своего сына и не видела его некрасоты. Он казался ей принцем. И ни одна из окружающих девушек его не стоила. Ни одна. Хотя девушки с актерского факультета – самые красивые в стране и самые тщеславные. Другие просто не идут в артистки.

Ира тоже любил свою маму самозабвенно. На них было приятно смотреть. Семья важнее кино. Но не для студентов. Студенты жаждали славы и во имя славы готовы были на любые жертвы.

Анатолия проводила с сыном несколько дней, а потом уезжала восвояси. Студенты какое-то время смотрели на Иру доброжелательно, как будто видели на нем отсвет материнской любви. Но постепенно все возвращалось на круги своя.

Все равно Ира был похож на сперматозоид. Все равно его тягостно было слушать.

– С-с-с… – начинал Ира.

– Смысл, – подсказывал Мишка.

Ира удовлетворенно кивал головой. Соглашался. Потом снова начинал по новой:

– С-с-с…

– Соус, – подсказывали девчонки.

– Салат оливье…

– С-с-с… – свистел Ира.

– Самоусовершенствование! – выкрикивал Мишка.

Ира устало кивал головой.

Да, смысл жизни – самоусовершенствование. Так же считал их кумир Андрей Тарковский. Но Тарковский не заикался, хотя и грыз ногти, как говорят.

Мишка стал приводить в комнату Машу Шарапову с третьего курса. Маша – красавица в стиле Кармен, с черной лакированной головкой и пышным ярким ртом, как роза. Ира ее и раньше видел в коридорах института и буквально балдел, наблюдая издали. А тут ее привели за занавеску и обладали ею в трех метрах от Иры.

Ира съехал из общежития на съемную квартиру.

Квартира оказалась на улице Горького, на первом этаже, с окнами во двор. Весь цоколь дома был обложен красным гранитом, а дальше шел серый благородный камень. Дом – красавец. Но главное – не в этом. Главное – местонахождение. До Кремля десять минут пешком. Самый центр, центрее не бывает.

По улице Горького всегда плыл поток людей. Ира вплывал в поток, и толпа заряжала его целеустремленностью, энергией жизни. Он чувствовал прилив сил, как будто его включали в космическую розетку.

Он шел среди людей – равный среди равных, а под его ногами раскинулась центральная улица центрального города. О! Как это далеко от общежития. И Ира был другим – не заикающийся сперматозоид, а молодой мужчина с таинственным взором и блестящим будущим. Кинорежиссер – самая модная профессия по тем временам. Режиссер кино – почти глава государства, поскольку фильм – это и есть маленькое государство, со своей экономикой, своим культом личности.

К тому же из этой точки земли было близко до всего. Театры – Большой, Малый, МХАТ, не считая помельче. Телеграф – рукой подать. Лучший в городе «Елисеевский» магазин – соседний дом. В «Елисеевском» – свежевыпеченный хлеб и самые свежие колбасы. Метро – несколько станций. Рестораны: «Баку», «Националь», «Якорь» – один лучше другого.

Ира по ресторанам не ходил, конечно, но если бы захотел, то и пошел.

Единственное неудобство: до института далеко. Но институт – дело временное, – поучился да и закончил. А пока – неудобно, конечно. Но ведь надо чем-то жертвовать.

Хозяева съемной квартиры – муж и жена – жили и работали за границей. Они были резиденты. Что это значит, Ира не знал, но догадывался. Их внедрили в чужеродную среду, и они там сидели. Домой не совались.

В квартире было две комнаты. И кухня без мебели.

Ире сдали одну пустую комнату, вторая была заперта. Сдала какая-то дальняя родственница хозяев по имени Галина. Она была похожа на свое имя: вытравленные волосы, высокая и прямоугольная, как мужик. Ире казалось, что все Галины именно такие.

Галину устраивал одинокий студент без детей и без животных. Она хотела предупредить: не водить женщин, – но посмотрела на Иру и поняла, что предупреждать не надо. К нему и так никто не придет.

Плата была весьма умеренная, поскольку жилье без мебели. Видимо, резидентов не интересовали деньги. Главное, чтобы кто-то жил, платил коммунальные услуги, поддерживал видимость жилого помещения.

Ира не мог обставить кухню и комнату. Но выход был найден. На задах овощного магазина валялись пустые фанерные ящики из-под апельсинов. Ира приволок несколько ящиков, поставил один на другой. Сложил туда кухонную утварь: тарелки, вилки, кастрюли. Еще два ящика служили для крупы и макарон. Три ящика – вместо табуреток. А стол был настоящий, принесенный с помойки. Кто-то выбросил, Ира подобрал. Стол – конца девятнадцатого века, красного дерева. Антиквариат не ценили, выбрасывали на помойку.

Этот стол был письменным, обеденным и журнальным одновременно.

Спал Ира на ватном матрасе, положенном на пол. Жестко, зато полезно. Матрас был новый, простеганный. Белье – неизменно белое, в голубой цветок. Покрывалом служила бордовая плюшевая скатерть с кистями. Скатерть привезла Анатолия.

Жилище Иры было пустоватым, но зато он пребывал в нем один. Что хотел, то и делал. Его никто не унижал, не задавал глупых вопросов. А главное: на них не надо было отвечать, заикаясь и спотыкаясь на каждой согласной.

Никто не разводил грязь на плите. Ира был чистоплотный человек, даже преувеличенно чистоплотный. У него всегда были выстиранные тряпочки – каждая для своего назначения. Одна для посуды, другая для плиты. Никаких затеков на плите и раковине. Он физически не переносил бытовую грязь.

Ира обожал, когда у него спрашивали адрес. Он подбирался, все внутренности ликовали. Ира пытался усмирить это ликование, сдержанно отвечал: улица Горького, дом 12, квартира 8.

– Вы живете на улице Горького? – удивлялись те, кто спрашивал.

– Д-да… А ч-что? – невинно спрашивал Ира.

– Да нет. Ничего. Просто самый центр. Здорово.

Ира снисходительно молчал. Местоположение как бы возносило его над окружающими. Это превосходство было необходимо Ире. Оно его уравновешивало.

Улица Горького подбрасывала козыри в его колоду, и такими картами уже можно было играть и даже рассчитывать на выигрыш.

В институте началась практика. Ира попал на съемки большого исторического фильма. Приходилось сидеть в Ленинской библиотеке, добывать необходимые сведения о быте, об утвари, одежде тех времен.

Ира был тщательный человек. Он не переносил никакой приблизительности. Если ему что-то поручали – были уверены: перепроверять не надо.

В ту пору, 60–70-е годы, режиссер – самая модная профессия: призы и провалы, аплодисменты и свистки, вершины и пропасти. Кино – это бурная река, текущая с горы. А остальная жизнь – стоячее болото, в котором люди застаивались и тонули.

Сегодня режиссерская профессия перестала быть модной. Сегодня модно быть нефтяником и политиком, то есть находиться возле больших денег.

Сегодня деньги – это главные козыри. А тогда…

От перспективы стать режиссером Ира становился выше, шире в плечах. И уже он командовал людьми, а не они им.

Недаром его фамилия в переводе на русский язык значила «виночерпий».

Ира видел себя виночерпием, разливающим по бокалам жизненные блага. А к нему – целая очередь страждущих, и все от него зависят. Особенно женщины. К ним Ира особенно строг. Надо очень постараться, чтобы заслужить его любовь.

Режиссер-постановщик, живущий в Москве на улице Горького, – вот программа-минимум, и она же максимум.

Ира исправно платил за квартиру и больше всего боялся, что хозяева вернутся и ему придется переезжать из центра в какое-нибудь Бибирево или Братеево.

Но однажды Галина явилась за очередной квартплатой и объявила ошеломляющую весть: квартира продается. Хозяева не вернутся никогда. Они так внедрились в чужую страну, что уже не хотят другой жизни. Галине поручено квартиру продать. И если Ира хочет, то может ее купить, приобрести в собственность.

– А за с-с-с-с-с-колько? – спросил Ира, холодея.

Галина назвала цену. Таких денег у Иры не было в помине. Но лишиться квартиры – все равно что потерять все козыри в колоде и проиграть свою жизнь. А ради жизни не жаль ничего.

– Т-т-т-торг уместен? – спросил Ира.

– Какой торг? – удивилась Галина. – Почти даром.

Ира удрученно молчал. Потом проговорил:

– Х-х-х-х-хорошо, я ч-ч-ч-ч-нибудь п-п-п-п-п-придумаю…